Дженни с изумлением рассматривала все это. За годы своей жизни она ни разу не была внутри католической церкви. Ее впечатлили полумрак, прекрасные витражи, белизна алтаря, золотистое пламя свечей. Ее охватило ощущение печали, потери, красоты и тайны. Казалось, эта сцена запечатлела в себе всю жизнь с ее неясностью и неопределенностью.
Под звуки колокола из ризницы слева от алтаря вышла процессия мальчиков-служек, одетых так же, как тот, кто ранее зажег свечи. Впереди самый маленький из них, ангельского вида ребенок лет одиннадцати, нес над собой величественный серебряный крест. Идущие парами за ним держали в руках длинные зажженные свечи. Следом шел священник в черной рясе с кружевами, в руках он держал открытую книгу, по обе стороны его сопровождали служки. Процессия вышла в церковный вестибюль и не возвращалась, пока хор не затянул скорбный, берущий за душу напев – латинскую молитву о милосердии и покое.
При этих звуках торжественная процессия появилась снова. Серебряный крест, свечи, темнолицый священник, на ходу что-то с драматическим видом читающий вслух, и наконец тело Лестера в большом черном гробу с серебряными ручками, несшие его размеренно шагали вперед. Дженни почувствовала, что каменеет, но по нервам словно пропустили электрический ток. Никто из этих людей не был ей знаком. Роберта она не знала, мистера Миджли никогда не видела. Из всей длинной процессии шагавших попарно значительных персон она узнала лишь троих, которых Лестер ей когда-то показывал. Разумеется, она увидела миссис Кейн, которая шла сразу за гробом, опираясь на чью-то руку, и Уотсона, шедшего на отдалении от головы процессии, серьезного и вежливого. Он быстро глянул по сторонам, явно ожидая где-то ее увидеть, но, не найдя, перевел строгий взгляд перед собой и уже не оглядывался. Дженни следила за всем, и ее сердце готово было выскочить из груди – она казалась себе самой непосредственной участницей торжественного ритуала и при этом бесконечно от него далекой.
Процессия достигла ограды алтаря, гроб опустили. Его покрыли белым саваном с символом страдания, черным крестом, и поставили рядом высокие свечи. За этим последовали распевные молитвы, слова которых повторяли собравшиеся, гроб был окроплен святой водой, вокруг помахали зажженным кадилом, собравшиеся невнятно пробормотали «Отче наш» вместе с его католическим дополнением в честь Святой Девы. Дженни была поражена и исполнилась восторга, только никакое представление, самое яркое, впечатляющее, величественное, не может победить жала смерти – окончательной потери. Но Дженни свечи, ладан, священные песнопения казались прекрасными. Они коснулись печальных струн глубоко у нее внутри и заставили их вибрировать сквозь все ее существо. Она сама была как здание, заполненное погребальной мелодией и чувством смерти. Она плакала не переставая. Странным образом она заметила, что миссис Кейн тоже конвульсивно всхлипывает.
Когда все закончилось, к церкви подъехали экипажи, и тело отвезли на вокзал. Гости и зеваки разошлись, когда все стихло, поднялась и она. Теперь Дженни собиралась поехать на вокзал в надежде увидеть, как его тело грузят на поезд. Им придется вынести его на платформу. Так было с Вестой. Она села на трамвай и вскоре ступила в комнату ожидания, опасаясь, что ее могут заметить, но причин для того было меньше, чем она думала.
Семейство Кейнов уже практически не подозревало о ее существовании. Миссис Кейн слишком скорбела, а Уотсон был слишком занят, чтобы о ней сейчас беспокоиться. Она побродила вокруг, сперва в общем зале, где пассажиров отделяла от платформ высокая чугунная ограда, потом в комнате ожидания, в надежде выяснить, как все будет происходить. Наконец она заметила группу непосредственных родственников – миссис Кейн, Роберта, мистера Миджли, Луизу, Эми, Имоджен, вместе с парой десятков жителей Чикаго, приехавших сюда, чтобы их проводить. Она старательно попыталась определить для себя, кто здесь Роберт, Эми и Имоджен, в чем преуспела, хотя руководило ею не знание, но инстинкт и вера.
Под давлением обстоятельств никто даже не обратил внимания, что сегодня канун Дня благодарения. Весь вокзал был переполнен предвкушающим гулом, тем занятным возбужденным кипением, которое происходит из мыслей о приближающихся удовольствиях. Люди уезжали на праздники. Огромные толпы тащили с собой мешки и корзины, толпы несколько поменьше – элегантные чемоданы и дорожные сумки. У въездов на вокзал теснились экипажи. Служащие вокзала громогласно объявляли станции назначения поездов по мере того, как приближалось время их отправления. Дженни с болью отчаяния слушала, как медленно и нараспев проговариваются описания маршрутов, по которым они с Лестером не раз путешествовали. «Детройт, Толедо, Кливленд, Баффало, Нью-Йорк». После этого объявили поезда направлением «Форт-Уэйн, Коламбус, Питтсбург, Филадельфия и далее на восток» и затем наконец на «Индианаполис, Коламбус, Цинциннати, Луисвилль и далее на юг». Час пробил.
