Тейт снова нагнал меня; повернувшись вполоборота, я размахнулся и нанес ему удар, но не сильный: больше было похоже на то, как мальчишка, играючи, ударяет товарища. Спасти мою жизнь такой удар не мог. Тейт схватил меня за плечо, с силой повернул к себе лицом, и я увидел занесенную надо мной руку. В ней сверкал нож.
Я нырнул ему под руку, заставив его повернуться, вырвал свое плечо из его хватки и бросился бежать. В глаз мне попало какое-то насекомое, большое и обжигающее, я почти ослеп. От боли и отчаяния я уже не знал, куда бегу, но выбрался на полосу твердого песка. Я продолжал бежать вдоль берега и вдруг увидел – чуть впереди, словно поставленный здесь на якорь специально для меня, покачивался на воде грубо сколоченный плот. «Ну, конечно же! – промелькнуло у меня в мозгу. – Если бы меня здесь бросили, я тоже построил бы плот».
Тейт увидел, что я бросился к плоту, и прямо-таки зарычал. До плота мы добрались вместе, и оба уже стояли на нем, расставив ноги. А я опять, как неопытный мальчишка, толкнул Тей-та, и он полетел спиной в мелкую воду. Это падение его немного задержало. А я тем временем встал на колени и оттолкнул плот, сбросив сплетенную из лиан веревку, которая тянулась к колышку, вбитому в песок.
Словно Тритон,[16] Тейт, вопя, поднялся из воды и взмахнул ножом. Нож пролетел мимо и застрял в грубых досках плота. Он попытался вытащить нож, я ударил ногой ему по руке и от силы собственного удара опрокинулся спиной на плот. Но удар оказался успешным – Тейт тоже упал на спину, но в воду.
Он снова поднялся; теперь он стоял в воде по пояс. Я же встал на плоту на колени. Какая-то острая щепка впивалась мне в голень, но я не обращал внимания. Я осмотрелся, ища какой-нибудь гребок – ничего, ни весла, ничего такого, чем можно было бы привести плот в движение. А Тейт снова бросился вперед. Водяные брызги сверкали в его бороде, в глазах пылала ярость. Он выдернул нож из досок.
Я отступил в самый дальний от него угол плота. Он попытался взобраться на доски, а я принялся бешено раскачивать плот, чтобы не дать Тейту подняться на ноги. Уловка удалась – Тейта сбило в море, край суденышка несильно ударил его в лицо; он чуть не упал, но удержался на ногах, ревя, как дикий зверь.
Плот стал уплывать в море – волнами его уносило на глубину. Тейт попытался обойти плот по краю, но невысокие волны заставляли его двигаться медленно. К этому моменту стало ясно, что если он не бросится вплавь, то вот-вот по плечи погрузится в воды океана. А меня, к счастью, подхватило какое-то благоприятное течение… И тут я вспомнил о том, как предательски быстры здешние воды.
Тейт колебался. Я увидел, что он остановился и смотрит мне вслед. Он прикидывал расстояние между ним и плотом, который течение уносило от него все дальше и дальше. С каждой секундой его проблема становилась все неразрешимее. В какой-то миг он бросился было вперед, затем отошел назад; потом отошел еще дальше назад, чтобы прочно встать ногами на дно. Он чуть не утратил присутствия духа: я видел, что он пытается решить, есть ли у него шанс справиться с морем.
Он принял решение – поднял нож высоко над плечом. Я увидел, как сверкнуло на солнце лезвие ножа, вылетевшего из его руки, и понял, что двигаюсь слишком медленно, чтобы избежать удара.
20. Побег в опасность
Когда я просыпаюсь в нынешние дни моей жизни (а я по любым меркам все еще считаюсь молодым человеком), я инстинктивно задаю себе вопрос: «Я в безопасности?» И поскольку я обычно просыпаюсь в собственной постели в «Адмирале Бенбоу», ответ приходит быстро и уверенно: «Да, я в безопасности». В то утро нож Тейта заставил меня потерять сознание, а когда я пришел в себя на том самодельном неуклюжем плоту, я понял, что никогда еще не был в меньшей безопасности.
Глаза у меня болели, один глаз заплыл; голова трещала и кружилась, из плеча, из носа, из ноги текла кровь. К этому следует добавить, что подхватившее плот течение быстро уносило меня в море. Коротко говоря, серьезная опасность грозила мне со всех сторон.
В мыслях моих царила сумятица. Совершив побег, я поступил правильно, ведь я не мог надеяться изменить ужасающее положение дел в пещере. Правильно было и то, что я попытался бежать так скоро, пока это могло стать неожиданностью для Тейта. Но теперь-то что?! Казалось, что даже небеса не могут дать мне ответа.
Передо мной встало лицо дядюшки Амброуза. Мои тревожные мысли обратились к тем, за кого я был в ответе. Бедный Бен Ганн: это я увлек его прочь от спокойной жизни. А Луи? Что за ужасная судьба – быть сыном такого жестокого выродка!
Далеко позади, у кромки воды, фигура Тейта становилась все меньше. Он оставался на берегу, вероятно, надеясь, что капризное течение снова принесет меня к нему. Мой бег по песку увел меня вбок, и теперь я не мог уже видеть ни зева пещеры, ни людей, привязанных на солнцепеке.
