— Дети всегда останутся детьми, — в виде утешения проговорила Робина.
— Вот на это-то я и сетую, Робина. Мы всегда надеемся, что наши дети составят исключение. В Веронике масса недостатков, и недостатков вовсе не извинительных. Она ленива — даже мало, что ленива…
— Ленива, — согласилась Робина.
— Но в ней могли бы быть другие недостатки, которые вовсе не портили бы ее, — указал я, — недостатки, которые вызвали бы мое сочувствие и заставили бы еще больше любить ее. Вы, дети, так упрямы. Вы и недостатки свои выбираете по своему вкусу. Вероника не всегда правдива. Я желал, чтобы у меня семья состояла из маленьких Георгов Вашингтонов, которые не в состоянии были бы солгать. А Вероника на это способна. Чтобы выпутаться из беды, и если есть надежда, что ей поверят, она солжет.
— Все мы в детстве были способны на это, когда чувствовали за собой вину, — утверждала Робина, — и Дик и я. Это недостаток обычный у детей.
— Знаю, — ответил я, — но я не желал иметь детей с обычными недостатками: я желал иметь что-либо оригинальное. Я желал, чтобы Робина была моей идеальной дочерью. У меня в уме составился образ дочери очаровательной. Ты нисколько на нее не похожа. Не говорю, чтобы она была совершенством, и у нее могли быть свои недостатки, но это были бы такие милые недостатки — куда милее твоих, Робина. У нее был бы характер, — женщина без характера скучна, — но такой характер, за который ее только больше бы любили. У тебя не такой. Хорошо бы, если б ты не так торопилась и предоставила мне образовать твой характер. Мы бы все с большим одобрением отнеслись к нему. Он имел бы всю привлекательность твердого характера, не имея его неприятных сторон.
— Отчего ты не образовал собственного характера по этому образцу, папа? — спросила Робина.
— Я имел в виду женский характер, Робина, — объяснил я. — А что ты находишь дурного в моем?
— Да ничего, — ответила Робина, но ее тон возбуждал сомнение. — Мне иногда кажется, что было бы лучше, если бы у тебя был характер более пожилого человека — вот и все.
— Ты уже не раз намекала мне на это, Робина, — заметил я, — не только относительно моего характера, но вообще относительно всего. Ты как будто недовольна мною, что я слишком молод.
— Может быть, не годами, — отвечала Робина, — но… да ты сам понимаешь, в чем дело. Всегда хотелось бы, чтобы отец был выше и почтеннее всех.
— Мы не можем изменить своего я, — объяснил я ей. — Другая дочь ценила бы, что в отце сохранилось настолько юношеской отзывчивости, что он может сочувствовать детям и понимать их. Почтенный старый ворчун воспитал бы вас совершенно иначе. Позволь доложить тебе это, дочь моя. Вряд ли ты любила бы такого отца.
— Очень может быть, — согласилась Робина. — Ты прав: в некоторых отношениях ты бываешь очень мил.
— Приходится в этой жизни брать людей такими, как они есть. Не можем мы требовать, чтобы все были таковы, какими мы бы желали их видеть, а может быть, даже, будь они такими, они бы вовсе не нравились нам. Не беспокой себя мыслью, насколько они были бы лучше, а лучше думай, насколько они хороши, как есть.
Робина сказала, что попытается.
У меня проснулась надежда, что из Робины выйдет разумная женщина.
VII
Дик и Вероника вернулись, отягченные свертками. Они объявили, что, «дядя-Сли» — как, по-видимому, все звали известного местного строителя — едет вслед за ними в своей тележке и любезно взялся доставить более громоздкие покупки.
— Я старался поторопить его, — говорил Дик, — но, по-видимому, предварительно вымыться и напиться хорошенько чаю для него значит торопиться. Говорят, он честный старик, медлительный, но надежный. Про других мне передавали, что они еще медленнее. Впоследствии, может быть, ты поговоришь с ним и о доме.
Вероника сняла шляпу и перчатки, все положила на место и сказала, что если она никому не нужна, то пойдет наверх и почитает «Векфильдского священника». Робина и я съели за чаем по яйцу. Как раз, когда мы кончали, прибыл мистер Сли, и я сейчас же повел его в кухню. Это был крупный человек с задумчивым выражением, часто вздыхавший. Увидав нашу кухню, он тоже вздохнул.
— Здесь четверо рабочих четыре дня проработают, — сказал он. — Надо сложить новую печку. Боже, сколько хлопот с детьми!
Робина согласилась с ним.
— А как же мне тем временем готовить? — спросила она.
— Уж, право, не знаю, мисс, — со вздохом произнес мистер Сли.
— Придется обратно перебраться восвояси, — высказал свое предположение Дик.
— Объяснить мамочке причину и напугать ее до смерти! — с негодованием воскликнула Робина.
У нее оказались другие планы. Мистер Сли уехал, пообещав начать работы в семь часов утра в понедельник. Как только дверь за ним затворилась, Робина заговорила:
— Пусть папа скушает бутерброд и постарается попасть на поезд в шесть пятнадцать.
— Всем нам недурно бы скушать по бутерброду, — заметил Дик, — я бы не отказался.
— Папа может сказать, что он должен был вернуться в город по делам, — объясняла дальше Робина. — Этого будет достаточно, и мамочка не встревожится.
— Не поверит она, чтобы его вызвали по делам в девять часов вечера в субботу, — высказал свои предположения Дик. — Ты, кажется, предполагаешь, что мама ровно ничего не может сообразить. Она сейчас догадается что что-то неладно, и станет расспрашивать. Ты ведь ее знаешь.
