После ужина Рефик помог маленькому Джемилю справиться с домашним заданием по математике, потом пошел в кабинет. Он думал снова взяться за дневник, но писать не хотелось. Немного почитал, не особенно вдумываясь в то, что читает. Потом закурил и стал расхаживать по кабинету. Докурив сигарету, снова спустился в гостиную, взял газету и стал читать, время от времени прислушиваясь к включенному радио и разговору между женой и матерью. Они говорили, что начинается лодос — да это было понятно и по шуму ветра, доносящемуся с улицы. Рефик решил читать повнимательнее и вдруг подумал: «Перихан на меня смотрит!» Как он мог это почувствовать, не отрываясь от газеты, было непонятно, и все-таки он знал, что Перихан, разговаривающая то с Ниган-ханым, то еще с кем-нибудь, время от времени краем глаза поглядывает на сидящего в кресле мужа, словно проверяя, на месте ли он еще. Он понимал, что Перихан радуется, что муж в последнее время как будто пришел в себя, повеселел, сбрил бороду и снова начал ходить в контору. Но в этом ее взгляде чувствовалась не столько радость, сколько беспокойство. Рефик вдруг сложил газету и поймал взгляд жены. Она и самом деле на него смотрела. Перихан попыталась улыбнуться. Рефик снова раскрыл газету, но уже не мог сосредоточиться. В ушах жужжали голоса матери и Нермин:
— Ветер усиливается.
— Да, лодос начинается.
Слушая эти разговоры, Рефик несколько раз прочитал статью про положение в Европе. «Покорится ли Австрия Германии?» — спрашивал автор статьи. Ветер на улице все усиливался. «Этак я сойду с ума!» — подумал Рефик, взял газеты и вышел из гостиной. Поднимаясь по лестнице, он говорил себе: «Не выходит, не выходит жить, как раньше. Что мне делать? Ничего я не могу поделать, и это отвратительно!»
Он вошел в спальню. На тумбочке горел ночник, Мелек спала в своей кроватке. Десять дней назад, когда все убедились, что Рефик выздоровел, кроватку вернули сюда из комнаты Айше. Рефик присел на край кровати и стал смотреть на спящую девочку: она ворочалась во сне, как будто что-то бормотала, морщила личико. Потом успокоилась. Рефик начал читать газеты. Через некоторое время на лестнице послышались шаги. Рефик узнал эти шаги, мягкие, но решительные: по лестнице в тапочках поднималась Перихан. Рефику так хотелось, чтобы побыстрее кончился этот день — день возвращения в контору и встречи с разведенной женщиной, от мыслей о которой никак не удавалось отделаться, день, проведенный в тяжелых размышлениях о собственной жизни; но, услышав шаги жены, он понял, что пока до конца еще далеко.
Вошла Перихан. Рефик пытался вчитаться в газетную статью, но жена не давала сосредоточиться: ходила по комнате, задергивала занавески, открывала шкатулки, искала что-то в шкафу, возилась в коробке со швейными принадлежностями. В конце концов она села на стул, взяла одну из рубашек мужа и начала пришивать оторвавшуюся пуговицу. Рефик вспомнил, что утром они немного поругались из-за этой пуговицы. Стало быть, она ее за весь день так и не пришила, только сейчас взялась. Он окончательно понял, что читать не сможет, отложил газету и стал смотреть на жену.
Перихан это заметила, подняла голову и спросила:
— Будешь ложиться?
— Сейчас? — Рефик посмотрел на часы: половина десятого. — Нет, пока не буду. Выйду, пройдусь немного. Что-то я себя не очень хорошо чувствую. — Он сам не ожидал от себя, что скажет это. Так, сказалось почему-то. С места он не встал, продолжал следить за иголкой в тонких пальцах Перихан, за поднимающейся и опускающейся светлокожей рукой. День никак не кончался; для того чтобы он кончился, нужно было, чтобы что-то случилось. Рефик сидел и ждал, сам не зная чего, и молчал. Потом ему захотелось что-нибудь сказать.
— Сегодня я видел эту Гюлер-ханым. Она собирается устроить званый вечер, нас тоже приглашает.
Перихан перекусила нитку и посмотрела на мужа:
— Хорошо, пойдем.
— Пойдем? А что там делать?
— Как что? Сходим, развеемся.
— Нет-нет, что мы там вообще забыли?
— Да мы же сиднем сидим, нигде не бываем. Так хоть на людей посмотрим.
— Нет, дорогая! Мне эти люди не нравятся! Этот Саит Недим… Помнишь, какую он устроил тогда клоунаду? Жалкий фигляр, сынок паши, которого совесть мучает из-за того, что пошел торговать! Может, отец у него и паша, а прадед точно какой-нибудь неотесанный мужлан! И эта его странная сестрица! Неприятная семейка. Не пойдем!
— А я бы сходила, — упрямо сказала Перихан. Выглядела она очень решительно. — Очень милые люди. Мне скучно все время дома сидеть.
— Милые, значит?! — воскликнул Рефик и принялся изображать Саит-бея: — Ах, Европа, Европа! Ах, будьте так любезны! Пожалуйста! Мы так вам признательны! Ах, Париж! Ох, мой отец был пашой! Ай-ай-ай, какая жалость! — Говоря это, Рефик женственно ломался (никогда он не видел, чтобы Саит-бей делал такие движения) и чмокал воздух, изображая, будто целует дамские ручки.
Перихан вдруг нервно рассмеялась.
