Этот взрыв гнева поразил меня своей силой, продолжительностью и резкостью выражений; я уже собирался спросить Джона, не личная ли причина – со времен еще до нашей первой встречи – кроется за этой филиппикой, когда он прервал меня, просияв улыбкой:
– А вот идет и моя леди собственной персоной! Я ее Леди Сильвер прозываю. Ты-то ее помнишь, Джим?
Так что он добился, чего хотел, в конце концов: сделал так, как обещал – укрылся в спокойной гавани вместе со своей «старой черной миссис», как он называл ее тогда, а теперь улыбался ей, глядя на нее любящим взором.
Сильвер был по-прежнему очень находчив. Он знал, как управлять ситуацией. Это положило конец нашей беседе в тот день, что оставляло единственный выбор: либо мы должны приехать еще раз, либо ему самому надо будет явиться к нам. Отвлекшим нас от беседы приходом «Леди» Сильвер, которая принесла фрукты и сласти, старый пират обеспечил себе время обдумать все, что я ему рассказал.
Теперь, когда мы знали, как Сильвер относится к Джозефу Тейту единственным, повисшим в воздухе вопросом было, как он прореагирует на Молтби. Его реакция на этого вельможу имела решающее значение для всего плана. Я чувствовал, что зло, столкнувшись со злом, должно породить пожар, во время которого «добропорядочный» Молтби станет изо всех сил держаться за свое доброе мнение о самом себе.
В ландо, по дороге домой, мы с доктором Баллантайном пытались решить, удалось ли нам заинтересовать Сильвера, и оба пришли к выводу, что мы этого не знаем. Встреча получилась любопытной, и я чувствовал, что мне следовало бы стыдиться, что я был так рад снова встретиться с Долговязым Джоном. Но стыда я не чувствовал; взволнованность, удовлетворенность тем, что мой план обладает способностью порождать вдохновение, чувство, что я имею возможность его осуществить, – таковы были обуревавшие меня эмоции, когда мы свернули на тенистую аллею у дома доктора Баллантайна.
Сильвер заставил нас ждать. И в самом деле, ожидание так затянулось, что я просил доктора Баллантайна послать ему еще одно письмо; однако в то самое утро, когда доктор запечатал пакет, явился слуга с приглашением прибыть на ланч к Сильверу на следующий день.
Во второй раз он приветствовал нас еще теплее, чем в первый. Под чудесной листвой, укрывавшей террасу позади дома, мы ели фрукты, каких я никогда раньше не видывал, и сочное мясо, напоминавшее свинину. Пили только ром; как заметил доктор Баллантайн на обратном пути: «Моряк может отказаться от моря, но никогда не откажется от рома».
Я был очень доволен тем, как все сложилось, и подозреваю, что на доктора Баллантайна произвело большое впечатление то, насколько точно я судил о человеке, к которому обратился за помощью. Все, что мы намеревались изложить Сильверу, мы услышали из его уст. Фактически это он наметил стратегию действий. Она полностью совпадала с тем, чего хотели мы, и, более того, добавилось много новых деталей.
Молтби рассказал доктору Баллантайну об острове и о своем плане возвратиться туда «по делу короля». Сильвер сказал, что доктору следует сообщить Молтби, что здешний житель, бывший капитан судна плимутской приписки, отошедший от дел, человек с прекрасным положением в обществе (при этом Сильвер ухмыльнулся), плавал в тех морях и хорошо знает Остров Сокровищ. Этот «кэп Сильвер» всегда может набрать добровольную команду из знакомых ему матросов, многие из которых больше не плавают и живут в этом порту, а он с охотой возьмет их в свою компанию.
Однако Молтби, человек хитрый, пожелает узнать, с чего бы это богатый отставной моряк, такой как Сильвер, – уже явно не вполне здоровый, каким бы подвижным он ни был, – вдруг решил вернуться на этот грозящий болезнями остров ради какого-то незнакомца. И тогда Сильвер выложит свою козырную карту: он расскажет Молтби – и только Молтби – о сокровище, оставленном на острове.
Надо заметить, когда я рассказал Сильверу об этой последней части нашего плана, я мог прямо-таки поклясться, что он не знал или забыл, что мы так много оставили (или что вообще хоть сколько-то оставили) из найденных нами сокровищ, несмотря на то, что он сделал вид, что знает об этом. Долговязый Джон Сильвер былых времен давным-давно вывез бы все, что там осталось, если бы счел, что игра стоит свеч.
Первоначальная тактика наших действий была наконец согласована, и Сильвер взял руководство планом в свои руки. Он подробно обрисовал, как нам следует поступать, когда мы прибудем на остров, и продумал, какие непредвиденные обстоятельства возможны в каждой ситуации. Если «Испаньола» все еще там, нам следует делать то-то и то-то; если же ее там нет – то-то и то-то. Каждый шаг на холм Подзорная труба и обратно, каждое действие, которое могло бы потребоваться от нас, любая опасность, любой путь к спасению – все было продумано им и предвосхищено с таким умением и тщательностью, что нам не в чем было его упрекнуть.
Мы с доктором знали, что должны предложить Джону Сильверу какую-то часть оставшихся на острове сокровищ: это был единственный пункт, по которому мы не достигли согласия.
– Джим, у нас с тобой есть время – столько и еще пол столько, чтобы подсчитать эту мою дольку.
А я ответил:
– Но ты еще не встречался с капитаном Ридом.
– Рид, Джим? Ты говоришь, его звать Рид?
– Да.