— Папа успеет придумать что-нибудь подходящее во время дороги, — возразила ему Робина. — Папа на этот счет мастер. Когда я сбуду папу с рук, мы уж как-нибудь устроимся. Мы сами можем прожить холодным мясом или вроде того. К четвергу все будет в порядке, и папа может вернуться к нам.
Я указал Робине ласково, но твердо, полную несообразность ее плана. Как мог я оставить без присмотра их троих, беспомощных детей? Что сказала бы мамочка? Чего не натворит Вероника в моем отсутствии? Нет, надо было измыслить что-нибудь другое. Каждую минуту можно было ожидать прибытия осла, и не было ответственного лица, которое могло бы принять его и присмотреть, чтобы его насущные потребности были удовлетворены. Мне предстояло еще раз увидеться с мистером Сен-Леонар, чтобы окончательно условиться с ним насчет Дика. Кто присмотрит за коровой, которую предстояло перевести в отдельное от нас помещение? Снова мог появиться молодой Бьют с каким-нибудь новым планом. Кто мог бы показать ему дом, объяснив все обстоятельно? Мог прийти новый мальчик-работник — тот самый простодушный сын земли, которого мисс Дженни обещала откопать для меня и прислать. Он говорит, вероятно, по-беркширски. Кто же будет в состоянии понять его и ответить ему на том же наречии? Что толку волноваться и говорить глупости?
Робина продолжала резать хлеб. Она ответила, что они не беспомощные дети, и сказала, что, если она с Диком в сорок два года не научились управляться с коттеджем в шесть комнат, то пора научиться.
— Кому это сорок два года? — спросил я.
— Нам, — ответила Робина. — Мне и Дику… Между нами будь сказано, в следующий день нашего рождения нам вместе будет сорок два. Почти столько же, сколько тебе. Вероника в несколько дней совсем не будет похожа на ребенка, — продолжала Робина. — Она не имеет понятия о золотой середине. Она или такая как есть, или переходит в другую крайность и пытается изобразить ангела. До конца недели можно будет прожить, воображая, что живешь с бестелесным духом. Что касается осла, мы попытаемся устроить так, чтобы он чувствовал себя не чужим, хотя бы тебя и не было.
Я не хочу говорить неприятные вещи, папа, но из твоих слов можно заключить, что ты считаешь себя из всех нас единственным способным заинтересовать его. Мне кажется, он согласился бы на одну-две ночи разделить хлев с коровой. Если ему не понравится подобный план, Дик может поставить перегородку. Я думаю, что пока, до твоего возвращения, корову можно бы продержать там, где она стоит. Она помогает мне проснуться поутру. Можешь считать дело относительно Дика улаженным. Если ты целый час протолкуешь с Сен-Леонаром, то разве только о будущем желтой расы или возможности жизни на Юпитере. Когда ты заикнешься об условиях, он обидится, а если он не захочет говорить об этом, ты обидишься, и все дело расстроится. Предоставь мне переговорить с Дженни. Мы обе девушки практические. А что касается мистера Бьюта, так я знаю все переделки, какие ты желал бы сделать в доме, и не стану слушать его глупых возражений. Этому молодому человеку только и надо, чтобы кто-нибудь указал ему, что делать, и затем оставили бы его в покое. И чем скорее мальчик-работник появится, тем лучше. Пусть себе говорит по-каковски хочет. Я от него потребую только, чтобы он чистил ножи, носил воду и колол дрова. В худшем случае я стану объясняться с ним пантомимами. А чтобы вести беседы, он может подождать, пока ты вернешься.
Вот суть того, что она говорила. Конечно, последовательность не вполне была такова, как я передал. По временам перебивал Робину, но она меня не слушала; она продолжала себе говорить и, в конце концов, предположила, как вещь само собою разумеющуюся, что я согласился с нею; да и времени у меня не было, чтобы все заводить с начала.
Она сказала, что мне некогда разговаривать, и что она обо всем будет писать мне, Дик тоже обещал обо всем извещать меня и прибавил, что в случае, если бы я вздумал прислать им корзину с закусками — можно заказать ее Фортюну и Мэзону; они составят ее великолепно для пикника на шесть человек. Не будет позабыто ни одной вещи: мне не о чем беспокоиться на этот счет.
Вероника, по моему желанию, проводила меня до конца аллеи. Я говорил с ней очень серьезно. Если бы она взлетела на воздух, она сама бы Убедилась, как нехорошо поступила.
Есть в одной книге история о непослушной девочке, которую забодал бык. Девочка, посланная с корзиночкой к больной тетке, могла как раз попасться по дороге быку. Это очень не кстати для него. Бедное животное должно потерять много времени на старательный обход, так, чтобы не опрокинуть корзинку. Если бы непослушная девочка была догадлива — чего в книгах не бывает — она воспользовалась бы, чтобы улепетнуть тем временем, пока бык ухитрялся пропустить мимо себя послушную девочку. Но злая девочка никогда не оглядывается; она идет напролом; и когда бык доходит до нее, она оказывается в самом подходящем положении, чтобы получить урок нравственности. Добрая девочка, каков бы ни был ее вес, благополучно перебирается по льду. Под дурной же девочкой, будь она даже значительно легче, лед непременно подломится. «Не толкуй мне об относительном давлении на квадратный дюйм, — говорит с негодованием лед, — ты была недобра к своему братцу на позапрошлой неделе, — вот и пойдешь ко дну».