— Это больше похоже не на Саит-бея, а на тебя самого! — сказала она и начала передразнивать мужа: — Ох, я болен, мне тоскливо! Ах, не могу я ходить в контору! — Перестав гримасничать, Перихан прибавила с прежней решительностью: — Я хочу пойти в гости и развлечься! Ну вот, девочку разбудили.
— Вот, значит, что ты обо мне думаешь?! — заорал Рефик. Он не мог ни о чем думать. Перед глазами стояла недавняя сцена: передразнивающая его Перихан. — Вот что ты обо мне думаешь!
— Я хочу туда пойти и развлечься!
Рефик понял, что жена сказала это не столько из упрямства, сколько из-за уязвленного самолюбия, но все равно остановиться уже не мог.
— Да ты всегда только этого и хотела — развлечься! Не может даже пуговицу пришить, все о развлечениях думает! — Увидев, что Перихан, старательно делая вид, что ей все равно, наклонилась к дочке, Рефик заорал еще громче: — Ты — безмозглая, пошлая, жалкая тварь! — Перихан повернулась к нему. — Тупая, ни на что не годная тварь, понятно?! Ты никогда меня не понимала и даже не пыталась понять!
Перихан тревожно смотрела на него, как на больного.
Рефик выскочил из спальни, изо всех сил хлопнув дверью. Постоял немного, ожидая, не раздастся ли из-за двери голос жены, но было тихо. Тогда он пошел в кабинет. Взял уже прочитанную книгу, все ту же «Исповедь» Руссо. Смотрел на строчки, изо всех сил пытаясь вникнуть в их смысл, читал каждое предложение по нескольку раз, но понять ничего не мог. Отложил книгу, встал, закурил, заметив, как дрожат руки, и начал ходить из угла в угол. Если бы раньше ему кто-нибудь сказал, что жена будет так его высмеивать, а он будет говорить ей такие грубые и жестокие слова, он не поверил бы. Ему казалось, что подобные семейные сцены устраивают только слабые и безнравственные люди. Как же это могло случиться с ним? «Как же так получилось? Почему я сказал такое Гюлер? Как я мог так говорить с Перихан?» Он был не в состоянии дать себе осмысленный ответ. В горле клокотал гнев, мешал думать, и все сильнее накатывало ощущение беды. Хотелось побыстрее что-то сделать. Он метался по кабинету, натолкнулся на кресло, взмахнул рукой и опрокинул стоявшую на краю стола пепельницу. Застыв на месте, попытался успокоить расстроенные нервы и унять дрожь в руках. Потом вышел на лестницу и, не желая ни о чем думать, быстро взбежал наверх. Шатаясь как пьяный, вошел в комнату. Перихан лежала на краешке кровати и плакала. Плакала и девочка.
— Ты никогда меня не понимала! Я никогда не был тебе интересен!
Резким движением распахнув шкаф, он начал выбрасывать из него на кровать свои пиджаки, свитера, носки… Ему хотелось, чтобы Перихан видела, что он делает, но она плакала, закрыв лицо руками.
— Ты никогда меня не понимала! — закричал он снова, но горло словно сжала невидимая рука. — В этом доме я больше оставаться не могу. Уезжаю! — быстро проговорил он сдавленным голосом.
— Господи, ну в чем же я виновата? — простонала Перихан.
Рефик достал из шкафа чемодан и стал складывать в него свою одежду, время от времени повторяя фразу о том, что Перихан никогда его не понимала. Вдруг он остановился: «Куда же я поеду?» Ему внезапно захотелось обнять Перихан, но он испугался этого желания.
— В этом доме я больше оставаться не могу! — повторил он еще несколько раз, как будто сам себя хотел в этом убедить, закрыл чемодан, забрал все деньги из шкатулки и, боясь взглянуть на Перихан, вышел из комнаты. Зашел в кабинет и засунул в чемодан лежавшие на столе книги и тетради. Подумав, что взял слишком мало книг, взглянул на полки и снял с них еще несколько штук. Хотел взять больше, но чемодан был уже набит до отказа. Пытаясь затолкать в него книги, рассердился сам на себя, застегнул чемодан и вышел из кабинета.
В гостиной играло радио. Мама разговаривала с Нермин, Осман курил. Рефик быстрыми, решительными шагами дошел до середины комнаты и поставил чемодан на пол. Наступила недоуменная тишина. Потом Осман встал с кресла.
— В чем дело? Что случилось?
— Я уезжаю! — сказал Рефик. Эта сцена была ему очень неприятна, но он не знал, что делать дальше, и просто стоял на месте, злясь на них за то, что не поняли всё сразу и хотят получить какие-то объяснения.
— Да что случилось-то? — спросила Ниган-ханым.
— Мы поссорились с Перихан, — сказал Рефик, глядя на Османа.
— Ну так что же, из-за этого нужно собирать чемодан и убегать из дома? — удивился Осман. — Ложись сегодня в нашей комнате. А Нермин пойдет наверх.
— Нет. К тому же мне немного нехорошо.
— Куда ты пойдешь, куда? — закричала Ниган-ханым. По ее голосу было понятно, что она давно готовилась к какому-то несчастью. Вот-вот заплачет.
Рефик не мог ничего сказать, только морщился. Из перламутровой комнаты вышли Айше и внуки и тоже стали смотреть на него с тревожным любопытством.
Осман повернулся к Нермин:
— Ну-ка, уложи детей спать. — Потом взглянул на Айше и напомнил, что ей тоже пора укладываться.
Когда Нермин, Айше и внуки вышли за дверь, Ниган-ханым заплакала, причитая: