Дверь отворилась, и молодая девушка, одетая так пестро, что у Славика зарябило в глазах, оглядела его с ног до головы и произнесла:
– Уот зе хелл?
– А? – не понял Славик.
– Чего надо, спрашиваю.
Славик набрался смелости и тоже оглядел ее всю целиком. На девушке были джинсы клёш, короткий балахон из аляповатых цветных лоскутков и ядовито-зеленый платок-чалма на голове. Яркие алые губы мусолили тонкую сигарету.
– Ты Валька? – выдохнул Славик.
– Кому Валька, а кому и Валентина Романовна.
Славик пытался вспомнить ее кличку, но не смог, вытащил билетик.
– «Му… Мурёна», – прочитал он.
Девушка захохотала.
– Муре́на. Понял, пионер? Рыба есть такая хищная. Так надо-то чего?
– Я от Борьки… Каль… Каль… – Славик корил себя за тупость и плохую память, морщил лоб.
– Калькутты? – подсказала Валька.
– Ага! – выпалил обрадованный Славик. – Он сказал, ты сверток передашь.
– А ты кто?
– Я Слава-Манила, – гордо произнес он.
Девушка вновь засмеялась, выпуская серебристую струю дыма.
– Давай проходи. – Она кивнула ему, приглашая войти в квартиру.
Играла заграничная музыка, певец надрывался хрипло, с подвываниями. В комнате было сильно накурено. За столом сидели два кудлатых парня и с любопытством таращились на Славика. На столе перед ними лежала гора шмоток («не советских», как догадался Славик) и стопкой, как мамкины блины, – музыкальные пластинки в ярких обложках с надписями не по-русски. Один из парней держал в руке, как бабка пучок щавеля на рынке, невообразимой красоты носки – голубые, с белоснежной полоской. Длинные ловкие пальцы его, точно паучьи лапки, перебирали товар так быстро, словно это кассирша в магазине пересчитывала рубли. Стоящая рядом софа была целиком накрыта синими болоньевыми плащами («мамкиной мечтой») и разноцветными рубахами с узкими языками воротничков.
От ощущения, что он попал в какое-то неведомое богатое королевство, у Славика закружилась голова и появилось ощущение песка на зубах. Вот это всё: и джинсы, и пластинки, и болонья – всё из другого, недоступного ему мира. Мира людей, у которых все хорошо, есть тушенка – хочешь на обед, хочешь на ужин, и сгущенка без очереди, и копченая колбаса без праздничных заказов с обязательными довесками ерундовой морской капустой, и жвачки – сколько душе угодно; и мамки их не ходят в дружину, чтобы заработать лишний день к отпуску. От чувства малой сопричастности к недоступному, которое Славик сейчас испытывал, защемило в горле и особыми красками нарисовались их с мамкой и сестренкой незатейливое жилище и убогая одежда. И страшно захотелось себе чуть-чуть этого сладкого мира, совсем капельку.
– Ты что, заснул, Манила-Заманила?
Славик почувствовал, что ему тычут чем-то в плечо. Он повернул голову. Валька протянула ему серый бумажный сверток величиной с младенца. Такой вот кулек с пищащей Анькой мамка принесла из роддома.
– На. Борька-то мелочь пузатая, отдашь это Сашке-Саксофону. Или Джему. Больше никому. Скажешь, здесь креповые носки по шесть рэ за пару. И передай, что вечером зажигалки пластиковые будут. Пусть пришлет кого-нибудь. А вот это, – Валька сунула ему за пазуху тонкую белую трубочку, – полиэтиленовые пакеты, японские, восемь штук, с выставки остались, только своим, по рупь писят.
Славик кивал, изо всех сил пытаясь запомнить. Мамка давала ему в школу воробьиного цвета советский рубль, он покупал талончики на завтрак по двадцать копеек на всю неделю вперед. За сестренку с мамки в садике брали семь восемьдесят в месяц – по скидочному тарифу, как за «безотцовщину». Пакетики за «рупь писят» штука, а тем более носки за «шесть рэ» никак не хотели укладываться в его голове.
– Ну всё, курьер-пионер, ступай. – Валька широко улыбнулась, вынула пенек тоненькой сигареты из алого рта и поднесла к его носу. – Хочешь курнуть?
Не мог, не мог Славик сказать этой цаце: не хочу, мол! Несолидно для курьера. Он схватил сигарету зубами, набрал полный рот дыма и закашлял, согнувшись почти пополам, кусая и заглатывая воздух.
Сидевшие за столом парни заржали.
– Валёк, хорош дитё мучить, а то своих не будет.
Валька погладила Славика по голове:
– Не обижайся, как тебя там?.. Манила. Хорошее имя, хороший мальчик.
Она поцеловала воздух в направлении Славика и легонько подтолкнула его ко входной двери.
На улице, отдышавшись от сигаретного затяга и смахнув слезы, вызванные приступами кашля, Славик покрепче зажал сверток под мышкой и бодро зашагал к садику «Олимпия».
Начинало холодать. Славик вспомнил о забытом дома шарфе и втянул худенькую цыплячью шею в воротник пальто. В садике, на спинках двух скамеек, сидели «взрослые» парни, все поголовно «волосатые», в клёшах и фирменных разномастных куртках – болоньевых, подбитых ватином, и «под дубленку». На Славика никто не обращал внимания. Он заметил крутившегося рядом Борьку и еще одного мальчишку пионерского возраста.
– Принес? – Борька кинулся к нему.
