Свернув на улицу, где жила Назлы, он снова улыбнулся сам себе все той же насмешливой улыбкой. Сворачивая на эту улицу, он каждый раз вспоминал тот день, когда приезжал сюда с дядей и тетей. Сколько времени прошло с тех пор? Год и восемь месяцев. Омер пытался сравнить себя тогдашнего, взволнованного и жадного до жизни, и сегодняшнего, насмешливого и раздраженного. «Я лучше узнал жизнь! — говорил он себе, но так обычно говорят неудачники. — Осталось ли во мне прежнее честолюбие? Сильны ли во мне прежние чувства?» Раньше, сворачивая на эту улицу, он всегда испытывал волнение, сейчас — только раздражение. «Теперь я богат!» Вот и дом Назлы. На соседнем балконе сидел человек в пальто, накинутом поверх пижамы. Омер удивленно посмотрел на него и нажал кнопку звонка. «Когда же мы наконец поженимся?» — думал он, стоя у двери, как будто не он сам всё откладывал и откладывал день свадьбы под разными незначительными предлогами, как будто не он, Омер, каждый раз морщился, когда этот вопрос задавал кто-то другой. «Может быть, я и вовсе не женюсь!» Эта мысль его удивила. «Но что мне это даст?» Из-за двери послышались шаги спускающейся по лестнице горничной. Омеру вспомнилась церемония помолвки и весь тот затянувшийся вечер. «Смогу ли я снова выдержать такое испытание? А смогу ли смириться с последующей семейной жизнью? Кухня, тапочки… Э, да где застряла эта клуша?» Он вдруг поймал себя на желании замолотить в дверь кулаками и испуганно засунул руки в карманы.
Горничная, открыв дверь, улыбнулась Омеру. Он давно привык к таким улыбкам: с самого детства пожилые женщины, завидев его, начинали ласково улыбаться, уж больно милым он был ребенком, а после — симпатичным молодым человеком. И все-таки, поднимаясь по лестнице, Омер недовольно пробормотал: «И чего улыбается? Потому что я симпатичный, но главное — потому что кандидат в зятья!» Быстро вошел в гостиную и, встретившись глазами с Мухтар-беем, понял, что симпатичным его находят все-таки не все. Пожимая будущему зятю руку, депутат меджлиса улыбался, но как-то вымученно. Омер обвел взглядом гостиную, отмечая про себя: Назлы надела красное платье, Рефет-бей, частый гость в этом доме, как всегда, самодовольно покачивает головой, кошка устроилась на подушке и томно посматривает на людей, стол накрыт. Еще раз взглянув на Назлы, подумал: «Оделась в красное, как маленькая девочка!» Потом уселся в свое всегдашнее кресло напротив венецианского пейзажа.
— А где же наш молодой реформатор? — спросил Мухтар-бей, имея в виду Рефика.
Омер сказал, что Рефик решил немного прогуляться, но скоро придет. Мухтар-бей кивнул, покивал и Рефет-бей. Незадолго до прихода Омера они начали слушать радио — новую анкарскую станцию, которая должна была вещать весь день. Утренняя программа состояла из нескольких лекций. Омер тоже стал внимательно слушать: диктор говорил о внешней политике Турции и успехах страны на международной арене. Все слушали молча, долгое время никто не говорил ни слова. Потом голос другого диктора объявил, что лекция, подготовленная министерством иностранных дел и озаглавленная «Значение сильной Турции для сохранения всеобщего мира», завершена. После этих слов Мухтар-бей с неожиданной для своей комплекции быстротой вскочил с кресла.
— Прекрасные, замечательные слова, но что будет дальше? Кто знает, что будет дальше?..
— Дальше будет лекция о Деловом банке, — сказал Рефет-бей, поднимая глаза от газеты. Он был из тех людей, для которых цель жизни, кажется, заключается в том, чтобы не упустить случая ввернуть шуточку, не задумываясь о том, уместна она или нет. — Стало быть, еще одна программа, подготовленная окружением Джеляль-бея.
— Пронеси Аллах! — раздраженно сказал Мухтар-бей и стал мерить комнату шагами. Проходя мимо Назлы, наклонился и снял приставшую к подолу ее платья нитку. Взглянул на часы и пробормотал: — Где же наш юный реформатор? — Потом задумчиво посмотрел на Рефет-бея. — Ты, выходит, думаешь, что все будет идти по-прежнему, да?
Людям, для которых цель жизни заключается в том, чтобы не упустить случая ввернуть шуточку, часто приходится сожалеть о своих словах. Вот и Рефет-бей решил пойти на попятный.
— Ну что ты, Мухтар, дорогой, ты неправильно меня понял! Все изменится, вот увидишь! — Заметив тоскливое выражение на лице друга, прибавил: — Зачем так переживать? Сегодня праздник. Подумай о хорошем. К чему эта печаль и тревога?
— Папа, сядьте, пожалуйста, — сказала Назлы и осуждающе поглядела на Рефет-бея.
Поймав этот взгляд, Рефет-бей, похоже, понял, как сильно оплошал.
— Ну что же, давайте выпьем вина! — поспешно предложил он и, словно был в собственном доме, подошел к буфету и достал бутылку. Наполнил бокал и вручил его разгуливающему по гостиной Мухтар-бею, потом налил вина и Омеру с Назлы и начал рассказывать историю про то, как на днях к нему в лавку зашел Хаджи Ресуль, мулла и в то же время депутат меджлиса. Он собирался купить холодильник, но сказал, что сначала хочет его осмотреть. Рефет-бей открыл холодильник, а там стояли бутылки с вином. Хаджи сначала удивился, а потом… Закончив эту историю, Рефет-бей рассказал еще одну в том же духе. Затем они вместе с Мухтар-беем стали вспоминать разные случаи, произошедшие с ними в меджлисе. Посмеялись над мракобесами и противниками реформ. Мухтар-бей стал рассказывать, как, будучи губернатором Манисы, проводил в жизнь закон об одежде, развеселился и выпил еще стакан. Остальные тоже выпили. Вдруг Мухтар-бей прервался на полуслове и выкрикнул:
— Нет, вы посмотрите! Он все сидит в своем мерзком наряде на балконе!
