Миссис Кейн всесторонне рассмотрела эту сложную проблему и, не найдя ничего похожего в своем жизненном опыте, позвонила Арчибальду, который приехал с завода и просидел с мрачным видом всю последующую дискуссию. Итак, Лестер открыто живет с женщиной, про которую они даже не слышали. Вероятно, он будет дерзок и невозмутим в соответствии с силой своего характера. Смотреть на это с позиций родительского авторитета бессмысленно. Лестер сам себе безусловный авторитет, и, если потребуется искать подходы с целью изменить его поведение, делать это придется со всей возможной дипломатией.
Арчибальд Кейн вернулся на завод расстроенный и в дурном настроении, но и в решимости что-то сделать. Он посоветовался с Робертом, который признался, что время от времени до него доходили нежелательные слухи, но он не хотел передавать их дальше. Он выразил печаль по поводу ошибочного поведения Лестера и доказал свою проницательность, предположив, что если что-то и можно сделать по этому поводу, то делать должен будет сам Лестер. Женщина, с которой он сейчас развлекается, наверняка хитрое существо, сумевшее на время вскружить ему голову, поскольку Лестер уж точно никогда не женится на той, кто значительно его ниже статусом. Для человека с его мозгами и общественным положением подобные отношения – недостойный и дикий поступок. Какие тайные махинации потребовались, чтобы такое вообще могло произойти? В данном случае он теряется в догадках.
Старик Арчибальд в конце концов решил, что кто-то должен поехать к Лестеру – и, разумеется, это Роберт. Он рассудил, что такое моральное падение стоит обсудить с точки зрения здравого смысла и, если это вообще возможно, побудить Лестера к тому, чтобы он, как обычно, взглянул на факты, пользуясь собственной здравой логикой.
– Он должен увидеть, что, если это будет продолжаться, последствия для него самого окажутся непоправимы, – сказал мистер Кейн. – Не может ведь он надеяться, что ему такое сойдет с рук. Никто не смог бы. Пусть либо женится на ней, либо ее оставит. Я хочу, чтобы ты передал ему это от моего имени.
– Передать-то я могу, – ответил Роберт, – но как его заставишь? Не хотел бы я за это браться.
– Надеюсь, у меня рано или поздно получится, – сказал Арчибальд, – но все равно будет лучше, если ты поедешь сейчас и тоже попробуешь. Попытка не пытка. А так он, глядишь, опомнится.
– Не думаю, – возразил Роберт. – Он сильный. Ты знаешь, как о нем здесь хорошо отзываются. Но я все равно поеду, если это хоть как-то облегчит твои чувства. Мама тоже об этом просит.
– Да, да, – сказал его отец задумчиво, – поезжай.
Роберт так и поступил. Все время поездки, если не считать сон, он самым серьезным образом размышлял над стоящей перед ним задачей, над тем, с каким недовольством Лестер воспримет его вторжение, над тактом и благорасположенностью, которые надо будет проявить, и, наконец, над призывом, который потребуется выразить. Переубедить Лестера вряд ли удастся, но если воззвать к его прирожденному уважению к отцу и матери – не сможет же он и дальше упорствовать, если дать ему понять, что они чувствуют.
Не позволяя себе даже в мыслях рисовать какие-либо картины успеха своего предприятия, Роберт, однако, со всем комфортом доехал до города, уверенный в том, что мораль и справедливость целиком на его стороне, и успокоенный тем соображением, что даже если на брата повлиять не удастся, свой долг он в любом случае выполнит.
Приехав в Чикаго на третий день после визита Луизы, он отправился в представительство, но Лестера там не было. Тогда он позвонил к нему домой и со всем тактом договорился о встрече. Лестеру все еще нездоровилось, однако он предпочел встретиться в конторе, куда и приехал. Роберта он принял в своем кабинете, как обычно, веселый и беззаботный, и какое-то время они обсуждали деловые вопросы. Постепенно его брат стал направлять беседу к тому единственному делу, ради которого и приехал, Лестер же продолжал спокойно глядеть ему в глаза.
– Ну, надеюсь, ты знаешь, почему я здесь? – спросил Роберт.
– Пожалуй, что догадываюсь, – ответил Лестер.
– Все очень обеспокоились, узнав, что ты слег, – мама в первую очередь. Надеюсь, болезнь все-таки отступила?
– Похоже на то, – отозвался Лестер.
– Луиза сказала, что обстановка в твоем доме показалась ей необычной. Ты, случайно, не женился?
– Нет, – сказал Лестер.
– И эта молодая женщина, которую видела Луиза, просто… – Он выразительно помахал рукой.
Лестер кивнул.
– Не хочу тебя допрашивать, Лестер. Я не за тем приехал. Меня послали сюда по решению семьи. Мама так расстроена, что я приехал бы сюда только ради нее одной – хотя теперь, когда я здесь, не вижу толком, что можно сделать. Может, ты сам что-то посоветуешь?
Он умолк, и Лестер, тронутый как бесстрастностью тона, так и уважением к его личности, почувствовал, что должен объясниться, пусть даже из чистого дружелюбия. Тем более что объяснения явно требовались.
– Не знаю, смогут ли любые мои слова чем-то помочь, – ответил он задумчиво. – Да и сказать-то особо нечего. У меня есть женщина, а у семьи – возражения по этому поводу. Основное затруднение, похоже, в том, что мне не повезло и все открылось.
