красавицу, было бы позором. Лестеру было сорок шесть, Дженни тридцать один, но выглядела она лет на двадцать пять – двадцать шесть. Исключительное дело – найти в другом человеке красоту, молодость, совместимость с тобой, ум, свою собственную точку зрения, но смягченную и окрашенную очаровательными эмоциями. Как выразился отец, эту кашу он заварил сам. Стоит ли ее теперь расхлебывать?
Прошло совсем немного времени после нежелательного инцидента с газетой, и Лестер получил сообщение, что отец серьезно болен, его состояние ухудшается, и может потребоваться по первому же вызову ехать в Цинциннати. Работа практически не отпускала его до того момента, как пришли вести, что отец скончался. Лестер, само собой, был ими поражен, глубоко опечален и вернулся в Цинциннати, погруженный в горестные мысли и воспоминания о прошлом. Отец очень много для него значил – это был замечательный и интересный пожилой джентльмен, даже если забыть про то, что Лестер был его сыном. Он еще помнил, как в детстве отец качал его на колене, рассказывая истории про свою молодость в Ирландии и про свои последующие коммерческие усилия в более зрелом возрасте, как впечатывал в него постулаты своей деловой карьеры и коммерческой мудрости, когда он вырос. Старик Арчибальд был безукоризненно честен. Благодаря ему Лестер инстинктивно склонялся к простым формулировкам и прямым фактическим утверждениям. «Никогда не лги, – неизменно, раз за разом повторял Арчибальд. – Никогда не пытайся подать факты иначе, чем ты сам их видишь. Правда – это дыхание самой жизни, на ней основано истинное достоинство, а коммерческий успех сделает того, кто придерживается правды, выдающейся личностью». Лестер в это верил. Он чрезвычайно уважал своего отца за неуклонное следование правде, и теперь, когда его окончательно не стало, чувствовал скорбь. Если бы только обстоятельства сложились так, что они успели бы помириться! Он был практически уверен, что, познакомься Арчибальд с Дженни, та ему бы понравилась. Он не думал, что ему представилась бы хоть какая-то возможность оправдаться, и все равно чувствовал, что Арчибальду понравилась бы Дженни.
Когда он добрался до Цинциннати, там шел снег и дул сильный ветер. С неба непрерывно сыпались густые хлопья. Городской шум от этого казался приглушенным. Когда он сошел с поезда, его встретила Эми, которая была рада его видеть, несмотря на все раздоры. Из всех сестер она была самой терпимой. Лестер обнял ее обеими руками и поцеловал, затем они направились к экипажу, и зажигающиеся вечерние фонари отчего-то вторили его мрачноватому настроению.
– Ты встретила меня сейчас, Эми, – заметил он, – будто бы в прежние времена. Как семья? Надо полагать, все в сборе. Бедный отец, пробил его час. Но он прожил достаточно, чтобы увидеть все, что хотел. Надеюсь, он остался доволен собственной жизнью.
– Да, – ответила Эми, – но после смерти мамы он был очень одинок.
До дома они доехали в сравнительно добрых чувствах, болтая о прежних временах. Когда Лестер прибыл, вся ближайшая семья, а также прочие родственники, собрались в старом семейном особняке, куда привезли тело для прощания. Он обменялся со всеми приличествующими случаю соболезнованиями, понимая при этом, что отец прожил достаточно долго. Жизнь его оказалась успешной, и он пал, как падает с дерева созревший плод. Глядя на него, лежащего посреди зала в черном гробу, Лестер гадал, что теперь довелось узнать пожилому джентльмену, если, конечно, довелось. Глядя на его решительное, с четкими чертами, внимательное лицо, он улыбнулся.
– Старик всегда был по-своему прав, до самого конца, – сказал он Роберту, который тоже присутствовал. – Найти другого такого будет нелегко.
– Попросту невозможно, – торжественно подтвердил его брат.
Они прошлись по залу, желая лишь того, чтобы церемония поскорей завершилась, поскольку связанные со смертью тонкости семейство, разумеется, не интересовали. Старик Арчибальд не хотел пышных похорон. Все давно уже предчувствовали, что он скоро умрет. Теперь, когда смерть наступила, нужно было лишь завершить процедуры наиболее приемлемым образом. Лестеру не терпелось как можно быстрее от всего отделаться и вернуться в Чикаго.
Сразу после похорон было решено огласить завещание. Муж Луизы стремился вернуться в Баффало, Лестеру хотелось быть в Чикаго. Общее собрание членов семьи назначили на второй день после похорон в конторе Найта, Китли и О'Брайена, поверенных покойного фабриканта.
Контора располагалась в обычном здании из красного кирпича в центре города, рядом со старым кладбищем. Морозным утром Лестер, Эми и Луиза вместе отправились туда. Земля была плотно укрыта хрустким и сверкающим снегом. Пока они ехали, Лестер перебирал в мыслях подробности своей прошедшей здесь юности. Пора его совершеннолетия в Цинциннати оказалась буйной – столько приятелей, столько девушек! Старый дом, откуда они только что выехали и который перед тем покинули мать и отец, повидал множество незамысловатых, но неизменно веселых вечеринок. Когда-то он предвкушал, что рано или поздно женится на Летти Пейс, которая часто у них тогда бывала, но замуж в итоге вышла за Малкольма Джеральда. Теперь она была весьма богата, с несколькими миллионами капитала, а некогда строила ему глазки. Прежние времена казались сейчас больше похожими на сон, на уже рассказанную историю. Не верно ли будет думать, что после стольких лет уже начинает приближаться конец? Да, и сомневаться тут нечего. Лестеру сорок шесть, и самые утонченные радости жизни уже позади.
