Запнувшись, Годаль нетерпеливо взмахнул руками.
– Значит, вы не из полиции и не вправе меня задерживать?
Прохожие оборачивались на его неповторимый голос, несмотря даже на то, что он говорил очень тихо. Годаль покачал головой.
– Нет? – переспросил голос.
– Нет, – подтвердил Годаль.
Дэвид Хартманн резко остановился и поднял руку в воздух. Как сказал бы Гримси, его рука воспарила. Жестом он поманил полицейского, стоявшего на углу. Тот подошел поближе и наклонился.
– Вы меня не знаете. Меня зовут Дэвид Хартманн. Это вам тоже ничего не говорит. Меня разыскивает полиция. Я объявлен в розыск за мошенничество. Я могу безуспешно пуститься в бега – но что толку? Я меченый. Посмотрите на мои жалкие ноги. Друг мой, – сказал он, повернувшись вдруг к Годалю и взяв его за руку, – не знаю, кто вы, но спасибо вам. Если бы я не любил так отчаянно эту проклятую жизнь, может быть, мне хватило бы отваги умереть – но я не смею.
Годаль спешил прочь, но этот голос, как похоронный колокол, все еще звенел в его ушах.
– Ну потеряла бы старушка несколько сотен тысяч, и ничего бы с ней не случилось! – вдруг с досадой вскричал он, подозвав хэнсом. – Ничегошеньки!