– Подозреваю, принимает ванну. В такую жару Дженни хочется в воду. Я и сам думал окунуться.
– Ах, – вздохнула Летти какое-то время спустя, пока они прогуливались по саду. На ней было легкое платье из голубого шелка, а над плечом изящно покачивался бело-голубой зонтик. – Иной раз я задумываюсь над тем, что мне делать. Нельзя же все время так бездельничать. Наверное, стоит вернуться в Штаты и поселиться там.
– И что тебе мешает?
– А какая мне от того польза? Замуж я не хочу. Мне и не за кого выйти, чтобы я сама того хотела. – Она многозначительно посмотрела на Лестера и отвела взгляд.
– Ну, рано или поздно кто-нибудь да обнаружится, – довольно неловко ответил он. – Долго ты одна не продержишься, с твоими-то красотой и деньгами.
– Ах, Лестер, будет тебе!
– Хорошо, не хочешь – и не надо. Мое дело предупредить.
– Ты все еще танцуешь? – вскользь поинтересовалась она, думая о том, что сегодня вечером в отеле дают бал. Несколько лет назад он танцевал отменно.
– А я что, похож на танцора?
– Лестер, ты ведь не хочешь сказать, что бросил последнее из самых замечательных искусств? Я вот до сих пор люблю танцевать. А миссис Кейн?
– Нет, ей это не нравится. Во всяком случае, она не танцует. Если задуматься, тут, наверное, моя вина. Танцы мне уже давно в голову не приходят.
Он сообразил, что уже давно не был почти ни на каких светских мероприятиях. Возражения, порожденные его нынешней связью, положили тому конец.
– Потанцуй со мной сегодня вечером. Твоя жена против не будет. Зал тут замечательный, я его утром видела.
– Надо подумать, – ответил Лестер. – Я уже давно не практиковался. В моем возрасте это, вероятно, не так легко.
– Будет тебе, Лестер! – воскликнула миссис Джеральд. – Теперь я тоже себя старухой чувствую. Что это еще за разговоры? Боже милосердный, Лестер думает, что постарел.
– Я обрел опыт, моя дорогая.
– Фи, это лишь делает нас привлекательней, – ответила его бывшая возлюбленная.
Глава XLV
Вечером после ужина, когда в танцевальном зале огромного отеля рядом с пальмовым садом уже звучала музыка, миссис Джеральд застала Лестера на одной из веранд, где он курил в обществе Дженни. Та была одета в белое атласное платье и белые шелковые туфельки, ее волосы были уложены вокруг головы и ушей в тяжелую манящую прическу. Лестер размышлял о египетской истории – следующие одна за другой волны довольно немощных человечков; тонкие узкие полосы плодородной почвы по обе стороны Нила, позволявшие прокормить эти приливы населения; чудеса жизни посреди тропической жары; наконец, современный отель со своими элегантными постояльцами, воздвигнутый посреди древнего, упавшего духом, почти что отчаявшегося окружения. Этим утром они с Дженни глядели на пирамиды. Они подъехали в повозке к самому Сфинксу! Наблюдали толпы оборванных и полуголых мужчин и юношей в странной одежде, проталкивающихся сквозь узкие и вонючие, но ярко расцвеченные улочки и переулки.
– По-моему, здесь все не так, – заметила Дженни в одном из таких мест. – Они все такие грязные и жирные. Мне тут нравится, но они чем-то напоминают спутанный клубок червей.
– Оно почти что так и есть, – усмехнулся Лестер. – Но виноват тут климат. Жара. Тропики. В таких условиях жизнь обречена быть эмоциональной и чувственной. Иначе никак.
– Да, понимаю, я их не виню. Но они такие странные.
Сегодня вечером он размышлял обо всем этом, а луна освещала парк своим обильным, призывным сиянием.
– Ах, наконец-то я вас нашла! – воскликнула миссис Джеральд. – Мне так и не удалось поспеть к ужину. Наша поездка припозднилась с возвращением. Я уговорила вашего мужа со мной потанцевать, миссис Кейн, – продолжила она с улыбкой. Она, как и Лестер с Дженни, испытывала чувственное воздействие жары, весны, лунного света. Воздух был переполнен запахами, медленно плывущими из садов и рощ, из пустыни, из переполненных людьми вонючих переулков. Где-то вдали позвякивали верблюжьи колокольчики, оттуда доносились странные крики «айя!» и «уш-уш!», будто там собирали стадо загадочных животных, чтобы отогнать его прочь. Мелодии из танцевального зала смешивались с ними, словно задавая тон некой симфонической композиции.
– Сколько вам будет угодно, – мило ответила Дженни. – Он просто обязан потанцевать. Я иногда жалею, что сама не танцую. Но люблю смотреть, как танцуют другие.
– Тогда тебе нужно взять пару уроков, – добродушно откликнулся Лестер. – Я постараюсь составить тебе в этом компанию. Я уже не так легок на ногу, что прежде, но справиться вроде бы должен.
– Мне вовсе не так уж и хочется, – улыбнулась Дженни. – Но вы двое танцуйте. Я все равно скоро собиралась наверх.
– Не хочешь ли посидеть в зале? – спросил Лестер, вставая. – Меня все равно больше чем на несколько кругов не хватит. Потом вместе посмотрим на остальных.
– Нет. Я, пожалуй, останусь здесь. Тут так хорошо. А вы идите. Забирайте его, миссис Джеральд.
