Случилось так, что мальчику, отвечающему в клубе за телефон, уже не раз доводилось звонить Лестеру на квартиру. О том, что адрес никому сообщать нельзя, Лестер его не предупредил – сказать по правде, о таком его никто никогда не предупреждал. Когда Луиза объявила, что она сестра Лестера и хочет немедленно его отыскать, мальчик ответил:
– По-моему, он живет на Шиллер-стрит, дом 19.
– Чей это ты адрес назвал? – поинтересовался проходивший мимо клерк.
– Мистера Кейна.
– Адреса сообщать не положено. Ты что, до сих пор не знаешь?
Мальчик извинился, однако Луиза уже повесила трубку.
Час спустя, исполненная любопытства насчет третьего из адресов брата, она приехала на Шиллер-стрит и с удивлением обнаружила, что здание не столь претенциозно, как она ожидала. Поднявшись по лестнице – дом оказался двухэтажным на несколько квартир, – она увидела на двери, ведущей на второй этаж, имя «Кейн». Она позвонила в звонок, дверь открыла Дженни, с изумлением увидев на лестнице столь элегантно одетую молодую особу.
– Квартира мистера Кейна, я полагаю, – начала Луиза снисходительно, шагая на лестничную площадку и заглядывая в открытую дверь у Дженни за спиной. Встретив здесь молодую женщину, она несколько удивилась, но, не зная наверняка, как именно Лестер организовал свою жизнь, была вынуждена довольствоваться смутными догадками.
– Да, – ответила Дженни.
– Насколько мне известно, он болен. Я его сестра. Можно войти?
Будь у Дженни время собраться с мыслями, она нашла бы повод отказать, но Луиза с бесцеремонностью, основанной на происхождении и положении, шагнула мимо еще прежде, чем Дженни успела хоть что-то произнести. Оказавшись внутри, Луиза принялась придирчиво оглядываться. Она обнаружила, что находится в гостиной, дверь оттуда вела в спальню, где лежал сейчас Лестер. Случилось так, что в углу гостиной в это время играла Веста, которая встала, чтобы разглядеть вновь прибывшую. За дверью спальни, оставшейся отворенной, можно было видеть Лестера, лежащего с закрытыми глазами в кровати рядом с окном. Увидев его, она воскликнула:
– Вот ты где, приятель? Что за напасть тебя скрутила? – и кинулась внутрь.
Лестер, при звуке ее голоса открывший глаза, тут же понял, что происходит. Он приподнялся, опершись на локоть, но не знал, что сказать.
– А, Луиза, привет, – выдавил он из себя наконец. – Откуда ты тут взялась?
– Из Сент-Пола. Вернулась раньше, чем думала, – проговорила она неуверенно, поскольку на нее давило чувство, будто что-то не так. – Еле тебя разыскала. Кто твоя… – Она уже собиралась было сказать «симпатичная экономка», но обернулась и увидела ошарашенную Дженни, которая собирала в соседней комнате какие-то вещи и выглядела ужасно расстроенной.
Лестер безнадежно закашлялся.
Его сестра обвела спальню внимательным взглядом. Она обратила внимание на открытый гардероб, где кое-какие предметы одежды Лестера хранились рядом с вещами Дженни, тем самым случайно открывшимися ее взгляду. Поперек кресла лежало платье Дженни, и столь красноречивая картина заставила мисс Кейн встревоженно подобраться. Она посмотрела на брата, в чьих глазах застыло странное выражение – слегка озадаченное, но холодное и дерзкое.
– Тебе не следовало сюда приходить, – произнес он наконец, прежде чем она смогла дать выход зреющему в сознании вопросу.
– Что значит – не следовало? – воскликнула она, разгневанная столь наглым признанием, – поскольку прозвучало все именно признанием в аморальности. – Ты мне брат или кто? С чего бы тебе иметь жилище, куда мне не следует приходить? Мне это начинает нравиться – получи и распишись!
– Послушай, Луиза, – сказал он, приподнимаясь на локте повыше. – Ты знаешь о жизни не меньше моего. Нам нет нужды затевать спор. Я не знал, что ты приезжаешь, иначе организовал бы все по-другому.
– Ну да, организовал бы по-другому, – передразнила она. – Кто бы сомневался. Подумать только!
Ее здорово разозлило, что она угодила в подобную западню; со стороны Лестера это было некрасиво.
– Я бы на твоем месте так себя не вел, – объявил он, уже начав терять терпение. – Я не извиняюсь за собственное поведение. Я сказал, что организовал бы все по-другому, это отнюдь не то же самое, что просить прощения. Если не хочешь быть вежливой, твое дело.
– Ого, как ты заговорил, Лестер Кейн! – Щеки Луизы пылали. – Я была о тебе лучшего мнения, честное слово. Я думала, ты бы постыдился того, чтобы жить здесь в открытом… – здесь она сделала паузу, не произнося самого слова, – …притом что у нас тут полный город знакомых. Чудовищно, и ты сам это понимаешь. Я думала, в тебе больше приличия и ответственности.
– Приличия, тоже мне, – взорвался он. – Я уже сказал тебе, что не извиняюсь. Если тебя не устраивает, сама знаешь, что тебе делать.
– Вот как! – воскликнула Луиза. – И это говорит мой собственный брат? Ради такого вот существа! Чей ребенок? – вопросила она требовательно и гневно, однако не без любопытства.
