«Общей причиной» бабушкиной болезни врачи называли старость. Причиной же более частного характера было, по всей видимости, сужение сосудов или что-то в этом роде. Спускаясь по лестнице, Ахмет понял, что никогда не интересовался этими подробностями. Точно знал он лишь то, что из-за какой-то неполадки в сосудах в мозг Ниган-ханым не поступало достаточного количества крови. Поэтому бабушка часто забывала, где находится и какой нынче год, а также не узнавала знакомых людей. Наблюдать за этим было порой печально, а порой и смешно. Правнукам Ниган-ханым, жившим на нижних этажах, в последние недели запрещали подниматься к ней именно потому, что прабабушкина болезнь их забавляла.
Открыв дверь бабушкиной квартиры своим ключом, Ахмет сразу же услышал, как на другом конце коридора тикают большие часы с маятником. Пошел на кухню, чтобы попросить повара Йылмаза что-нибудь приготовить, однако на кухне никого не было. Подойдя к двери, ведущей из кухни в гостиную, услышал смех и остановился. Из гостиной снова донесся хохоток: теперь смеялся повар Йылмаз. Ахмет заглянул в щелку и в первое мгновение ужаснулся: на голове у бабушки было что-то странное. Присмотревшись, он понял, что это вязаная подстилка с журнального столика.
— Если бы вы только знали, Ниган-ханым, как вам идет! — воскликнула сиделка и снова засмеялась. — Вы прямо как невеста, ей-богу!
— Ах, зачем вы так делаете? Постыдились бы! — пробормотала Эмине-ханым.
— Ниган-ханым, а, Ниган-ханым, — заговорил Йылмаз, — что вы обо мне думаете? Мой отец тридцать лет вам готовил, я тридцать лет готовлю — вы мной довольны?
— Да, я тобой довольна, — произнесла Ниган-ханым с отсутствующим видом, так, словно говорила не с поваром, а с кем-то очень далеким и неведомым.
— Хватит, хватит, не надо! — бормотала Эмине-ханым.
— Не хотите ли закурить? — спросила сиделка. Ниган-ханым кивнула, и та протянула ей зажженную сигарету.
Бабушка попыталась затянуться, но сигарета потухла, и она недовольным голосом что-то сказала. Йылмаз усмехнулся. Сиделка снова зажгла сигарету и вручила ее Ниган-ханым. Эмине-ханым что-то проворчала и встала, чтобы снять с головы больной подстилку и отнять сигарету, но Ниган-ханым расставаться с сигаретой не захотела.
Ахмет отошел к другой двери, изо всех сил хлопнул ей, громко прокашлялся, дал собравшимся в гостиной время привести всё в порядок и вошел. Сам того не желая, он чувствовал легкий гнев.
— Это ее хорошо успокаивает, — сказала сиделка, указывая на сигарету.
— А не повредит? — спросил Ахмет. — Как бабушка себя чувствует?
— Лучше, чем вчера.
— Ахмет-бей, вам что-нибудь приготовить? — спросил Йылмаз. Потом посмотрел на Ниган-ханым, которая все еще пожевывала сигарету и усмехнулся. — Эх, плохо дело! Жалко! Вы, Ахмет-бей, не смотрите, что я сейчас смеюсь. Если бы вы знали, как нам грустно! Что вам приготовить? Может, яйца сварить? Есть котлеты…
— Да, свари мне яиц. Йогурту положи. Ну и еще чего-нибудь, если есть, — сказал Ахмет и сел на стул рядом с кроватью.
— Хвала Аллаху, сегодня ей лучше! — проговорила Эмине-ханым, аккуратно расстилая подстилку на журнальном столике.
— Здравствуйте, бабушка! — сказал Ахмет.
— Это ты, что ли? Где ты был? — пробормотала Ниган-ханым.
Ахмет чувствовал себя так, словно говорит с глупым ребенком.
— Наверху, сейчас спустился!
— Где твой отец?
— Нет его!
Наступило молчание. Ниган-ханым начала о чем-то размышлять, подозрительно поглядывая на Ахмета сквозь толстые стекла очков. Ей явно казалось, что от нее что-то скрывают, и она пыталась догадаться, что именно.
— Ну-ка, сходи позови отца!
— Умер его отец! — грубо сказала сиделка и выхватила у Ниган-ханым сигарету.
— Да, умер! Я, что ли, в этом виновата? Не надо было на той женщине жениться.
Заметив, что бабушкин рассудок немного прояснился, Ахмет обрадовался и спросил:
— Как вы сегодня себя чувствуете?
— Все время слышу песни!
Одной из напастей, постигших Ниган-ханым, было то, что в ушах у нее постоянно звучали некоторые песни времен ее детства и юности.
— Всё те же песни?
— Всё те же!
— Вы бы нам их спели, а мы бы послушали! — сказала сиделка. Заметив, как сурово посмотрел на нее Ахмет, встала и вышла на кухню.
— Кто эта женщина? — спросила бабушка.
— Доктор Зухаль-ханым! — ответила Эмине-ханым и, заметив, что рука Ниган-ханым теребит край одеяла, положила ее на край кровати. Рука, от многочисленных уколов ставшая фиолетовой, не хотела спокойно лежать, шевелилась.
Зная, что бабушка все равно не услышит, Ахмет спросил у Эмине-ханым:
— Она все еще не ест? Когда перестанут делать уколы?
— Это сиделка знает.
Вошел повар Йылмаз с завтраком для Ахмета, поставил поднос на столик. Яйца, йогурт, котлеты.
— Если хотите, налью компота.
— Нет, не надо.