Один «волосатый» спрыгнул со скамейки и вразвалку подошел к ним.
– Это твой хваленый пацаненок?
Борька кивнул. «Волосатый» отвесил ему подзатыльник со всего маху.
– За что, Сакс?! – взвыл Борька.
– Чтобы товаром не рисковал.
– Я ж говорил, он надёга! – не сдавался Борька, потирая загривок.
Славик выразительно закивал: мол, верно, он самая настоящая «надёга».
– Звать как? – спросил «волосатый».
– Слава-Манила, – задрав вверх подбородок, ответил Славик.
– Погоняло еще заработать надо. Ну рассказывай.
– А что рассказывать? – смутился Славик. – Вот сверток. Валька… это… Хищная рыба… да… и сказала, что по шесть рэ. Носки кремовые.
– Какие? – Вся толпа взорвалась хохотом.
Славик покраснел.
– Ладно, Славунтий, не тушуйся. Свои все.
Парень взял у него сверток и сел на скамейку, по деловому обсуждая товар с приятелями. Говорили они будто бы по-русски, но Славик не понимал ни слова. Подошел Борька, поставил по-свойски локоть на его плечо.
– Слышь, я тебя тут расхвалил. К этим людям просто так не подкатишь. Должен мне будешь.
– А кто они?
– Этот, который у тебя товар взял, – Сашка-Саксофон. Ну для тебя несолидно Сашкой его кликать, зови просто Саксом, так и короче. Вон тот, слева, – Толик Сомов, мы его Анкл Сом зовем, справа Юра-Монтана и Кэш. Гоша-Шкет, ты только что видел его, за сигаретами побежал. А Джем и Тихий на точке, на Бродвее – это Невский, чтоб ты знал. Женского полу сегодня нет чего-то. И рот закрой, а то берд влетит.
Славик сосредоточенно кивал, но почти ничего из сказанного Борькой толком не запомнил: уж больно много нерусских слов. Единственное, что понял: пацан, который был послан за сигаретами, на вид года на два старше Славика, а зовут его Гоша-Шкет. А он, самый младший, если еще для них и не «Манила», то не «шкет» точно. Во какое задание выполнил – товар доставил!
К группе на скамейке подошел еще один, с жесткими бакенбардами и в темных очках, хотя уже стемнело и длинные тени от желтых фонарей наискосок разрезали дорожки садика. Одет он был поскромнее, но из-под серого полупальто виднелись такие же джинсы клёш, как и у всех.
– Это Джимми, – уважительно шепнул Борька. – Он по финикам спец.
«По финикам?» – удивился Славик, но переспросить не решился.
Парни спрыгнули со спинки скамейки и поочередно пожали Джимми руку – но совсем не так, как делали партийные лидеры по телевизору, а как-то задорно ударяя ладонями о ладонь приятеля.
– Чувак, что нового на Крупе́?
– Менты опять гоняли. Значит, завтра спокойней будет, можно побольше товара взять. «The Who» только своим, по предварительному созвону. Да и то пластов пять осталось. «Дорсы» сразу ушли, «Битлов» один перец всех взял, по тройной цене. А «Роллингов» толкнуть не успел, шмон помешал. Я всё на хате у Ляли оставил. Она двух чухонцев окучивает, к вечеру обещала пять пар сапог «на манной каше» на круг дать. Кто возьмет?
– Ходовой пэкидж. Только громоздкий, мороки много. Больше одной пары за раз не толкнешь. Сколько Лялька хочет?
– Шестьдесят ей, остальное, что наваришь, – твое.
– Лады, возьму, – повеселел Анкл Сом.
Славик наклонился к Борькиному уху:
– А где они всё это берут?
– Интуристов бомбят, – уважительно растягивая гласные, ответил Борька. – Прямо у басов, автобусов ихних то есть. Сегодня у гостиницы «Советской» бритиша́ нарисовались, целых два баса. А финики – те каждый день почти, только бомбить и успевай.
Славик представил, как «волосатые» скидывают бомбы на автобусы, а на бомбах вместо «На Берлин!» написано «На интуристов!».
– Понятно… – Славик шмыгнул носом. – А продают где?
– На Галёре обычно. И в Теплой Трубе. – Борька поглядел на Славика, как на глупого октябренка. – Ну, Галёра – Гостиный Двор – зыришь? – а Труба – переход подземный через Невский. И еще во Фрунзенском. И у «Альбатроса». Знаешь, как опасно? Чуть зазеваешься – менты тебя цап! И статья! Работа точно у разведчиков. Во как!
Славик снова оглядел пеструю компанию. Нет, на разведчиков, которых показывали в кино, они были мало похожи.
Вернулся Гоша-Шкет с сигаретами, ревниво стрельнул в Славика круглыми печальными глазенками. Компания закурила – все, включая Борьку и Шкета. Славику не предлагали, но он и сам с ужасом вспоминал затяг у Вальки в квартире. Его не гнали, но вроде особо и не замечали: ну стоит мальчишка у скамейки рядом с урной, на урну и похожий, и пусть стоит, хорошее дело сделал – товар принес. А уж как любопытно с ними было Славику – и не передать!
Минут через двадцать разговоров на чужом для Славика и непонятном птичьем языке один из парней, Юра-Монтана, мрачным голосом заявил:
– Девок всё нет. Нехороший знак. Пойду Марусе позвоню.
Он захлопал себя по карманам в поисках двух копеек, но во всех тайниках его мудреного прикида попадались только серо-голубые и красноватые бумажные купюры.