смогли разглядеть очертания чего-то большого.
— Может, это кит? — предположил Джим.
— Нет, он не двигается, — ответил Лукас. — Больше на небольшой корабль похоже.
— Эй, але! — крикнул вдруг чей-то голос. — Есть кто дома?
— Отчего же нету, — отозвался Лукас, — а вы к кому?
— Разве это не остров Усландия? — осведомился голос.
— Новая Усландия, — поправил Лукас. — А вы кто?
— Почальон, — немного жалобно отозвался голос из темноты. — Из-за сильного дождя я сегодня после полудня сбился с курса. А темнота такая, что ни зги не видать, вот я и врезался на почтовом катере прямо в государственную границу. Мне, правда, очень жаль, извините, пожалуйста!
— Это не страшно, — крикнул Лукас в темноту, — больше ведь ничего не случилось. Да вы сходите на сушу, господин почтальон!
— И рад бы, — послышался голос почтальона, — только у меня на борту целый мешок писем для Лукаса-машиниста и Джима-Кнопки, он такой тяжелый, что мне одному ни за что будет не справиться.
Друзья взобрались на борт и помогли почтальону спустить мешок на берег. Потом они общими усилиями притащили груз на кухню.
Это были письма всевозможных форм, размеров и цветов, с накленными на них редчайшими марками, посланные из Вьетнама и Фельмохинга, из Китая и Штутгарта, с Северного Полюса и с Экватора, одним словом, со всего мира. Их отправителями были дети, и те из них, кто еще не умел писать, как Джим, продиктовали свои письма или просто нарисовали их. Все они слышали или читали про приключения двух друзей и хотели узнать те или иные подробности, или пригласить Лукаса и Джима в гости, или просто похвалить их.
Наверняка, сейчас кто-нибудь из моих уважаемых читатетей и читательниц захочет узнать, были ли там и их письма. Да, они там были. Подтверждаю это здесь со всей определенностью.
Кроме всего прочего здесь были письма от ребят, которых Джим с Лукасом освобождали тогда из Дракон-города вместе с маленькой принцессой.
— Каждому нужно написать ответ, — сказал Лукас.
— Но я, — воскликнул Джим в сильном испуге, — я же не умею писать!
— Ах да, верно, — пробормотал Лукас, — ладно, придется мне тогда самому.
Джим молчал. Впервые ему захотелось уметь читать и писать, но только он хотел про это сказать, как маленькая принцесса немного насмешливо проговорила, обращаясь к нему:
— Ну вот видишь!
Больше она ничего не сказала, но и этого было достаточно для того, чтобы Джим умолчал о своем желании.
— Но сегодня все равно уже поздно, — заметил Лукас. — Возьмусь-ка я за это завтра.
— Тогда мне лучше остаться здесь, — решил почтальон, — я подожду, а утром заберу всю вашу почту сразу.
— Вы очень любезны, — сказал Лукас.
— Не желаете ли, — вмешался тут в разговор господин Эрмель, — переночевать у меня в доме? Мы можем немного побеседовать о географии — науке, в которой вы как почтальон безусловно много понимаете, и которая чрезвычайно меня интересует.
— С удовольствием, — радостно отозвался почтальон и встал. — Тогда спокойной ночи, дамы и господа!
И добавил, повернувшись к Джиму с Лукасом:
— Должно быть, приятно иметь так много друзей.
— Да, — ухмыльнулся Лукас. — Это верно. Правда, Джим?
Джим кивнул.
— Более того, — с важной миной объявил господин Эрмель. — Это важно. Спокойной всем ночи!
И он вышел и отправился к своему домику. Почтальон последовал за ним, однако еще раз обернулся и крикнул:
— Кстати, что касается сегодняшего происшествия со мной и катером на государственной границе, то завтра утром я принесу свои извинения королю Альфонсу Без-Пятнадцати-Двенадцатому!
И он скрылся в домике господина Эрмеля. Лукас тоже пожелал спокойной ночи и, оставляя за собой шлейф табачного дыма, тяжело зашагал к железнодорожной станции, где маленькая Молли стояла около большой толстобокой Эммы и мирно дремала.
И совсем скоро во всех окнах Усландии погас свет. Ее жители спали в своих постелях, ветер шумел в деревьях, и волны, большие и маленькие, шипя, омывали государственные границы.
Глава 2,в которой Джим изобретает маяк, большой и маленький враз
На следующее утро небо было все еще хмурым и пасмурным.
Первое, о чем вспомнил Джим, проснувшись, был странный сон, который он видел ночью. Как будто стоит он под высоким деревом, совершенно сухим и мертвым. На дереве больше не растут листья, и кора сошла, так что видно голую высохшую древесную плоть. Ствол растрескался, как от множества молний. На самом верху этого огромного мертвого дерева на суку сидит ужасно большая птица, какая-то облезлая и жалкая. Птица молчит, но из ее глаз текут огромные слезы, каждая размером с цеппелин. Вообще-то, Джим хотел удрать в страхе, что если эти слезищи упадут на него, наводнения не избежать.
Тут большая птица воскликнула:
— Джим Кнопка, прошу тебя, не убегай!
Удивленный Джим остановился и спросил:
— Откуда ты меня знаешь, большая птица?
