р Рудольф, правда, помалкивал, а Рефику, похоже, достаточно было просто вволю есть, пить и наблюдать за происходящим.
Омер тоже много пил. Ему хотелось наконец перестать чувствовать себя угнетенным в присутствии этого знаменитого депутата, землевладельца и подрядчика Керима Наджи. Для этого нужно было или принуждать себя разговаривать с соседями по столу, или с излишним энтузиазмом все время что-то делать, а именно есть и пить. Положив себе добавки фаршированных баклажанов и окликнув повара, чтобы налил еще ракы, он вдруг ясно осознал все это — и снова захотелось уйти. Он уже собирался вставать, когда понял, что пьян. Потом, как всегда бывало в таких случаях, сказал себе, что алкоголь действует только на его желудок, но не на голову, и встал. Встретившись глазами с герром Рудольфом, пробормотал:
— Я в уборную.
Немец понимающе улыбнулся. Улыбнулся и сидящий рядом инженер. Омер направился к уборной. Он знал, где она находится, потому что был в доме Керима Наджи в прошлом году. Зашел, закрыл за собой дверь. Еще вставая из-за стола, он почувствовал тошноту; сейчас склонился над дырой, и его вырвало. Медленно умылся под краном, посмотрел в зеркало. Вид у него был совсем не бледный, а наоборот, румяный и здоровый. Выйдя из уборной, он снова услышал гул голов, доносящийся из-за стола. Возвращаться туда не хотелось, поэтому он открыл входную дверь и вышел в неподвижно-спокойную ночную тьму. Пахло землей и травой. Как хорошо было убежать из толпы и остаться наедине с ночью! «Я другой, не такой, как они. И никогда таким не буду!» — пробормотал он и вдруг сам себя испугался. Закурил и стал разгуливать вокруг дома.
В кухонном окне горел свет. Омер подошел поближе и заглянут внутрь. Повар чем-то посыпал поднос с пахлавой. Потом, словно художник, осматривающий только что завершенную картину отступил на шаг и посмотрел на творение своих рук, затем взял нож и стал что-то поправлять.
«Да, я не буду таким, как они! — думал Омер. — Но и таким, как этот повар или обитатели тех бараков, тоже не стану, конечно же. — Он двинулся назад к столу. — Господа и рабы… Этот Керим-бей! Почему я его ненавижу? Рудольф говорит: потому, что он все под себя подмял. Так ли это? Если так, то я не смогу ничего противопоставить ему, государству и установленным государством отвратительным порядкам. Но мне хочется что-то сделать в жизни, что-то серьезное! Я тоже хочу быть господином. Но значительно более… более разумным, чем Керим-бей. И единственным. — Он снова посмотрел в сторону рабочих бараков. — Мной они не восхищаются… Но просить работу приходят. Что мне делать? Заработаю еще больше денег, попытаюсь избавиться от этих пустых размышлений. Размышления о нравственности! Что в них проку? Сейчас вернусь за стол и не буду думать ни о чем, кроме своих личных дел. Если все смотрят только на него, что я могу поделать? Не буду думать об этом, вот и все!»
Омер сел за стол. В гостиную вошел повар с блюдом пахлавы. Все повернули головы и стали смотреть на блюдо.
Глава 35ВСЕ ТЕ ЖЕ СКУЧНЫЕ СПОРЫ
После того как гости справились с пахлавой и фруктами, Керим-бей заметил, что на улице похолодало, и пригласил гостей пройти в дом. Пока пили кофе, хозяин рассказывал истории развешенных по стенам фотографий, ружья и портупеи, подаренной некогда его деду Ахметом Мухтар-пашой. Потом он несколько раз рассеянно зевнул, и гости поняли, что пора расходиться.
Керим-бей встал у двери и прощался с каждым отдельно. К нему присоединился и Ихсан-бей. Увидев Омера, он снова покивал головой, словно говорил про себя: «Да, ловко обделал дельце!» — или, по крайней мере, Омеру так показалось. Керим-бей же, увидев Омера, привычно улыбнулся, как улыбался всякому, а вот при виде герра Рудольфа сделал особенно радостное лицо, точно ребенок, которому предложили новую, не пробованную ранее конфету Сказав им все то же, что говорил другим, он вдруг спросил у Омера:
— Так когда ваша свадьба?
— После сентября, — ответил Омер, разглядывая вблизи лицо Керим-бея: низкий лоб, густые брови, большие, близко посаженные глаза.
— А успеете ли вы до сентября завершить мост и туннель? — поинтересовался Керим-бей, слегка опустив веки. Дрожание его ресниц говорило Омеру: «Что бы ты ни сказал, мне все равно. Какое значение могут иметь твои слова в моем мире?»
— Успеем, если будет угодно Аллаху!
— Если будет угодно… — повторил Керим-бей, торопливо пожал руку Рефику и обернулся к подошедшему следом пожилому подрядчику.
Выйдя на улицу, Омер, Рефик и герр Рудольф долгое время шли молча. Потом Рефик с наслаждением потянулся и зевнул.
— Уф, ну и славный был вечерок! Хорошо провели время, а?
— Хорошо мы провели время, герр Рудольф? — спросил Омер.
— Я бы не сказал… Вот наесться — наелся, — проговорил немец и как-то странно, нервно усмехнулся.
— Чтоб им всем пусто было, сволочам! — заорал Омер так, словно хотел, чтобы его услышали в доме Керим-бея. — Я пьян как свинья! — прибавил он и подумал, не слишком ли фальшиво звучат его грубые слова. — Когда я вижу этих типов, меня так и тянет на грубость!
