по глазам, пока приставка жужжит и загружается; потом запускаются гонки, в которых мне предлагается вести разные машины по извилистым дорогам тропического острова, а с обочин по мне стреляют зомби.
– Вот дерьмо, – ворчу я и с раздражением выключаю приставку.
А затем проверяю, что все защитные утилиты на планшете работают правильно, опускаю шторы и ложусь на кровать, чтобы подремать немного.
Просыпаюсь я, кажется, через долю секунды от громкого стука в дверь:
– Эй, обезьяныш! Подъем!
Господи Иисусе. Я проспал несколько часов.
– Рамона?
Я встаю и плетусь в прихожую. Бедра и предплечья ноют так, будто меня избили – это все от плавания. Снимаю цепочку и открываю дверь.
– Выспался? – Рамона приподнимает бровь.
– Нужно было… – Замолкаю. – …одеться.
Вот черт, я же так и не позвонил Мо!
Рамона выглядит на миллион долларов: она в голубом вечернем платье, сидящем идеально по фигуре, которое держится, видимо, на двустороннем скотче. В волосы она вплела несколько метров жемчужной нити: наверное, нашла какой-то временной карман, в котором группа гримеров подготовила ее к модельной съемке. А я стою во вчерашних трусах и чувствую себя так, будто меня переехал поезд.
– Ты опаздываешь, – говорит она, проскальзывая мимо меня внутрь, а затем аристократически морщит носик, оглядывая беспорядок вокруг, и наклоняется над одной из сумок с логотипом этого проклятого портного. – Лови!
В руках у меня оказывается пара семейных трусов.
– Ладно, намек понял. Дай мне минуту.
– Даже десять, – говорит Рамона. – Пойду припудрю носик.
Затем она исчезает в ванной. Со стоном беру со стола смокинг. В сумке обнаруживается чистая рубашка, которую мне удается натянуть почти без проблем. Проклятые скрипучие туфли я оставляю напоследок. Потом меня охватывает приступ тревожности, потому что я забыл кобуру. Надевать или не надевать? Да я себе в ногу выстрелю. В конце концов я иду на компромисс: у меня по-прежнему есть телефон-пистолет Рамоны. Он-то и отправляется в карман.
– Я готов.
– Не сомневаюсь. – Она выходит из ванной, поправляя сумочку, и сверкает улыбкой, но эта улыбка тут же меркнет. – А где твой пистолет?
Я похлопываю себя по карману пиджака.
– Нет-нет, не этот. – Она вынимает телефон-пистолет у меня из кармана и указывает на плечевую кобуру. – Вот этот.
– Это обязательно? – стараюсь не заскулить я.
– Да, обязательно.
Я выбираюсь из пиджака, и Рамона помогает мне пристегнуть кобуру. А потом поправляет мне бабочку.
– Так-то лучше. Мы тебя быстро научим пить коктейли на дипломатических приемах!
– Звучит как проклятие, – ворчу я. – Ладно, куда теперь?
– Обратно в казино. Эйлин дает небольшую вечеринку в малом зале, и я добыла для нас билеты. Канапе с морепродуктами и омерзительная музыка, сдобренная азартными играми. Ну и как обычно – секс и наркотики, потому что именно этим занимаются богатые люди, когда им надоедает швыряться деньгами. Эта вечеринка – награда для ее лучших продажников и возможность провести некоторые переговоры незаметно. Я полагаю, ей нужно поговорить с новым поставщиком. Эллис там не сразу появится, но если мы сумеем добыть тебе приглашение на корабль…
– О’кей. Еще что-то?
– Да. – Рамона задерживается у двери. Глаза у нее огромные и темные. Я не могу отвести от них взгляд, потому что знаю, что будет дальше: – Боб, я не хочу, я не… – Она берет меня за руку, а затем качает головой. – Не обращай на меня внимания. Я дура.
Я не отпускаю ее руку. Рамона пытается отстраниться.
– Я тебе не верю, – сердце у меня колотится. – Я прав?
Рамона смотрит мне в глаза.
– Да, – признается она. Глаза у нее блестят, и в этом свете я не могу понять, слезы это или косметика. – Но нам нельзя.
Я киваю.
– Ты права.
Эти слова даются тяжело – и мне, и ей. Я чувствую ее желание, физический голод по близости, которой она себе не позволяла годами. И дело не в сексе, а в чем-то совсем другом. Вот так переплет! Она так долго была одинокой хищницей, что уже сама не знает, что делать с кем-то, кого она не хочет убить и съесть. Меня мутит от эмоционального несварения: кажется, к Мо я никогда не испытывал такого животного, похотливого влечения, как к Рамоне. Но Рамона – отравленный цветок, срывать его нельзя, если я дорожу жизнью.
Она делает шаг, обвивает меня руками и прижимает к себе. И целует так крепко, что у меня волосы встают дыбом. Потом она отпускает меня, отступает и поправляет платье.
– Лучше я так больше делать не буду, – задумчиво говорит Рамона. – Для нас обоих это слишком рискованно. – Потом глубоко вздыхает и подает мне руку. – Пойдем в казино?
Вечер еще только начался, подступают сумерки; пока я спал, город оросил короткий, но сильный дождь. Он слегка сбил оглушительную дневную жару, но от тротуаров тонкими струйками поднимается пар, а влажность где-то между «Амазонка» и «аварийное погружение, открыть кингстоны». Мы проходим мимо нескольких уличных торговцев и групп туристов под навесами с яркой подсветкой и громкой музыкой. Красочные террасы перед ресторанами набиты битком, так что болтовня заглушает немолчный стрекот цикад.