– Неважно чей, не мой. Будь даже и мой, это неважно. Я предпочел бы, чтобы ты не лезла в мои дела.
Дженни, находившаяся в это время в столовой рядом с гостиной, слышала все острые замечания в свой адрес и морщилась от боли.
– Не надо себе льстить. Я больше и не собираюсь, – отрезала Луиза. – И я ведь еще считала, что из всех мужчин именно ты превыше подобных делишек – тем более с женщиной явно более низкого происхождения. Я-то думала, это твоя… – Она собиралась было сказать «экономка», но ее оборвал Лестер, разгневанный настолько, что забыл про вежливость.
– Неважно, что ты там про нее думала, – взревел он. – Она будет получше кое-кого из тех, кто думает о прочих свысока. Знаю я прекрасно, что ты думаешь. Но уверяю тебя, мне все равно. Я живу как живу, твои мысли мне безразличны. Можешь меня за это винить. Но не нужно мне говорить, что ты там думаешь.
– Поверь, я и не намерена. Я не могла бы… – Она начала заново. – Совершенно очевидно, что твоя семья для тебя ничего не значит. Но будь у тебя, Лестер Кейн, хоть какие-то представления о приличии, ты никогда не позволил бы своей сестре угодить в подобное этому место, я уверена. Мне сейчас попросту противно, так же будет и с остальными, когда они узнают.
Резко развернувшись, она с оскорбленным видом направилась к выходу, наградив при этом испепеляющим взглядом Дженни, имевшую неосторожность оказаться рядом с дверью столовой. Веста куда-то исчезла. Чуть погодя Дженни вошла в спальню и притворила дверь. Что сказать, она не знала. Лестер, чьи зачесанные назад густые волосы открывали сейчас взгляду полное эмоций лицо, с мрачным видом облокотился на подушку. Чертовски не повезло, думал он. Теперь она вернется домой и все расскажет. Отец узнает, мать тоже. Роберт, Имоджен, Эми – все обо всем услышат. Отговориться не получится – она все видела собственными глазами. Он задумчиво разглядывал стену.
Тем временем Дженни, вернувшаяся к своим делам по дому, тоже размышляла. Вот, значит, каково ее истинное положение в их глазах. Теперь она понимала, что об этом думает общество. Его семейство столь от нее далеко, будто они живут на разных планетах. Для его братьев и сестер, отца с матерью она – падшая женщина куда ниже его на общественной лестнице, куда ниже разумом и моралью, уличное существо. А она-то надеялась реабилитировать себя в глазах общества. Ей сейчас было больно так, как не было никогда еще в жизни. В ее чувствах словно открылась огромная зияющая рана. Она и в самом деле низкая и падшая в глазах этой Луизы, в глазах общества, по большому счету и Лестера тоже. Могло ли быть иначе? Дженни продолжала что-то делать, медленно и машинально, но в глубине души ее терзали муки поражения, позора и банального стыда. Ах, если бы только знать способ исправиться в глазах общества, жить правильно. Быть приличной. Но как этого добиться, если оно вообще возможно… Она знала, что способ должен существовать, только какой?
Глава XXXI
Бурю чувств, которую, как предполагал Лестер, должны были вызвать новости от Луизы, довольно скоро стало возможно ощутить даже в Чикаго. Уязвленная в своей семейной гордости, Луиза немедленно вернулась в Цинциннати, где и поведала о своем открытии в самых живописных подробностях. Согласно ее рассказу, в дверях ее встретила «бестолкового вида бледная женщина», которая, услышав ее имя, даже не пригласила войти, просто стояла «с самым что ни на есть виноватым видом». Лестер также постыдно себя вел, изображая перед ней невиновного, а когда она потребовала сказать ей, чей ребенок, отказался. «Не мой», и только.
– Боже, боже! – воскликнула миссис Кейн, оказавшаяся первой из слушательниц. – Лестер, сын мой! А я так в него всегда верила.
– И еще это существо! – с чувством подчеркнула Луиза, будто слова, чтобы обрести хотя бы тень истинности, требовали повторения.
Миссис Кейн от изумления и расстройства сплела руки и раскрыла рот. Луиза продолжала перечислять прочие существенные подробности, в том числе как Лестер заявил, что не приглашал ее туда, и как позволил ей уйти, не предложив никаких объяснений.
– А я-то туда отправилась исключительно ради того, чтобы ему помочь. Я подумала, что за словом «нездоров» может скрываться серьезная хворь. Откуда мне было знать?
– Бедный Лестер! – отозвалась ее мать. – Подумать только, что он дошел до такого!
Луиза вздохнула: так или иначе, Лестер оставался ее любимым братом, которого она уважала больше всех на свете.
– Потом я пожалела, что ушла так быстро, – сказала она покаянно, – но тогда сильно рассердилась и даже не понимала, что делаю. Надо было указать этому существу ее место.
– Ты поступила совершенно правильно, милая моя, – печально проговорила миссис Кейн, в которой недовольство Лестером смешалось с определенной дозой материнского сострадания его мукам, которые, вероятно, вызвала болезнь. – Разумеется, в подобной ситуации остаться было невозможно. Не настолько же он болен, в противном случае он бы дал нам знать! Придется отправить туда Роберта, чтобы тот за ним приглядел, если Лестер действительно сейчас в нас нуждается. В этом случае мы не можем оставить его одного.