— Кто? — спросил Рефет-бей.
— Наш сосед, полковник. Ни стыда ни совести! Да еще и небритый! И это в пятнадцатую годовщину Республики!
— Послушай, нам-то что с того? Сегодня праздник! Каждый отдыхает и развлекается как хочет.
— Нет-нет! — снова закричал Мухтар-бей. — Я сейчас пойду и постучу ему в дверь! У меня найдется, что ему сказать! Что ты улыбаешься, Рефет, что тут смешного? Ты тоже стал, как они. Пьешь вино и смеешься. Но мы еще живы! Живо еще поколение строителей Республики!
— Мухтар, дорогой, остынь. Дай человеку спокойно насладиться утром.
— Папа, вам не стоит больше пить, — сказала Назлы.
— Каким еще утром? Половина двенадцатого! Кстати, где наш юный друг?
— Папа, мы же сказали, что обед будет в двенадцать.
— Скоро придет! — с беспокойством в голосе сказал Омер.
— Успокойся немного, остынь! — снова заговорил Рефет-бей. — Как на тебя, однако, вино подействовало.
— Вот только не надо начинать о вине! Он сейчас и умирает-то из-за вина этого… — Лицо Мухтар-бея стало кирпично-красным. — Пойду и постучусь к этому типу! Утро, видите ли… Где же наш юный друг?
Назлы встала на ноги.
— Папа, сядьте, пожалуйста.
— Разве можно сегодня рассиживать? Я опоздаю в меджлис. Потом все будут говорить: ага, Мухтар не принес поздравления председателю! Опоздаю! Пойду-ка я переоденусь.
— Не надо, папа, а то еще за обедом закапаете фрак жиром. Потом переоденетесь!
— Да что с вами сегодня такое? — сказал Мухтар-бей. — То не делай, это не делай! Нет, в самом деле, вот пойду сейчас и постучусь к соседу! — И он засмеялся.
Засмеялся и Рефет-бей:
— Да ладно тебе, Мухтар, оставь! Сейчас не времена Абдул-Хамида, в самом деле. Пусть как хочет, так и одевается. Свобода!
Назлы тоже засмеялась. Кошка проснулась от общего смеха и встала.
— Я сейчас все-таки переоденусь во фрак, — сказал Мухтар-бей. — И шляпу надену. Полюбуетесь на меня. И наш молодой реформатор тоже пусть на меня посмотрит. Есть еще у нас порох в пороховницах, есть! — И снова засмеялся.
Горничная прибежала на шум и остановилась в дверях, недоуменно глядя на смеющихся и сама улыбаясь, словно вот-вот поймет причину всеобщего веселья. Потом увидела пустую бутылку на столе, слегка нахмурилась, но затем снова улыбнулась.
Рефет-бей подошел к другу и взял его за локоть:
— Пойду-ка я с тобой. Научишь меня фрак надевать! — шутка, похоже, не понравилась ему самому — он не улыбнулся.
Выходя из гостиной, Мухтар-бей усмехнулся. Потом вспомнил о чем-то и вернулся. Сморщив нос, будто увидев сальное пятно на одежде, посмотрел на Омера и снова вышел.
Горничная поглядела вслед ушедшим, потом посмотрела на Омера и Назлы.
— Какой бейэфенди сегодня веселый!
— Да, — откликнулась Назлы.
— Вот так бы и всегда, — сказала горничная и ушла на кухню.
Наступила тишина.
Омер заметил, что Назлы смотрит на него, встал, закурил, выключил радио и уселся обратно. Сегодня атмосфера этого дома ему особенно не нравилась, но что делать, он не знал. Для поднятия настроения сказал сам себе: «Я богач, сижу рядом со своей невестой. Живу! В жизни будет еще много интересного!»
— Как тебе сегодня отец? — спросила вдруг Назлы.
— Да как обычно, — ответил Омер, но потом понял, что нужно сказать что-то другое. — Разве что какой-то нервный и нетерпеливый.
— Да…
Наступила долгая пауза. Омер вернулся к прерванным размышлениям, потом решил, что они глупы.
— Где же Рефик? — спросила Назлы.
— Скоро придет, — пробормотал Омер.
Назлы нервным движением руки поправила подол платья.
— Ты сегодня совсем не разговариваешь.
— В чем дело? Чего ты хочешь? — Омер не отводил глаз от поправляющей подол руки.
— Ни в чем. Ничего я не хочу, — сказала Назлы и посмотрела на Омера с каким-то непонятным выражением на лице.
Сначала этот взгляд показался Омеру странным, но потом в нем шевельнулось старое, полузабытое чувство. Захотелось сказать Назлы что-нибудь ласковое. Он отвел глаза, вдохнул сигаретный дым и понял, что Назлы продолжает смотреть на него все тем же странным взглядом. Выдерживать его и дальше было невозможно, и Омер быстро проговорил:
— Ты знаешь, как сильно я тебя люблю.
Сказав это, он устремил взгляд в какую-то точку на стене, словно увидел там что-то очень важное: потом понял, что уставился на венецианский пейзаж, но посмотреть куда-нибудь в другое место было уже невозможно, поэтому он принялся внимательно рассматривать картину словно впервые ее увидел. Потом скосил глаза на кончик сигареты и понял, что Назлы заговорила.