Мне необходимо сделать так, чтобы я мог выжить, чтобы мог помочь им или хотя бы тем из них, кто останется в живых, если я когда-нибудь возвращусь. Меня жгло жаркое тропическое солнце, соленая вода океана хлестала меня. Я был ранен, может быть, даже тяжко, и меня несло без руля и без ветрил в океан, чей безжалостный и капризный характер я хорошо знал. Вот в чем заключалась неизмеримость, мощь и жестокость моей беды.
Вскоре вся моя стойкость и здравомыслие покинули меня; несколько минут невидящим взором я смотрел на далекий силуэт Подзорной трубы, на этот проклятый холм! В моей душе уже не осталось и следа поддерживавшей меня веры в то, что опыт прежних трудностей поможет преодолеть новые. Я сидел на плоту и глядел на волны. Потом лег и, по-видимому, снова погрузился в забытье.
Когда сознание вернулось ко мне, я испытал новый приступ тревоги. Удаленность от берега подсказывала, что я, видимо, пролежал без сознания долгие минуты. Куда ударил меня нож Тейта? Несомненно, в голову; я чувствовал место, куда пришелся удар, и без того, чтобы ощупывать его пальцами.
Встав на колени, я ощутил новую адскую боль, будто меня снова ударили ножом. Я взглянул вниз: оказывается, я встал прямо на нож этого разбойника, на то место, куда он отскочил, после того как попал мне в голову. Что ж, по крайней мере, Тейт снабдил меня оружием. Я поднял нож с досок плота и осмотрел его. На лезвии не было крови, но на рукояти остались пятна и будто бы два-три клочка волос. Это рукоять из слоновой кости, а не стальной клинок, соприкоснулась с моей головой.
Теперь у меня хватило смелости ощупать больное место. Под моими пальцами зияла широкая рана – какой глубокой была бы она, если бы лезвие попало в цель! При мысли об этом я содрогнулся. Кончики пальцев нащупали и корочки подсыхающей крови на шее и на ухе.
Не доверяя твердости собственных ног (и покачиваниям плота), я поднялся на колени и выпрямился. Тейта не было видно. Но теперь прямо передо мной возвышался холм Подзорная труба: течение принесло меня на ту сторону, откуда я мог бы увидеть пещеру. Я напряг глаза, но холм был слишком далеко, и я не мог разглядеть ни зева пещеры, ни несчастных матросов, распростертых на узком гребне над вечностью.
Волна ударила в плот, чуть не сбив меня в воду; это заставило меня решиться осмотреть грубо сколоченное суденышко. Плот был сделан из таких же досок, что и недостроенная хижина, и нескольких кольев – должно быть, из того частокола, который все мы, вместе с доктором Ливси и сквайром Трелони, так яростно когда-то защищали. Все это было соединено с помощью сплетенных из лиан веревок и переплетено тонкими, гибкими ветвями. Я и подумать не мог, чтобы Тейт или кто-либо еще решился отправиться на этой жалкой штуковине чуть дальше, чем мелкие прибрежные воды Острова Сокровищ: плот не был предназначен для открытого моря.
Поэтому мне в голову пришла не вполне ясная мысль, что нужно немедленно попробовать направить плот к берегу, но подальше от того места, откуда я так недавно отплыл. По мере того как у меня в голове прояснялось, я стал мыслить более четко и сказал себе, что нужно направить плот к «Испаньоле». Это не представляло особых трудностей – она стояла на якоре на северо-востоке, в точке, которую легко было определить, ориентируясь по Подзорной трубе: и в самом деле, глядя на остров, я мог теперь видеть слева, то есть на западе от меня, холм Бизань-мачту.
Однако течение несло меня в южном направлении, и вскоре я должен был быть у мыса Буксирная голова. Чтобы попасть на «Испаньолу», мне нужно проплыть вокруг всей южной части острова, а затем повернуть к северу вдоль его восточной части. Огромное расстояние при моем состоянии и в тех условиях, в которых я оказался; да и как мне направлять плот? Я осмотрел все вокруг на тот случай, если какое-то весло или гребок были где-то привязаны. Ничего. Что же мне, руками грести?
Что ж, надо так надо. Я перелез на угол плота, предполагая расположить его под углом к волнам и грести с одного угла, так, чтобы противоположный угол образовывал что-то вроде кормы и плот плыл бы, как суденышко в форме ромба.
Из этого плана ничего не вышло, так как я не мог пользоваться одной рукой. Там, где в плечо попал первый, не видный мне снаряд Тейта, все онемело: были повреждены мышцы, и рука едва двигалась; эта сторона тела немела с каждой минутой.
Тогда я попытался определить направление течений. Может быть, я сумею, цепляясь за край плота, сойти в воду и, не выпуская его из рук, толкать плот, работая ногами? И таким образом вывести его в благоприятствующий мне поток? Я попытался осуществить этот план, и он чуть было не привел к моей гибели. Когда соленая вода попала в рану на ноге, боль была столь пронзительной, что я чуть не упустил плот, тем более что я не мог как следует за него держаться. Плот встал на дыбы, моя здоровая рука соскользнула, и меня накрыло волной.
Когда я вынырнул, я был в трех футах от плота, который затем швырнуло назад ко мне, но с большей силой, чем точностью. И хотя его возвращение все же дало мне возможность на него вскарабкаться, он сильно ударил меня в грудь. Я пробрался на середину плота и был благодарен, что могу растянуться на досках ничком в надежде, что волны не сбросят меня с этого моего коня.