– Рад вас видеть, сэр, – ответил Бент. – Надеюсь, вы извлечете пользу из того, что увидите. Лошадь в отличной форме, и если она не принесет вам приза на следующей неделе, кое-кто весьма удивится, и это буду я. Как вы знаете, сэр, единственная лошадь, которой я опасаюсь, – это Эбонит. Невозможно отрицать, что он прекрасный скакун.
– Что ж, – сказал Карн, – когда мы увидим нашего коня в галопе, то поймем, в какой мере стоит ему доверять. Лично я не боюсь. Эбонит, как вы сказали, хорошая лошадь, но, по моему убеждению, Мальтийский Рыцарь лучше. Кажется, именно он к нам и приближается.
– Узнали ихнюю стать? – спросил тренер, с блистательным презрением к грамматике. – Ни с кем не спутаешь, а? Если вам будет угодно прогуляться, посмотрите, как их седлают.
Компания охотно вышла из экипажа и зашагала туда, где с четырех чистокровных лошадей снимали попоны. Они все представляли собой прекрасное зрелище, но даже самый неопытный наблюдатель сумел бы безошибочно найти среди них Мальтийского Рыцаря. Это был рослый красивый гнедой жеребец с черными крапинами, чересчур поджарый, быть может, зато с чистыми плоскими копытами и длинными, как у гончей собаки, бедрами, служившими несомненным доказательством огромной движущей силы, которой он славился. Его голова, хоть и слегка вислоухая, сама по себе была совершенством. Мальтийский Рыцарь внешне представлял собой именно то, чем и являлся, – чистокровного до кончиков копыт коня. Рядом с ним стояли Газометр, Водород и Юный Ромео (последний служил своего рода пробным камнем в этой четверке). Тренер неустанно хвалился, что по Ромео можно сверять часы – настолько он постоянен и надежен в привычках, состоянии здоровья и беге.
– Кстати, Бент, – заметил Карн, когда конюшенных мальчиков подсадили в седла, – какой вес несут лошади?
– Юный Ромео, сэр, несет пятьдесят три килограмма, Газометр – сорок восемь, Водород – сорок пять и Рыцарь – шестьдесят три. Дистанция – как на Эпсомских скачках, полторы мили, и лучшая лошадь победит. Ну, сэр, если вы готовы, мы приступим.
Он повернулся к подростку, которому предстояло скакать на Водороде.
– С самого начала задавай скорость и жми что есть духу до низинки, а там поведет Газометр, если сумеет. А потом, парни, покажите, на что способны. Ты, Блант, – обратился он к старшему из них, – следуй за ними до столба, а затем бери в карьер и лети как стрела.
Жокеи отъехали, а Саймон Карн и его друзья последовали за тренером на удобное место, откуда наилучшим образом было видно состязание. Через пять минут вырвавшееся у лорда Орпингтона восклицание дало понять, что скачка началась. Все одновременно поднесли бинокли к глазам и стали наблюдать. Верный полученным наставлениям, жокей Водорода вырвался вперед и держался во главе, пока лошади не спустились в небольшую низину, отмечавшую конец первой полумили.
Там Водород откатился назад, безнадежно выдохшийся, и скачку возглавил Газометр. Мальтийский Рыцарь держался рядом, а Юный Ромео отставал всего на полкорпуса. Когда лошади миновали столб, отмечавший милю, Юный Ромео устремился вперед, но было ясно, что первым он не удержится. Какими бы качествами он ни обладал, сильный соперник нагонял его быстро. Скорость была отменная, и, когда Мальтийский Рыцарь пронесся мимо зрителей, обогнав противников более чем на длину корпуса, Саймон Карн выслушал немало самых сердечных поздравлений.
– Что я вам говорил, сэр? – спросил Бент, радостно улыбаясь. – Сами видите, какой это конь. Тут уж не ошибешься.
– Давайте надеяться, что он не подведет нас через неделю, – коротко ответил Карн, убирая бинокль в чехол.
– Аминь, – подытожил лорд Орпингтон.
– А теперь, господа, – сказал тренер, – если позволите, я отвезу вас к себе и угощу завтраком.
Джентльмены вновь заняли места в экипаже, Бент сел за кучера, и вскоре они уже катили по дороге к опрятному скромному домику, стоявшему на пригорке на краю Даунса. Здесь и обитал тренер – а в конюшнях, расположенных в сотне ярдов от задней двери, стояли его драгоценные подопечные.
Я хотел бы знать, что вы думаете о предстоящих скачках.
На пороге гостей встретила жена тренера со словами “Добро пожаловать в Мерфорд”. Свежий воздух холмов обострил аппетит, и, сев за стол, джентльмены обнаружили, что вполне способны воздать должное прекрасному обеду, который был для них сервирован. Покончив с едой, они отправились в конюшни и вновь тщательно осмотрели кандидата для предстоящих скачек, который, казалось, ничуть не утомился после утренней пробежки. Затем Карн оставил гостей во дворе наслаждаться сигарами, а сам удалился в дом, чтобы побеседовать с тренером.
– Присядьте, сэр, – сказал Бент, когда они зашли в святая святых – уютную комнатку, наполовину гостиную, наполовину кабинет, где на стенах висели бесчисленные памятки о годах, проведенных Бентом в качестве жокея. – Надеюсь, вы довольны тем, что увидели утром?