Давая это временное разрешение, она улыбнулась, и Летти вместе с Лестером отправилась в танцевальный зал. Они являли собой поразительную пару – миссис Джеральд в темном шелковом платье цвета вина, усыпанном блестящими черными бусинами, точеные руки и шея обнажены, огромный алмаз сверкает в темных волосах над самым лбом. Алые губы, ярко пылающие щеки. Она зовуще улыбалась, показывая ровный ряд белоснежных зубов меж широких, полных, дружелюбных губ. На Лестере был удобный смокинг, и выглядел он столь же страстно.
«Вот женщина, которая должна была быть с ним», – сказала себе Дженни, когда они исчезли. Последнее время она очень много думала о проблеме с женитьбой. В эти несколько лет она очень выросла интеллектуально. Все полученные от судьбы удары имели тенденцию пробуждать ее глубокий флегматичный дух и заставлять ее думать. Она обдумывала каждый шаг, который ей довелось сделать в жизни, раз за разом и снова. Иногда ей казалось, будто она долго жила во сне. В другие времена – будто она так до сих пор и не проснулась. Жизнь звучала в ее ушах примерно так же, как и нынешний вечер. Она слышала ее крики. Она знала ее основные черты. Но за всем этим скрывались тонкости и странности, утопающие одна в другой, словно неожиданные повороты сна. Отчего она была столь привлекательной для мужчин? Отчего Лестер с такой страстью ее преследовал? Могла ли она его остановить? Она думала о тех временах на 13-й улице Коламбуса, когда ей приходилось таскать уголь в корзине, – а сейчас она была в Египте, в величественном отеле, хозяйка многокомнатного номера, окруженная всевозможной роскошью, вместе с по-прежнему преданным ей Лестером. Сколько ему пришлось из-за нее вытерпеть! Ради чего? Неужели она настолько замечательна? Так говорил ей Брандер. Так утверждал Лестер. И все равно Дженни чувствовала себя неуверенно, не на своем месте, с пригоршнями не принадлежащих ей самоцветов в руках. Она вновь ощутила то же самое чувство, что испытала во время первой поездки с Лестером в Нью-Йорк – а именно, что долго так продолжаться не может. Ее жизнь обречена. Что-то обязательно произойдет. Она вернется обратно к простой жизни, боковой улочке, бедному домику, старой одежде. Невозможно, чтобы все нынешнее продлилось долго.
Потом она подумала о своем доме в Чикаго, о настроении его приятелей в обществе и осознала, что так все и выйдет. Ее никогда там не примут, даже если он на ней женится. И она могла понимать почему. Она глядела в очаровательное, улыбающееся, приветливое лицо женщины, с которой сейчас был Лестер, и читала в нем, что та, возможно, полагает ее очень милой, но не принадлежащей с Лестером к одному классу. Прямо сейчас, во время их с Лестером танца, Дженни говорила себе, что ему, без сомнения, нужен кто-то из подобных миссис Джеральд. Ему нужна женщина, выросшая в атмосфере, к которой он привык. В ней, Дженни, он не может особенно рассчитывать на знакомство с теми милыми мелочами, которыми всегда был окружен, и на привычку их ценить. Ее сознание быстро схватывало подробности, связанные с мебелью, одеждой, обстановкой, украшениями, манерами, формальностями, обычаями – но не врожденным образом. Ей не хватало легкости, такта, уверенности. И не было возможности их заполучить. Вернее, она была способна немедленно всем этим обзавестись, пожелай она стать резкой, решительной, жесткой и холодной, но она не могла такой сделаться, а если бы и смогла, это было бы неестественно и фальшиво. Да ей и не хотелось. Ее также мало интересовало светское общество. Она предпочитала вещи большие и простые – поля, деревья, такие существенные проявления природы, как солнце и дождь. Ее притягивала природная красота. Она была тоньше и куда привлекательней, чем люди, хотя и они каким-то образом в ней присутствовали, подобно древнегреческому хору, и тоже были прекрасны. Но Лестеру была нужна та, кто умеет стремительно адаптироваться, владеет тонкостями языка и фразеологии, способна на быстрый ответ и остроумные замечания – кто сходится с людьми, манерна, вежлива, знает, как сделать сотню изящных и милых действий и произнести сотню изящных и милых слов в течение часа. Дженни такого не умела, и Лестер это знал.
Она сидела там и думала обо всем этом, а потом странным образом решила, что лучше всего ей было бы умереть. Дома ждала Веста, это остановило ее, и Герхардт, но, не будь их, для Лестера и для всех остальных оказалось бы куда легче, если бы она умерла. Она столько всего успела повидать. Господи, если только подумать, она успела прожить замечательную жизнь. Отчего ей теперь не умереть?
Пока она сидела, перебирая в уме все эти странные мысли, Лестер танцевал с миссис Джеральд или, в перерывах между вальсами, сидел с ней рядом, обсуждая житейские тонкости, загадки отдельных личностей, характеры старых знакомых. Миссис Джеральд вспоминала места, где им вместе доводилось побывать, зрелища, которыми они вместе наслаждались, забавные привычки его отца и как хорошо бывало у него дома. Пока они танцевали под звуки прекрасной мелодии, он не переставал удивляться ее молодости и красоте. Разумеется, ее ум также выделялся в лучшую сторону. Она казалась не такой тоненькой, как прежде, но по-прежнему стройной и грациозной, точно Диана. В ее изящном теле присутствовала также и сила, а черные глаза были влажными и блестящими.