— Так ты же мой друг! — отвечала птица.
— Как я могу тебе помочь, большая птица-бедняжка? — спросил Джим.
— Пожалуйста, помоги мне спуститься с этого ужасного мертвго дерева, Джим, — ответила птица, — иначе придется здесь умирать. Мне так одиноко, так ужасно одиноко.
— Ты что, не умеешь летать? — прокричал ей Джим. — Ты же птица.
— Джим, ты больше не узнаешь меня? — отозвалась птица невероятно печальным голосом. — Разве я могу летать?
— Пожалуйста, не плачь, — попросил сильно расстроенный Джим, — у тебя ужасно большие слезы. Если они прольются на меня, я утону. Тогда я больше не смогу тебе помочь.
— Ах, мои слезы ничуть не больше твоих, — возразила птица. — Глянь-ка на них хоть разок!
И Джим стал внимательно следить за падающей слезой и, к своему удивлению, заметил, что чем ниже она падает, тем меньше становится. А когда слеза, в конце концов, упала ему на руку, он это едва ощутил, в такую крошечную капельку она превратилась.
— Да кто же ты, большая птица? — спросил Джим.
А птица крикнула в ответ:
— Взгляни на меня как следует!
И внезапно в глазах у Джима прояснилось, и он увидел, и птица вовсе никакая не птица, а господин Тур Тур. И тогда Джим проснулся.
За завтраком в обществе госпожи Ваас и маленькой принцессы сон так и не давал ему покоя.
— Ты все еще сердишься на меня за вчерашнее? — спросила у него маленькая принцесса, очень переживавшая за то, что она обидела Джима.
— За вчерашнее? — рассеянно переспросил Джим. — Почему?
— Из-за того, что я тебе сказала «Ну вот видишь!».
— А-а, — протянул Джим. — Ничего страшного, Ли Си.
Только когда пришел Лукас и поинтересовался, хорошо ли они спали, Джим рассказал про свой странный сон. После его рассказа Лукас довольно долго молчал, выпуская из трубки густые облака дыма.
— Мда, мнимовеликан, — пробасил он. — Я часто его вспоминаю. Тогда в пустыне «Конец Света» мы бы без него пропали.
— И как он там? — пробормотал Джим.
— Кто его знает, — сказал Лукас. — Наверное, он так и живет в полном одиночестве у своего оазиса.
После завтрака госпожа Ваас убрала со стола, и маленькая принцесса стала помогать ей мыть и вытирать посуду, а Джим с Лукасом в это время принялись отвечать на многочисленые письма. Лукас писал, а Джим помогал как мог тем, что под каждым ответом рисовал в качестве подписи свою черную рожицу, складывал письма и распределял их по конвертам, наклеивал на них почтовые марки, а потом заклеивал уже готовые письма.
Когда все письма были готовы, то даже у Лукаса-машиниста, который и вправду был очень сильным, рука заболела. А Джим, который смачивал края всех конвертов и марки языком, совсем обессиленный, откинулся на спинку стула и сказал:
— Бобе бой, бу и баботенка!
Вообще-то он хотел сказать:
— Боже мой, ну и работенка!
Но язык у него приклеился ко рту. И ему пришлось еще раз почистить зубы и прополоскать рот, а то он не смог бы со всеми обедать.
После обеда появились почтальон и господин Эрмель. Они побывали у короля Альфонса и получили от него задание созвать всех подданных на аудиенцию.
И вот все общество отправилось наверх к замку.
Король как обычно сидел на троне в халате из красного бархата, в короне и шлепанцах в шотландскую клетку на босу ногу. Рядом с ним на специальном столике стоял большой золотой телефон.
— Мои дорогие подданные, — сказал он и приветливо помахал рукой каждому в отдельности. — Желаю вам приятного дня.
После чего слово взял господин Эрмель:
— Все мы желаем Вашему Величеству прекраснейшего дня и тем самым заверяем вас в нашем полном присутствии.
— Ну тогда, — начал король и несколько раз прокашлялся, чтобы собраться с мыслями. — Право, мои дорогие подданные, мне очень жаль, но я должен вам сказать, что повод, по которому я вас здесь собрал, серьезный. Он даже, так сказать, в известной степени…
Тут король Альфонс опять прокашлялся и немного беспомощно перевел взгляд с одного подданного на другого.
— Вы хотите сообщить нам о своем решении, Ваше Величество? — пришла на помощь госпожа Ваас.
— Разумеется, хочу, — откликнулся король. — Однако это не так просто. Ибо я принял несколько решений, точнее говоря два. Первое решение заключается в том, что я решил сообщить вам о своем решении. Вот я это сделал, и тем самым изложил свое первое решение.
Король снял корону, подышал на нее и рукавом халата принялся начищать до блеска, как он обычно поступал, если запутывался в своих сложных мыслях и хотел выиграть немного времени, чтобы выпутаться из них. Наконец он решительным жестом нахлобучил корону обратно на голову и заговорил:
— Мои дорогие подданные! Вчерашнее происшествие с почтовым судном показало, что дальше так продолжаться не может. Это было бы слишком опасно. На правительственном языке это называется «серьезное положение». И означает, что дальше так продолжаться не может.
— А что не может дальше так продолжаться? — спросил Лукас.