— А я-то думал, что вы все-таки худо-бедно развлеклись, — сказал Рефик.
— Да что там веселого-то было, что? Скоты! — снова заорал Омер и опять спросил себя, деланная его грубость или нет.
— Вкусная еда, новые лица… — сказал Рефик и помолчал, словно пытаясь найти наиболее емкое определение. — Одним словом, смена обстановки.
— Ах, смена обстановки! Наша жизнь, наша работа, в которую мы душу вкладываем, это, оказывается, «обстановка»! Что скажешь на это, герр Рудольф?
Но немец только махнул рукой, показывая, что не расположен снова спорить и злиться.
— Смена обстановки, видите ли! Ты сюда, должно быть, ради этого и приехал, как ходят в зоопарк, что посмотреть на зверушек и развеяться! — Он вдруг замолчал, поглядел на Рефика и взят его за локоть. — Да, дружище, здесь зоопарк, и я один из экспонатов.
Некоторое время шли молча. Омер держался за локоть Рефика и раздумывал, пьян он или нет. Решив, что все-таки не пьян, а просто разгорячен, взволнован и получает удовольствие, изображая пьяного, от локтя отцепился. Перескочил через еле видную в темноте кочку и вдруг начал напевать:
Я зеленый огонек,
В темноте я одинок.
То зажгусь я, то погасну,
Поиграй со мной, дружок!
Откуда взялась в голове эта песенка? Да, точно — ее пела бабушка, а он, семилетний мальчуган, слушал и скучал. «Мило, но глупо!» — сказал себе Омер и стал вспоминать бабушку, отца, тетю… Потом вдруг проговорил вслух:
— Я веду себя так, будто у меня есть право думать и говорить всякую ерунду! Изображаю из себя пьяного, а сам трезв как стеклышко!
Долгое время никто ничего не говорил. Слышно было только, как лают вдалеке собаки, стрекочут сверчки и шумит вода в реке. Завидев свой дом, герр Рудольф сказал:
— Теперь мне осталось лишь одно — уехать в Америку. — Он словно разговаривал сам с собой. — Да, только туда. А вы? — обратился он вдруг к Рефику. — Что вы будете делать? Сможете ли найти выход, — он плавно провел рукой вокруг себя, указывая на темное небо и землю, — из этого мрака?
— За каждой ночью приходит утро, да будет вам известно! — насмешливо сказал Омер. — О нас не беспокойтесь!
— Не так уж я и несчастен, — проговорил Рефик.
— Раз так, прошу ко мне, попьем кофе, поговорим, — предложил герр Рудольф.
Омер сначала хотел отказаться: каждый раз они говорили об одном и том же, спорили чуть ли не до утра, так и не приходя к согласию. Однако пожалел жаждущего общения немца и, решив, что сам участвовать в споре не будет, сказал, что можно было бы немножко посидеть. Вошли в дом. Герр Рудольф заявил, что все равно не сможет уснуть до утра, включил генератор и приготовил кофе. Садясь в свое любимое кресло, посмотрел на Омера, словно спрашивая, не будет ли тот прерывать разговор ехидными насмешками; потом повернулся к Рефику и сказал извиняющимся тоном:
— Ничего нового я вам сказать не могу. Скажу, что уже не раз говорил, а вы, скорее всего, будете мне отвечать то же, что раньше… Однако я все равно скажу. Герру Завоевателю будет немного скучно нас слушать, но… Да, по моему мнению, Восток — страна тьмы и рабства. Что я под этим разумею, я уже объяснял. Человек здесь лишен свободы; человеческий дух, выражаясь поэтически, находится в оковах. Это всё я вам говорил, и ответить вам на это было…
— Да, нечего. Но я пытался по-другому изложить то, о чем вы говорили. Оставив вопрос о духе в стороне… Напоминал вам, что по крайней мере законодательные основы свободы личности в Турции уже хотя бы в первом приближении, но заложены, и…
Омер понял, что не сможет это слушать, встал и начал ходить по комнате. «Как малые дети, честное слово! — думал он. — Развлекаются смехотворными, насквозь книжными, одними и теми же скучными спорами! Сказали бы хоть что-нибудь новое!» Зевнул, взял с полки один из шахматных журналов, которые выписывал герр Рудольф. «Мат белым в два хода, конем не ходить! Интересно…» Рефик по-прежнему говорил, немец, желая продлить беседу, время от времени вставлял реплики. «У человека в жизни должна быть цель. Моя цель — быть завоевателем!» Сообразив, что, глядя в журнал, шахматную задачу не решить, Омер достал доску, расставил фигуры в исходную комбинацию и погрузился в размышления. Потом обратил внимание, что Рефик и герр Рудольф, увидев, что он занялся шахматами, немного расслабились. Не желая снова заставлять их нервничать, перешел к следующей задаче. Затем взялся за задачу, на решение которой отводилось пятнадцать минут, и решил ее за двадцать. Потом решил другую за десять минут и прочитал, что тот, кто решает эту задачу за такое время, должен считаться шахматистом начинающим. Чтобы доказать, что он вовсе не начинающий, а мастер. Омер решил еще одну задачу, ничего не доказал и разозлился на дурацкие взгляды авторов журнала. Тут он услышал, что герр Рудольф снова читает Гольдерлина, и поднялся на ноги.