Лестера поразило, сколь подробно отец расписал для него варианты. Во время чтения условий он начал подозревать, что в их составлении принял участие его брат Роберт, хотя уверен он, само собой, быть не мог. Роберт никогда не проявлял к нему прямой враждебности.
– Кто писал завещание? – потребовал он ответа у О'Брайена чуть погодя.
– Ну, все понемногу, – сказал О'Брайен чуть пристыженно. – Документ оказался не самым простым. Но, сами понимаете, мистер Кейн был не тот человек, на которого можно давить. Он проявил твердость. Когда обозначались условия, делал он это чуть ли не наперекор собственным желаниям. Но, вы же знаете, на дух его повлиять мы не могли. Это были ваши с ним дела. Мне все это не доставило ни малейшего удовольствия.
– Ну, это я понимаю, – сказал Лестер. – Не переживайте.
Мистер О'Брайен выразил глубочайшую признательность.
Во время чтения Лестер оставался по-воловьи невозмутим. Спустя какое-то время он вместе с остальными поднялся, напустив на себя безразличный вид. Роберт, Эми, Луиза и Имоджен были шокированы, но не то чтобы вполне и безусловно исполнены жалости. Лестер ведь и вправду дурно себя вел. У отца был серьезный повод так поступить.
– По-моему, старик несколько переусердствовал, – сказал сидевший рядом с ним Роберт. – Я определенно не ожидал, что дойдет до такого. Будь уверен, на мой взгляд, можно было бы обойтись более удовлетворительным образом.
– Это неважно, – мрачно улыбнулся Лестер.
Имоджен, Эми и Луиза хотели как-то его утешить, но не знали, что сказать. Лестер ведь сам виноват.
– По-моему, Лестер, папа был не совсем прав, – попробовала утешить его Луиза, но он отмахнулся едва ли не с грубостью.
– Переживу как-нибудь.
Он стоял и прикидывал, на что может рассчитывать, если пойдет против желаний отца. Двести акций, на бирже такие стоят около тысячи за штуку. Дивиденды на них составляют от пяти до шести процентов, в один год побольше, в другой поменьше. В таких условиях больше десяти тысяч в год не выходит, и это ему причитается за долгие годы работы, за все высокие ожидания.
Члены семейства начали расходиться, каждый двинулся своей дорогой, и Лестер вернулся в дом к сестре. Он хотел как можно скорее покинуть город и, сославшись на дела, чтобы ни с кем не обедать, сел на первый же поезд до Чикаго. В пути он размышлял.
Вот, значит, как сильно отец его любил. Возможно ли такое? Он, Лестер Кейн, – и десять тысяч в год всего на три года, а далее лишь при условии, что он женится на Дженни. Другой вариант сейчас его не интересовал. И что ему делать – жениться? В душе он чувствовал безнадежность, поскольку всем его перспективам был конец, если он только не оставит Дженни, чего он делать не собирался. Семья будет знать, что он так поступил под принуждением.
– Десять тысяч в год, – думал он, – и всего три года! Черт возьми! Такие деньги любой приличный клерк получает. Подумать только, что он так со мной поступил.
Глава XLII
Нынешняя попытка принуждения была именно тем, что могло определенно и твердо настроить Лестера против семьи, во всяком случае временно. В последнее время он ясно понял, какую совершил ошибку, не женившись на Дженни с самого начала, открыто и честно, избежав тем самым скандала, или же не приняв ее предложения, когда она хотела оставить его и вернуться в Кливленд. Так могло выйти куда лучше. Но раз уж тогда он того не пожелал, сейчас определенно настало время что-то сделать – или жениться на ней, или ее оставить. Других вариантов не существовало, слишком уж он напортачил. Нужно было либо как-то выбираться из отношений, либо настоять на своем и открыто объявить себя ее мужем. Полностью отказаться от состояния он не мог себе позволить, слишком мало у него имелось собственных денег. Дженни была несчастна, это он понимал. С чего ей быть счастливой? Он и сам был несчастен, а твердая решимость отца заставить его слушаться все лишь ухудшила. Готов ли он потерять эквивалент восьмисот тысяч? Готов ли окончательно выпасть из светского общества? Готов ли принять жалкие десять тысяч в год, даже пожелай он на ней жениться? Может ли согласиться на медленное сползание в заурядную жизнь, которое наверняка ему грозило – причем, очевидно, прямо сейчас. Лестер знал, что тратит на раздумья драгоценное время, но что тут можно поделать? Готов ли он бросить Дженни?
Проблема, представшая перед ним в нынешнем виде, была чудовищно сложной, он размышлял над ней сутками, неделями, месяцами. То обстоятельство, что его личным финансам может настать столь окончательный конец, никогда всерьез не приходило ему в голову, а когда все наконец случилось, он с трудом мог в это поверить. Подумать только, что его отец, который в прошлом на протяжении многих лет относился к нему с большой симпатией, мог так с ним поступить! «К чему были эти условия?» – думал он. Зачем лишать его наследства таким неубедительным, вызывающим способом? Развязавшаяся из-за Дженни война была столь чертовски глупа, и в то же время Лестер отчасти понимал, что это не так. Виноват был он сам. Он сам создал дурацкую ситуацию. Почему? Во-первых, из-за любви. Во-вторых, из-за семьи. Он рассчитывал, что сумеет добиться общественного принятия их тайной связи, но теперь понимал, что ему это не удалось. Другие тоже могли добиваться своего, не только он. Другие могли диктовать, что делать, и ставить условия. Да, это было жестоко, однако с ними приходилось считаться. В пасмурные дни, глядя из окна конторы на туманный берег, на колышущиеся воды озера, он по-настоящему горевал. Черт возьми, что за путаница эта жизнь, что за загадка! Как ему достойным образом отыграть свою роль? Как действовать? Бедная Дженни, какую мишень она всю жизнь представляла для мстительной судьбы.
Что до него самого, своего личного к ней отношения он, как сам понимал, изменить не мог. Пусть она не была женщиной великой или выдающейся, но уж точно очаровательной. Лестер повторял себе, что уже давно все это обдумал. Зачем каждый раз возвращаться в мыслях к одному и тому же? Конечно, он ее любит. Но отчего не хочет на ней жениться? В восьмистах ли тысячах состояния дело или в том, что равновесие, в котором он хочет оставаться, не позволяет действовать? Не боится ли он полностью потерять свои связи в светском обществе, которые и без того уже постепенно утрачивает? Последнее следовало принять со спокойным рассудком. Общество кое-что для него значило. Взяв Дженни в жены, он сжег бы за собой мосты, перешел Рубикон. И мог впоследствии о том пожалеть. В конце концов, он привык к иной жизни.
С другой стороны, он видел, что, если подумать, ему с ней хорошо. Возможно, она не соответствует социальному статусу его семьи, тут он вполне готов согласиться. С точки зрения поверхностной, основанной на манере одеваться и разговаривать – да, не соответствует. Но разве это важно? В своем роде она выдающаяся женщина: добрая, умная, склонная к сочувствию. О некоторых из женщин, готовых взирать на нее свысока, не скажешь и малой доли того. Что касается его лично, так не отправиться бы им ко всем чертям. Но как ему поступить по отношению к собственному будущему?
Когда Лестер вернулся домой после похорон, Дженни сразу же поняла, что с ним что-то не так. Он делал вид, что не изменился, если не принимать во внимание естественное горе из-за кончины отца, но помимо этого – что ее печалило, поскольку он горевал – она чувствовала что-то еще. И пыталась понять, что же это такое. Дженни стремилась сблизиться с ним в своем сочувствии, но это не могло его излечить. Когда была затронута гордость, он делался мрачным и диким – вполне способным ударить оскорбившего его мужчину. Что до Дженни, он просто смотрел на нее и делал вид, что его раздражительность вызвана плохой погодой. Рассказывать ей он пока что ничего не хотел. Она заинтересованно наблюдала, желая чем-то помочь, но он не мог ей довериться. Только горевал, и она вместе с ним.
Прошло несколько дней, после чего финансовые и управленческие стороны ситуации, вызванной смертью отца, потребовали тщательного рассмотрения. Руководство компанией нуждалось в реорганизации. Роберт, в соответствии с желанием отца, становился президентом. Нужно было принять решение относительно места в ней Лестера. Если не передумать насчет Дженни, он больше не акционер. Вернее сказать, вообще никто. Чтобы оставаться секретарем и казначеем, он должен был владеть хотя бы одной акцией компании. Даст ли ему Роберт хоть одну? А Эми, Луиза или Имоджен? Может, они согласятся продать ему акции? Отец завещал, что во главе бизнеса остается Роберт. Захотят ли прочие члены семьи сделать что-то, хотя бы в малом нарушающее прерогативы Роберта согласно завещанию или его власть? Сейчас все они настроены не слишком дружелюбно. Если Роберт не отдаст или не продаст ему акций, а Лестер начнет спрашивать у остальных, что они ответят? Он видел, что ситуация щекотливая. Интерес у него был, но он понимал, что обстоятельства против него. Выход имелся – избавиться от Дженни. Если он так поступит, акции выпрашивать не потребуется. Если не поступит, то пойдет наперекор последней воле отца и его завещанию. И чего ему тогда ожидать? Он медленно и тщательно перебирал все в уме. И видел, к чему все идет. Жребий брошен. Или он лишается Дженни – или всего. Как быть?
Несмотря на заверения Роберта, что, с его точки зрения, можно было бы поступить и более удовлетворительным образом, не сказать, чтобы он был так уж неудовлетворен результатом – напротив! Глядя сейчас на положение дел, он видел, что его мечты постепенно приближаются к достижению. Лестер, как он полагал, еще какое-то время не захочет отказываться от Дженни. Для этого он слишком упрям. В любом случае Роберт уже давно отшлифовал свои планы в отношении не просто тщательной реорганизации компании, но расширения двух ее направлений по постройке и продаже карет до конгломерата из нескольких фирм, и теперешняя ситуация, при которой он распоряжался активами брата, не говоря уже о рекомендациях, которые отец дал прочим наследникам, и его собственной среди них популярности, развязывала ему руки. Если он добьется объединения с двумя-тремя организациями покрупнее на востоке и западе, можно будет уменьшить торговые издержки, избежать дублирования в производстве, закупать материалы в количествах и на условиях, обещающих большую экономию, и довести цены на кареты и фургоны до такого уровня, что акционеры станут получать вдвое больше нынешнего. Он решил заранее получить в свое личное распоряжение так много акций потенциальных компаний-участников, как только возможно, и втайне через своего представителя в Нью-Йорке занимался их скупкой. Теперь же, сказал он себе, сам он может быть избран президентом компании и, поскольку Лестер более не имеет влияния, вправе назначить мужа Эми вице-президентом и, возможно, кого-нибудь еще секретарем и казначеем вместо Лестера. По условиям завещания акциями и прочим имуществом, временно оставленными за Лестером в надежде, что тот образумится, управляет и голосует сам Роберт. Отец, очевидно, рассчитывал, что он, Роберт, тем самым поможет ему убедить брата. Он не хотел выглядеть скупым, но в результате сильно облегчил Роберту задачу. Теперь у него имелась благородная обязанность. Лестер должен образумиться либо предоставить Роберту вести бизнес по своему желанию. В любом случае, поскольку он голосует также и акциями сестер и поскольку отец призвал их предоставить ему управление, он будет владеть ситуацией, пожелай Лестер исправиться или нет. А муж Эми на месте вице-президента будет прикрытием.