Дженни передвигалась, словно во сне. Она была оглушена почти до бесчувственного состояния. Ее предупредительно сопровождали пятеро друживших с ней соседок под водительством миссис Дэвис. У могилы, когда гроб уже опустили, она бросила на него последний взгляд. Могло показаться, что взгляд этот был безразличным, но она онемела от горя. Когда все закончилась, она возвратилась в Сэндвуд, где сказала, что не собирается долго там оставаться. Она хотела вернуться в Чикаго, где могла быть рядом с Вестой и Герхардтом. Мысли ее кружились вокруг хоть какого-то – любого – занятия, которое помогло бы избавиться от одиночества и перспектив самоуничижения.
После похорон к ней стали постепенно являться воспоминания – долгие годы совместной жизни, любовь и забота, дни, проведенные в Кливленде, на Шиллер-стрит, в Гайд-парке, здесь. Некоторые из связанных с этим местом воспоминаний дали ей повод думать, что ей захочется остаться, но в другие моменты она понимала, что это невозможно. Она сосредоточилась на необходимости что-то делать, пусть такой необходимости и не было. Поглядев на мисс Мерфри, Дженни подумала, что могла бы стать сиделкой, хотя опасалась, что возраст уже неподходящий для получения нужного образования. Она подумала также, что Уильям, единственный до сих пор холостой член семьи, мог бы приехать и жить с ней, но она не представляла, как его отыскать. Бас, приехав на похороны Герхардта, сказал, что не знает, где он. В конце концов она решила, что попытается найти место в больнице или аптеке. Ее характер не переносил безделья. Она не могла жить здесь в одиночестве, чтобы соседки сочувственно причитали над тем, что с ней станется дальше. Ей было плохо, но стало бы чуть лучше, если остановиться в отеле в Чикаго и взяться за поиски работы или снять домик где-нибудь неподалеку от кладбища Искупителя. Позднее ей также пришло в голову, что она могла бы усыновить бездомного ребенка. В городе было несколько сиротских приютов.
Примерно через три недели после смерти Весты Лестер вернулся вместе с женой в Чикаго, где обнаружил первоначальное письмо, телеграмму и дополнительное сообщение, в котором говорилось, что Веста умерла. Он искренне опечалился, поскольку по-настоящему любил девочку. Ему было очень жаль Дженни, и он сказал жене, что должен будет поехать и с ней увидеться. Его заботило, что она теперь будет делать. Жить одна она не могла. Наверняка он мог предложить что-нибудь, чтобы ей помочь. Он поехал в Сэндвуд поездом, но оказалось, что Дженни выехала в отель «Тремонт-хаус» в Чикаго, где они когда-то вместе останавливались. Он отправился в отель, но Дженни ушла к могиле дочери; позже он зашел туда снова и на этот раз ее застал. Когда посыльный принес его визитку, на нее нахлынули чувства – волной более мощной, чем та, с которой она его встречала в прежние дни, потому что сейчас он был ей крайне нужен.
Лестер, несмотря на весь блеск своей новой возлюбленной и на вернувшиеся к нему власть, достоинство и влияние, имел достаточно времени, чтобы глубоко обдумать им содеянное. Его первоначальное чувство сомнения и неудовлетворенности собой так до конца и не утихло. Осознание, что он оставил Дженни в материальном достатке, не помогало, поскольку ему всегда было совершенно очевидно, что деньги ее не интересуют. Ей не хватало любви, и пусть он никогда не мог дать ее столь же полной мерой, какой она к нему возвращалась, рядом с ней он мог хотя бы отчасти приглушить ее тоску по счастью. Но это было в прошлом, а сейчас у нее ничего не осталось. Она была словно лодка без руля в бескрайнем море, и Лестер это понимал. Он был ей нужен, и временами его охватывал стыд за то, что благородство не смогло перевесить в нем чувство самосохранения и желание материальных выгод. Сегодня, поднимаясь на лифте к ее номеру, он чистосердечно о том сожалел, хотя и знал, что никак уже не сможет исправить ужасную ошибку. Виноват с самого начала был только он, сперва забрав ее себе, затем выйдя из невыгодной сделки, но сделать с этим ничего было нельзя. Оставалось лишь быть с ней честным, все обсудить, дать ей все свое сочувствие и наилучшие советы. Так ей, возможно, станет чуть легче.
– Здравствуй, Дженни, – привычно сказал он, когда она открыла перед ним дверь номера, и его взгляду предстал весь нанесенный смертью и страданиями ущерб. Она исхудала, лицо ее втянулось и в данный момент утратило всякий цвет, глаза по контрасту казались очень большими. Можно было подумать, что она много плакала, хотя это было и не так.
– Мне так жаль Весту, – неловко проговорил он чуть погодя. – Никогда не думал, что такое может случиться.
Это были первые настоящие слова утешения, которые хоть что-то для нее значили со дня смерти Весты – вернее, с того дня, как Лестер ее покинул. Ее тронуло, что он пришел выразить сочувствие, какое-то время она не могла произнести ни слова. Ее глаза переполнились слезами, заструившимися по щекам.
– Не плачь, Дженни, – сказал он, обняв ее и прижав ее голову к своему плечу. – Мне очень жаль. Я жалел о многом, чего теперь не исправить. И мне очень жаль того, что случилось сейчас. Где ты ее похоронила?
– Рядом с папой, – всхлипнула она.