— О чем вы говорите? — спросила Ниган-ханым.
— Я ем.
— Ты откуда?
— Сверху, бабушка, сверху. Рисовал!
Ниган-ханым неожиданно как будто заволновалась.
— Да, у тебя талант! Талант! Это дар Аллаха, не забывай! Цени его!
Ахмету стало весело:
— Ценю, бабушка, ценю! Рисую!
— Всё время рисуешь? — с сомнением спросила Ниган-ханым.
— Да!
— А деньги? Ты жениться собираешься? Или будешь всю жизнь дома сиднем сидеть?
— Иногда я все-таки выхожу на улицу — улыбнулся Ахмет.
— Я вот тоже думаю выйти, посмотреть, что там с моим банковским счетом.
Ахмет покивал головой. В гостиную вошла сиделка. Йылмаз тоже был здесь, стоял, прислонившись к буфету, и смотрел на Ниган-ханым. Должно быть, все ждали какого-нибудь развлечения, о котором после можно было бы худо-бедно поговорить. Время от времени Йылмаз спрашивал Ахмета, хорошо ли приготовлены котлеты и не налить ли ему компота. Вдруг хлопнула входная дверь, в коридоре послышались шаги. Йылмаз тут же вышел из комнаты, Эмине-ханым и сиделка отошли в сторонку. По звуку шагов Ахмет понял, что пришли дядя Осман и его жена Нермин.
Глава 2МНОГОКВАРТИРНЫЙ ДОМ В НИШАНТАШИ
Едва войдя в гостиную, Осман закричал:
— Здравствуйте, мама! Как поживаете? — Он тоже был глуховат.
— Где ты был? — спросила Ниган-ханым.
— На фабрике, — сказал Осман, понял, что мать его не расслышала, и повторил: — На фабрике, говорю! Сегодня ездили с Джемилем на фабрику!
Ниган-ханым поморщилась, потом подозрительно уставилась на подошедшую поближе Нермин.
— Это я, Ниган-ханым, я! — сказала Нермин. — Не узнали?
— Кто это? — спросила Ниган-ханым, повернувшись к Ахмету.
— Тетя Нермин, бабушка, тетя Нермин!
— Опять она меня не узнала!
В последние недели, когда бабушке стало хуже, она перестала узнавать некоторых людей, и Нермин, похоже, была обижена, что оказалась среди них.
— Перихан, что ли? — пробормотала Ниган-ханым.
— Перихан за другого вышла! Ваша невестка — я! Не узнали? — сказала Нермин и раздраженно повернулась к мужу: — Это она специально, точно говорю!
— Нет, дорогая, ну почему же специально? Просто не узнает. Больной человек, что поделаешь!
Нермин что-то проворчала себе под нос и уселась в кресло. Ахмет испугался, как бы между дядей и тетей не началась ссора. Осман закурил.
— Опять дымишь! — сказала Нермин.
Осман пробурчал что-то неразборчивое, и все замолчали.
— Что вы делали на фабрике? — неожиданно спросила Ниган-ханым.
— А что там можно делать? Смотрели, как идут дела! — нервно сказал Осман. — Всё в порядке, всё хорошо. Работают. Замечательно работают!
— А что делают?
— Да лампочки же, мама, лампочки!
— Ох, разве я думала, что мы до такого доживем! — сокрушенно вздохнула бабушка. Должно быть, она имела в виду забастовку двухлетней давности. С тех пор мысли о фабрике неизменно наполняли душу Ниган-ханым ужасом. Поверив, что между забастовкой и «плохим положением дел», о котором писали газеты, есть некая связь, она стала воспринимать любую плохую новость, не обязательно политического характера, как предвестие катастрофы для своей семьи.
— Всё в порядке, не беспокойтесь! — сказал Осман.
— Как же не беспокоиться? — забормотала Ниган-ханым. — До чего мы дожили! Мог ли Джевдет-бей себе такое представить? Никто друг друга знать не желает. Ты бы слышал, что сказал вчера Зийя!
— И что же он сказал?
— Невоспитанный, наглый, дерзкий…
Осман повернулся к Эмине-ханым:
— Если он еще раз явится, не пускайте! Посылайте его к нам, вниз. Интересно, чего он хотел?
— Он разговаривал с Ахмет-беем.
— В самом деле? И о чем же?
Заметив, что Осман нервничает, Ахмет с удовольствием проговорил:
— Да так, ни о чем особенном. Всё в порядке!
«А может, сказать ему? Переворот будет! Левый переворот![102] Нишанташи разнесут…» Ему снова на мгновение захотелось, чтобы переворот произошел как можно скорее.
— Что он тебе наплел на этот раз, какие небылицы? Человеку семьдесят пять лет, а он все еще не устал врать и угрожать! Что он сказал?
Ахмет не смог удержаться:
— Сказал, что военные затевают что-то вроде того, что было в 60 году![103]
— Откуда ему знать о таких вещах? Да и нам-то что с того?
Ахмету стало еще веселее.
— Против импортеров будет переворот! Так он сказал. Левый переворот против Демиреля и импортеров!
Взглянув на помрачневшего Османа, Ахмет едва удержался от смеха.
Общественное мнение в последнее время было сильно настроено против предпринимателей, производивших товары из импортных деталей, — не меньше, чем против Демиреля. Разговоры на эту тему выводили Османа из себя. Он говорил, что у него на производстве лампочек доля импортных деталей ничтожна, и принимался доказывать это с цифрами в руках.
— Что же ты ему не сказал, что мы никакие не импортеры! — воскликнул Осман. Потом, похоже, смутился своего волнения.