Мы подходим ко входу в казино, и я киваю незнакомому швейцару:
– Частная вечеринка.
– Ага. Мадам, мсье, прошу сюда… – Он отступает в фойе и ведет нас к ничем не примечательной лестнице. – Позвольте вашу карточку, сэр?
Рамона незаметно толкает меня локтем, и я чувствую, как она вкладывает что-то мне в руку. Я переворачиваю прямоугольник и вручаю швейцару.
– Прошу.
Он секунду смотрит на карточку, затем кивает и указывает наверх.
– Что это было? – спрашиваю я у Рамоны уже на лестнице.
– Приглашение на вечеринку Эйлин. – Здесь всюду блестит начищенная медь и темнеет красное дерево. На стенах висят чрезвычайно унылые пейзажи в антикварных рамах, а свет тусклый. Рамона на миг хмурится, когда мы поднимаемся на верхнюю площадку. – На наши настоящие имена, разумеется.
– Ясно. А имена что-то значат?
Она пожимает плечами.
– Возможно, они есть в какой-нибудь базе данных. Они не дураки, Боб.
Я беру ее под руку, и мы вместе идем по широкому коридору к открытым дверям. За ними я слышу позвякивание бокалов и приглушенный гул разговоров, на фоне которых отельный джазовый квартет насилует какую-то очень известную мелодию.
Публика здесь разительно отличается от игроков в открытой части казино, и я сразу чувствую себя не в своей тарелке. Тут десятки женщин тридцати – сорока лет, выряженных в полную и точную реконструкцию офисной униформы. У них на удивление одинаковая мимика – будто всю кожу на лицах заменили антипригарным полимерным покрытием, – и они набрасываются на закуски и знакомых с бойкой яростью стайки пираний на антидепрессантах. Больше всего похоже на день открытых дверей в Степфордской школе бизнеса, а мы с Рамоной словно забрели сюда по ошибке с заседания комитета Мирового Капиталистического Заговора, которое проходит в соседнем зале. На миг я даже пугаюсь, что нас могут попросить объявить победителя ежегодного конкурса на самый радикальный план продаж. Но потом вижу за буфетной стойкой еще одни двойные двери; похоже, заседание МКЗ будет проходить там – ведь там рулетка и бесплатный бар.
«Я пойду поздороваюсь с хозяйкой, – говорит мне Рамона. – Встретимся через пару минут?»
Такие намеки я понимаю хорошо.
«Конечно, – отвечаю я. – Принести тебе выпить?»
«Я сама разберусь».
Она улыбается мне, а потом открывает рот и ахает:
– Вот ведь как чудесно, Боб? Будь лапушкой и погуляй, пока я припудрю носик. Я быстро-быстро!
А в следующий миг она уже отчалила, прорезая борозду среди маленьких черных платьев и пластиковых улыбок.
Я философски пожимаю плечами, вижу бар и направляюсь прямо к нему. Бармен быстро наполняет дешевым, мутным белым вином один бокал за другим, так что мне не сразу удается перехватить его взгляд.
– Можно вас?
– Конечно, чего желаете?
– Мне… – И в этот момент тысячи обрывков полупереваренных телефильмов вдруг захватывают контроль над моей глоткой. – Водку-мартини! Взболтать, но не смешивать.
– Ха, – ухмыляется бармен. – Не вы первый такое заказываете.
Он хватает шейкер, тянется к бутылке и через считанные секунды вручает мне конический бокал чистой маслянистой жидкости с маринованным овечьим глазком на дне. Я осторожно принюхиваюсь. Пахнет как дизтопливо.
– Кхм, спасибо.
Стараясь держать стакан на вытянутой руке, я отворачиваюсь от стойки и чуть не выливаю все на женщину в строгом черном костюме и очках в тяжелой оправе.
– Ой, простите!
– Ничего страшного, – без улыбки говорит она. – Мистер Говард? Из Столичной прачечной?
Она произносит мое имя так, будто готовится вручить мне повестку в суд.
– Ну да. А вы?..
– Лиза Слоат. Из «Сплин, Слоат и партнеры». – Ее щека дергается: кажется, это была улыбка, а может – просто невралгия. – Нам выпала честь заниматься личными делами Биллингтонов. Мы, кажется, почти познакомились вчера.
– Правда?
И тут я вспоминаю, где ее видел. Это же адвокатша с кейсом, которая по пятам ходила за Биллингтоном, а потом уходила поговорить с директором казино. Я улыбаюсь.
– Да, уже вспомнил. Чем обязан?
Гримаса превращается в искреннюю улыбку, правда примерно такую же теплую, как жидкий азот.
– Мистер Биллингтон сегодня задерживается. Он присоединится к нам позже, а вы пока чувствуйте себя как дома. – Улыбка исчезает и сменяется таким расчетливым взглядом, что мне становится не по себе. – Это его исключительное право. Со своей стороны, я считаю, что он проявляет излишнюю доверчивость. Вы слишком молоды, чтобы быть участником этого аукциона. – Улыбка возникает снова. – Вам следовало бы напомнить своим работодателям о том, что мы уже давно и успешно даем отпор в судах как физическим, так и юридическим лицам, а также правительственным организациям, которые пытались помешать законной реализации наших коммерческих проектов. Приятного вечера.