– Такая беда, – лишь пробормотал он, продолжая молча ее обнимать. Наконец она взяла себя в руки, отступив от него на шаг и, утерев слезы платочком, предложила ему сесть.
– Конечно, – ответил он, надеясь ее успокоить. – Мне очень жаль, что все случилось, пока я был в отъезде. Окажись я здесь, то был бы рядом с тобой. Ты, наверное, больше не захочешь жить в Сэндвуде.
– Я не могу, Лестер, – ответила она. – Я этого не вынесу.
– И куда ты думаешь перебраться?
– Ах, я пока не знаю. Не хочу быть там обузой для соседей. Я думала снять где-нибудь небольшой домик и усыновить младенца или же найти себе работу. Мне не нравится быть одной.
– Идея неплохая, – сказал он, – я про младенца. Это даст тебе достаточно общения. Ты знаешь, как это организовать?
– Просто спросить в одном из приютов, разве нет?
– Полагаю, одного этого недостаточно, – проговорил он задумчиво. – Существуют формальности, я не знаю, в чем именно они заключаются. Но у них остаются какие-то права на ребенка. Лучше всего тебе будет посоветоваться с Уотсоном, он тебе поможет. Выбери младенца, а он займется всем остальным. Я с ним об этом поговорю.
Лестеру было ясно, что ей очень нужен кто-то рядом.
– Где сейчас твой брат Джордж? – спросил он.
– В Рочестере, но он не может приехать. Бас сказал, что он женился, – добавила она.
– А кого-то еще из членов семьи ты могла бы уговорить, чтобы они приехали жить с тобой?
– Разве что Уильяма, но я не знаю, где он.
– Отчего не попробовать новый район к западу от Джексон-парка, – предложил он, – если ты хочешь поселиться в Чикаго. Я видел в той стороне неплохие дома. Покупать не нужно. Просто арендуй, пока не убедишься, что тебя все устраивает.
Дженни решила, что это дельный совет, поскольку он исходил от Лестера. И было хорошо, что он так ею интересуется – даже если все этим и ограничится. Оказывается, они еще не отделились друг от друга окончательно. Он ее немного, но любит. Она спросила, как его жена, была ли приятной поездка, собирается ли он остаться в Чикаго. Все это время он думал, что дурно с ней поступил. Он подошел к окну и взглянул на Диаборн-стрит внизу, где его вниманием завладело уличное движение. Множество повозок и экипажей, потоки спешащих навстречу друг дружке пешеходов напоминали сложную головоломку. Так во сне мелькают призрачные силуэты. Уже темнело, там и тут зажигались огни.
– Я хочу кое-что тебе сказать, Дженни – Лестер очнулся наконец от своего приступа задумчивости. – Тебе это может показаться странным после всего, что произошло, но я по-своему продолжаю тебя любить. Я постоянно о тебе думал с тех пор, как мы разошлись. Мне казалось, что покинуть тебя будет правильно – раз уж все так сложилось. Я думал, что Летти нравится мне достаточно сильно, чтобы в тех обстоятельствах на ней жениться. С определенной точки зрения мне все еще кажется, что это был лучший выбор, но я не слишком счастлив. Так, как я был счастлив с тобой, я уже не буду. Очевидно, дело было даже не во мне, но в ситуации в целом. Личность в таких случаях мало что значит. Не знаю, видишь ли ты, к чему я клоню, но все мы – более или менее пешки. Нас, словно шахматные фигуры, двигают обстоятельства, которыми мы не управляем.
– Я понимаю, Лестер, – ответила она. – И не жалуюсь. Я знаю, что так было лучше.
– В конце концов, жизнь мало отличается от фарса, – продолжал он с некоторой горечью. – Она лишь дурацкое представление. Лучшее, что мы можем делать, это хранить собственные личности в неприкосновенности. Даже не похоже, что для этого нужно придерживаться собственных правил.
Дженни не вполне уловила, о чем он говорит, но она знала – это значит, что он не вполне доволен собой и жалеет ее.
– Не беспокойся обо мне, Лестер, – стала она его утешать. – Я в порядке, я справлюсь. Какое-то время мне это казалось ужасным, пока я привыкала быть одной. Но теперь со мной все в порядке. Я справлюсь.
– Я хочу, чтобы ты почувствовала, что мое к тебе отношение не изменилось, – продолжил он. – Меня интересует все, что тебя касается. Миссис… Летти это понимает. Она знает, что я чувствую. Когда ты найдешь жилье, я приду убедиться, что у тебя все в порядке. Ты ведь понимаешь мои чувства, правда?
– Да, понимаю, – ответила она.
Он взял ее за руку, сочувственно потеребил ее ладонь своей.
– Не переживай, – сказал он. – Я не хочу, чтобы ты переживала. Постараюсь сделать все, что смогу. Если не возражаешь, ты все еще моя Дженни. Я дурной человек, но не настолько.
– Все в порядке, Лестер. Я сама хотела, чтобы ты так поступил. Так оно лучше. Ты, наверное, счастлив теперь, когда…
– Будет, Дженни, – перебил он, потом погладил ее ладонь, руку, плечо. – Не хочешь меня поцеловать, как раньше? – улыбнулся он.
Она положила руки ему на плечи, долго глядела ему в глаза, потом поцеловала. Когда их губы соприкоснулись, она вздрогнула. Лестер тоже чуть пошатнулся. Дженни увидела его эмоции и изо всех сил попыталась заговорить.