Он остановился, а Роберт прикинул, в чем заключается суть этих мудрствований. Лестер говорил очень спокойно. И, как обычно, выглядел совершенно здравомыслящим и убедительным.
– Ты ведь не думаешь на ней жениться? – спросил он после раздумья.
– Пока что нет, – ответил Лестер холодно.
Они молча глянули друг на друга, после чего Роберт перевел взгляд на городской пейзаж вдалеке.
– Наверное, нет смысла спрашивать, насколько серьезно ты в нее влюблен? – рискнул он наконец.
– Не знаю даже, готов ли обсуждать с тобой сие божественное чувство, – ответил Лестер с ноткой мрачного юмора в голосе. – Поскольку никогда еще не испытывал полагающихся при этом ощущений. Знаю лишь одно: в настоящее время общество этой дамы мне крайне приятно.
Они снова умолкли, но прежде, чем Лестер успел подумать еще о каких-то словах, вновь заговорил Роберт:
– Насколько я вижу, Лестер, речь идет о благосостоянии, твоем собственном и нашей семьи. Мораль тут совершенно ни при чем – во всяком случае, не нам с тобой ее обсуждать. Твои чувства по этому поводу, само собой, есть твое личное дело. Но… вопрос твоего благосостояния кажется мне достаточно существенным основанием, чтобы о чем-то тебя попросить. Затронутые чувства и гордость семьи тоже довольно важны. Не то, чтоб я думал, будто поступки кого-либо из нас способны приуменьшить личную честь остальных, но чувств это не отменяет, а отец, как ты знаешь, человек того склада, который почитает семейную честь куда выше, чем большинство прочих. Тебе это, само собой, не хуже моего известно.
– Что чувствует отец, я понимаю, – ответил Лестер. – Происходящее мне столь же очевидно, как и любому из вас, вот только я не вижу, что тут вот так запросто можно сделать. Такие дела не завязываются в один день и одним днем не решаются. Девушка здесь. В определенной степени я ответствен за то, что она здесь. Не собираюсь вдаваться в подробности, но в этом и подобных делах их куда больше, чем попадает в судебные отчеты. К сожалению, в настоящий момент я единственный, кто имеет здесь право судить.
– Само собой, я понятия не имею, что у вас с ней за отношения, – возразил Роберт, – и не хочу выяснять, но не видится ли тебе здесь определенная несправедливость – разве что ты намерен на ней жениться?
– Я и в этом мог бы с тобой согласиться, – сказал Лестер, – если бы от того была какая-то польза. Ситуация такова, что женщина здесь, а семье про это известно. Если что-то и требуется сделать, то сделать это должен я. За меня тут никто ничего не решит.
Лестер умолк, а Роберт встал и, походив немного по кабинету, снова подошел к нему, чтобы сказать:
– Ты говоришь, что не имеешь намерений на ней жениться… или во всяком случае пока не решил. Я бы, Лестер, на твоем месте этого не делал. На мой взгляд, ты совершил бы величайшую в своей жизни ошибку, причем с любой точки зрения. Не хотелось бы, чтобы прозвучало слишком помпезно, но человеку твоего положения есть что терять. Ты этого не можешь себе позволить. На кону много всего помимо семейных соображений. Ты попросту пустишь собственную жизнь под откос…
Он замолчал, вытянув вперед правую руку, как делал всегда, будучи глубоко серьезным, и Лестер не мог не почувствовать всю простоту и честность этого призыва. Роберт его не критиковал. Он его упрашивал, а это совсем другое.
Призыв, однако, остался без ответа, и тогда Роберт зашел с другой стороны, на этот раз обрисовав, как старик Арчибальд обожает Лестера и как всегда надеялся, что тот женится на какой-нибудь подходящей девушке из Цинциннати – католичке, если такая найдется, но уж по крайней мере соответствующей его положению. Точно такие же чувства испытывает и миссис Кейн, чего Лестер, само собой, не может не понимать.
– Я прекрасно знаю, что они все чувствуют, – перебил его в конце концов Лестер, – только не вижу, что тут прямо сейчас можно сделать.
– Ты хочешь сказать, что не считаешь необходимым немедленно от нее отказаться?
– Я хочу сказать, что она была ко мне исключительно добра и что я чувствую себя морально обязанным обходиться с ней самым лучшим образом. Но каким именно, я не готов сообщить.
– Жить с ней и дальше? – хладнокровно поинтересовался Роберт.
– Во всяком случае, не выставлять ее за дверь, раз уж она привыкла жить со мной, – ответил Лестер.
Роберт снова сел, как если бы решив, что его призыв пропал втуне.
– Не способны ли семейные обстоятельства побудить тебя к тому, чтобы по-хорошему обустроить ее жизнь и расстаться? – спросил он.
– До тех пор, пока я все должным образом не обдумал, – нет, не способны.
– Не можешь ли ты хотя бы меня обнадежить, что все завершится быстро, дав мне тем самым разумный повод несколько облегчить страдания семьи?
– Я был бы исключительно рад сделать все что угодно, лишь бы унять их беспокойство, но истина есть истина, и я не вижу ни малейшей причины для нас с тобой говорить обиняками. Повторюсь, в подобных отношениях имеются обстоятельства, которые невозможно обсуждать – это будет нечестно по отношению ни ко мне, ни к женщине. Никто не знает, как именно их разрешить, за исключением непосредственных участников отношений, и даже им не всегда все ясно. Я был бы последним сукиным сыном, если бы сейчас встал и дал тебе слово поступить не самым лучшим образом.