Дженни несколько раз выходила в зал между комнатой ожидания и путями, чтобы посмотреть, не удастся ли через чугунную решетку, отделявшую ее от любимого, бросить последний взгляд на гроб или на большой деревянный ящик, куда его поместят, прежде чем погрузить на поезд. Сначала его там не было. Теперь, однако, она увидела, как его везут. Носильщик толкал тележку туда, где, по его расчетам, должен был остановиться багажный вагон. На тележке был Лестер, последняя тень его существования, с почетом упакованная в дерево, ткань и серебро. Носильщик даже не задумывался о боли потери, заключенной в его грузе. Он не видел, как богатство и положение представлялись в этот час ее сознанию могущественной силой, стеной, навеки отделившей ее от возлюбленного. Но разве не всегда так было? Разве не была ее жизнь чередой условностей, созданных и оформленных тем, что она видела, – богатством и властью, условностей, которым она не смогла соответствовать? Очевидно, она была рождена, чтобы терять, а не обретать. Властная процессия шествовала перед ней с самого детства. Что она могла сейчас сделать – лишь неуверенно смотреть ей, триумфально марширующей, вслед. Лестер был ее частью. Его она уважала. О ней процессия не знала ничего. Дженни глядела сквозь решетку, выкрик «Индианаполис, Коламбус, Цинциннати, Луисвилль и далее на юг» прозвучал еще раз. Подъехал длинный, ярко освещенный красный состав, состоящий из багажных вагонов, вагонов с сидячими местами, вагона-ресторана с белыми скатертями и серебряной утварью, и полудюжины комфортабельных спальных пульманов, и остановился. Состав был надежно прицеплен к огромному, черному, исходящему паром и искрами паровозу.
Когда багажный вагон оказался рядом с тележкой, оттуда выглянул служитель в синей униформе и крикнул кому-то внутри:
– Эй, Джек! Подставляй плечо! Тут у нас покойник!
Дженни его не слышала.
Все, что она видела, – большой ящик, которому вскоре предстояло исчезнуть. Все, что чувствовала, – поезд сейчас тронется, и все окончится. Открыли ворота, на платформу хлынули пассажиры. Среди них были Роберт, Эми, Луиза, Имоджен и Миджли – все они направлялись к спальным вагонам в хвосте. Попрощаться с друзьями они уже успели, повторяться незачем. Трое помощников «подставили плечо», чтобы помочь установить большой деревянный ящик на его место в вагоне. Когда он исчез из виду, сердце Дженни скрутило острой болью.
Следом загрузили еще множество сундуков, затем дверь багажного вагона наполовину закрыли, но лишь после того, как с паровоза донесся звук предупредительного колокольчика. Тут и там послышались настойчивые призывы «Всем в вагон!», потом огромный локомотив тронулся. Звенел колокольчик, шипел пар, труба выбрасывала вверх толстую черную струю дыма, опускавшуюся покрывалом на вагоны позади. Кочегары, понимая, что состав полный и тяжелый, распахнули дверцу пылающей топки, чтобы подбросить угля. Она светилась, словно золотой глаз.
Дженни застыла, глядя на эту чудесную картину – лицо бледное, глаза широко раскрыты, руки незаметно для нее самой крепко сжаты, и единственная мысль в голове: они увозят его тело. Над головой нависало свинцовое, почти черное ноябрьское небо. Она смотрела и смотрела, стоя посреди вихрящейся толпы, пока последний отблеск красного фонаря на удаляющемся спальном вагоне не исчез в неразберихе пыли и дыма, окутавшей пути огромного вокзала.
– Да, – прозвучал голос кого-то из проходящих мимо, веселый от предвкушения близящихся удовольствий. – Мы там отлично проведем время. Энни помнишь? Дядя Джим тоже приедет, и тетя Элла…
Дженни не слышала ничего из окружающих ее голосов и звуков. Перед ней простирался пейзаж одиноких лет, она смотрела на него остановившимся взглядом. Что теперь? Она еще не так стара. Ей предстоит воспитать двух сироток. Потом они найдут себе спутников жизни и оставят ее, и что тогда? День за днем, бесконечно повторяющиеся дни, а потом?..
КОНЕЦ