– Я полностью удовлетворен, – сказал Карн, – но хотел бы знать, что вы думаете о предстоящих скачках.
– Ну, сэр, как вы можете догадаться, они в последнее время не выходят у меня из головы, и вот к какому выводу я пришел. Будь это обычный год, я бы сказал, что у нас лучшая лошадь; но год-то далеко не самый обычный – и есть Эбонит, который, как мне сказали, в отменной форме. Он одерживал победу всякий раз, когда мы встречались. Есть Мандарин, который выиграл на этой неделе скачку “Две тысячи”, и, разумеется, чем ближе к финалу, тем больше на него будут ставить. Есть Флибустьер, который выиграл двухлетние скачки в Крейвен-Митинг, – неплохая лошадь, хоть я и должен признать, что не в восторге от него[18].
– Иными словами, Эбонит – единственный конь, которого вы всерьез опасаетесь?
– Да, сэр. Не будь его в списке, я, как бог свят, не сомневался бы, что увижу Мальтийского Рыцаря победителем.
Взглянув на часы, Карн понял, что ему пора присоединиться к друзьям и вместе с ними отправиться на станцию, если они, как условились, хотят успеть на обратный поезд в Лондон. Поэтому, распрощавшись с тренером и миссис Бент, они вновь заняли места в экипаже и покатили прочь. Прибыв на вокзал Ватерлоо, джентльмены поехали обедать в клуб к лорду Орпингтону.
– Вы знаете, что вы счастливчик, Карн? – спросил граф Эмберли, когда они после обеда стояли на ступеньках этого заведения, прежде чем, расставшись, предаться разнообразным вечерним удовольствиям. – У вас есть богатство, здоровье, слава, приятная внешность, один из самых красивых домов в Лондоне, а теперь еще и вероятный победитель Дерби. На самом деле недостает лишь одного, чтобы ваша жизнь достигла совершенства.
– Чего же? – спросил Карн.
– Жены, – ответил лорд Эмберли. – Просто удивительно, что до сих пор ни одна девица не прибрала вас к рукам.
– Я прирожденный холостяк, – сказал Карн. – Как может человек, который нынче здесь, а завтра там, требовать, чтобы какая-нибудь женщина связала с ним судьбу? Вы помните нашу первую встречу?
– Разумеется, – сказал лорд Эмберли. – Закрывая глаза, я вижу прекрасный мраморный дворец на фоне синих вод столь ясно, как будто не далее чем вчера позавтракал там с вами.
– То утро было на редкость счастливым для меня, – произнес Карн. – Однако вот мой кэб. Мне пора. До свидания.
– До свидания! – откликнулась друзья, когда он спустился по лестнице и сел в кэб. – Не забудьте известить нас, если узнаете какие-нибудь новости.
– О, несомненно, – сказал Саймон Карн.
Откинувшись на мягкие подушки и отъезжая от вокзала в сторону Пиккадилли, он добавил про себя: “Да уж, если я сумею успешно осуществить план, подготовленный мною заранее, и еще парочку тех, что обдумываю сейчас, а затем покину Англию так, чтобы никто не заподозрил, что я – мошенник, который обвел вокруг пальца весь Лондон, у меня и впрямь будет прекрасный повод сказать, что день знакомства с его светлостью был счастливейшим в моей жизни…”
Вечером он ужинал в одиночестве. Карн казался занятым собственными мыслями и слегка разочарованным. Несколько раз, заслышав шум на улице, он расспрашивал слуг, что там такое. Наконец, когда в комнату вошел Рам Гафур, неся телеграмму на подносе, Карн дал волю чувствам, облегченно вздохнув. Проворными пальцами он разорвал конверт и прочел послание. Оно гласило: “Мюзик-холл “Семь звезд”, Уайтчепел-роуд, десять часов”.
Подписи не было, но Карн как будто ничуть не обеспокоился. Он сунул листок в записную книжку и, в гораздо лучшем расположении духа, продолжил ужинать. Когда слуги вышли из комнаты, он налил себе бокал портвейна и, взяв карандаш, начал производить какие-то подсчеты на обратной стороне конверта. В течение десяти минут он занимался вычислениями, затем порвал конверт на мелкие кусочки, убрал карандаш в карман и принялся потягивать вино с удовлетворением, которое свидетельствовало о безупречном завершении расчетов.
– Волнение публики, – произнес Карн, не без легкой нотки гордости, – еще не улеглось после кражи знаменитых бриллиантов герцогини Уилтширской. Лорд Орпингтон так и не открыл местонахождение золотой и серебряной посуды, которая загадочным образом исчезла из его дома несколько недель назад, а полиция из кожи вон лезет, пытаясь изловить шайку грабителей, будто бы бросивших вызов целому Лондону. Но если я нанесу новый удар, все они позабудут о своих бедах, обсуждая очередной – притом величайший – скандал. Вряд ли найдется в Англии человек, которому нечего будет сказать. Кстати, посмотрим, каковы ставки сегодня вечером…
Карн взял газету со столика у окна и просмотрел спортивную колонку. Общим фаворитом, несомненно, считался Эбонит, Мальтийский Рыцарь шел на втором месте, а Мандарин уверенно занимал третью позицию.
– Какой шум поднимется, когда об этом узнают, – продолжал Карн, положив газету на столик. – Следует быть особенно осторожным, иначе удар придется и по мне. Представляю крики газетчиков: “Последние новости! Скандал на скачках! П