– Рыжий увалень?
– Едва ли он увалень, Джон, – резко возразил я. – Он прекрасный капитан!
– Шотландец? Ручки – как у дамы какой?
– Да. Ты его знаешь?
– Лично не знаю. Однако это он повесил Синего Джексона. Повесил Пита Эккема. Только что не сам за веревку тянул, это уж точно. Вышагивал взад-вперед перед виселицей, как индюк. Неда Хейли повесил, а парнишке всего семнадцать. Какой из него бунтовщик – из семнадцатилетнего? Не может такого быть, чтоб бунтовщик, а ему всего семнадцать.
– Да вы просто эксперт по бунтовщикам, – сказал доктор Баллантайн, но таким тоном, что Сильвер усмехнулся.
Однако я заметил, что при упоминании имени капитана Рида в светлых глазах Сильвера засверкали льдинки, и забеспокоился, что наш замысел может принять дурной оборот для всех нас. Но тут же рассудил, что капитан Рид, прежде всего, – человек практичный, и поскольку Джон Сильвер не собирается возвращаться в Англию вместе с нами, Рид, который, несомненно, догадается, а возможно, и знает о прошлом Сильвера, примет его на борт в ответ на оказанную Джоном помощь.
В тот день мы снова и снова подробно обсуждали каждую часть плана. Он требовал неослабных усилий и возлагал на нас тяжкие обязательства. Сильвер все время повторял, что мы наверняка встретимся с враждебными действиями из-за того, что намерены предпринять. Кроме того, он ворчливым тоном высказывал сомнения по поводу своего возраста.
– Пожалуй, я теперь послабже стал, Джим.
– Ты прекрасно выглядишь, Джон, – подбадривал я его.
Он оглядел меня с ног до головы и, не сводя с меня глаз, спросил:
– А Джим сейчас как, доктор? Здоров?
– Давайте у него спросим, мистер Сильвер.
– Я чувствую себя вполне здоровым, спасибо, – ответил я.
– А иначе тебе и нельзя, – заметил Джон.
Он откинулся в кресле, подмигнул мне и произнес речитативом тост, который я уже слышал в иные времена: «Пьем за наших! Так держать, так, чтоб ветер не терять, чтоб привалило нам всем, без различий, много удачи и много добычи!»
Часть пятаяДжентльмены духа
25. Пестрая команда
Через восемь дней, стоя рядом с доктором Баллантайном на набережной, я наблюдал, как Джон Сильвер снова уходит в море. Он прибыл в порт со свитой, став теперь значительной персоной; носильщики опустили подножку его экипажа на камни причала. Он больше не был тем не очень-то причесанным судовым коком, которого я когда-то знавал в Англии, но оставался по-прежнему прост в обращении и умен. Лицо его уже не было таким бледным, как раньше, – оно загорело на солнце и обрело оттенок чуть светлее красного дерева, да он, казалось, еще и слегка смазал его маслом; к тому же на Сильвере был соответствующий моде парик.
– Не скажешь, что он персона незначительная, не правда ли? – пробормотал доктор Баллантайн, не столько обращаясь ко мне, сколько себе под нос.
– Подождите, вы еще увидите, как быстро он двигается, – сказал я. – Вы еще удивитесь его живости.
– Но не его силе.
Сильвер заметил нас и подозвал к себе. Опираясь на руку доктора Баллантайна (нам доставляла удовольствие разработка таких тактических мелочей), я подошел к его открытому экипажу. Он сидел там, наслаждаясь собственным величием, высокий, массивный, с попугаем на плече. Нас восхитил его багаж: два огромных сундука тикового дерева, обитых медной полосой, очень большой кожаный саквояж и два оружейных футляра, отделанных медью.
– Вижу, вы взяли с собой парочку сумок, – произнес доктор своим обычным иронически-приподнятым тоном.
Сильвер откликнулся на шутку быстрым взглядом и улыбкой, а затем стал серьезен:
– Здесь – он похлопал по саквояжу – все необходимые мне вещи. Человеку вроде меня нравится, чтоб в его возрасте ему было поудобнее. А эти – и он звонко шлепнул ладонью по двум сундукам – привезут домой мою долю того, что мы там найдем. Можно думать, я подсчитал все довольно точно.
– Нам понадобятся конторщики, чтобы все подсчитать, – пробормотал доктор.
Видя, что взгляд доктора изменил направление, Сильвер повернулся к двум отделанным медью оружейным футлярам.
– А вот эти я пущу в ход, чтоб получить то, что заслужил.
Угроза у Сильвера редко шла отдельно от шутки. Он ласково взял в свои огромные руки один футляр, раскрыл его, показал нам хранящиеся в нем пистолеты и ухмыльнулся той ухмылкой, какую я видел у него, когда он замышлял нечто большее, чем озорство. К счастью, мое лицо было закрыто муслиновой повязкой (я снова носил повязку, готовясь к жизни на борту черного брига): она помогла скрыть отразившуюся на нем тревогу.
В это утро Сильвер господствовал над всей набережной. Он был человеком, который не видит разницы между той жизнью, к какой он стремится, и той, какой живет в действительности. Его громовой голос, его шуточки, которые он произносил на смеси разных языков, обращаясь ко всем проходившим мимо или к тем, кто задерживался подле его экипажа, говорили о том, что он – человек в этом портовом городе заметный, известный многим, и у большинства пользующийся уважением. Он всем сообщал, что снова уходит в море, что благословенная земля стала слишком тверда под его ногой и