По дороге он даже не подозревал, что отец мог предпринять какие-то действия в ущерб его интересам. Их последняя беседа состоялась не так давно, он попросил время, чтобы все обдумать, и отец согласился его дать. Ничего такого, способного повлиять на события в худшую сторону, произойти с тех пор не могло. Он также чувствовал, что старый джентльмен, если оставить в стороне связь с Дженни, хорошо к нему относился, и ожидал, что после его смерти получит достойную долю. Ничего особо дурного он не сделал. Его деловые решения шли на пользу компании. Какие могут быть причины для дискриминации? Такой возможности он не предполагал.
Когда они добрались до конторы юридической фирмы, мистер О'Брайен, низенький и суетливый, но вполне уверенного вида человечек, приветствовал всех членов семьи и различных прочих наследников и бенефициаров сердечным рукопожатием. Он двадцать лет был личным поверенным Кейна-старшего, знал все его привычки и капризы и считал себя, по существу, кем-то вроде отца-исповедника. Он обожал всех детей Кейна, в особенности Лестера. Ему было доподлинно известно, какие именно распоряжения сделаны, но он не позволял себе выдать, взглядом или намеком, как будет распределено весьма значительное состояние фабриканта.
– Я полагаю, мы в полном сборе, – произнес он наконец, достав из кармана очки в массивной роговой оправе и с мудрым видом оглядев присутствующих. – Замечательно. Теперь можно перейти к делу. Я зачитаю завещание без каких-либо предварительных комментариев.
Повернувшись к столу, он взял лежащий на краю лист бумаги, развернул его, прокашлялся и приступил к чтению.
Документ был в определенных отношениях необычным, поскольку начинался он с наименее значительных распоряжений – небольших сумм, завещанных долговременным сотрудникам, слугам, приятелям и им подобным. За ними последовали несколько пожертвований в различные фонды, после чего дело наконец дошло до непосредственных родственников, начиная с дочерей. Имоджен, как верной и любящей дочери, досталась одна шестая акций каретной компании и одна пятая прочих активов покойного, которые (все вместе, не только ее доля) составляли около восьмисот тысяч долларов. Эми с Луизой каждая получили то же самое количество. Внукам по достижении совершеннолетия причитались небольшие награды за хорошее поведение. Затем документ перешел к Роберту и Лестеру, приняв весьма своеобразную литературную форму.
«В силу определенных осложнений, возникших в делах моего сына Лестера, – значилось в нем, – я полагаю своей обязанностью установить определенные условия, согласно которым будет распределяться оставшаяся часть моего имущества, следующим образом: четверть акций „Каретной компании Кейна“ и одна пятая часть моих прочих активов, включая недвижимость, личную собственность, деньги, акции и облигации, переходят к моему дорогому сыну Роберту в знак признательности за верное исполнение им своего долга, в то время как четверть акций „Каретной компании Кейна“ и оставшаяся одна пятая прочих активов, включая недвижимость, личную собственность, деньги, акции и облигации, передаются ему же в пользование от имени его брата Лестера до тех пор, пока не окажутся выполнены изложенные ниже условия. Я желаю, чтобы мои дети содействовали ему в его управлении „Каретной компанией Кейна“ и в прочих вверенных ему обязанностях до тех пор, пока он добровольно не откажется от управления или не предложит им более благоприятных условий».
Лестер негромко выругался. Его щеки порозовели, но он не шелохнулся. Устраивать скандал в его намерения не входило. Похоже, сам по себе он даже не будет упомянут в завещании.
Условия же, «изложенные ниже», во многом затрагивали Лестера, хотя вслух они на общем собрании зачитаны не были, поскольку мистер О'Брайен заявил, что это было бы против желания отца. Но сразу после него Лестер узнал, что ему назначено десять тысяч долларов в год в течение трех лет, за это время ему предоставлялось выбрать один из двух вариантов. Первый: оставить Дженни, если он к тому моменту не успел на ней жениться, и привести тем самым свою жизнь в моральное соответствие с желаниями отца, в каковом случае его доля наследства немедленно переходила к нему. Второй: жениться на Дженни, если он еще этого не сделал, в каковом случае выплаты десяти тысяч в год, особо выделенных для него на три года, продолжались бы в течение всей его жизни – но только его. Дженни после его смерти ничего не причиталось. Указанные десять тысяч представляли собой годичные дивиденды с двухсот акций одной из компаний, выделенных в особый фонд до тех пор, пока он не сделает выбор. Ему самому эти акции не доставались ни при каких обстоятельствах. Если Лестер не пожелает ни оставить Дженни, ни жениться на ней, по истечении трех лет он оставался ни с чем. После его смерти акции, с которых ему выплачивалось содержание, будут распределены поровну между оставшимися в живых членами семьи. Если кто-то из наследников или получателей выплат пожелает оспорить завещание, их доля немедленно обнуляется.