Конечно, это была ловушка. Уэйд вспомнил, что Трефц считался гениальным охотником. Все еще не двигаясь, он посмотрел дальше. Вскоре, действуя на ощупь, он обнаружил в чем тут дело.
Он нашел два тонких провода, прикрепленных к одежде убитого. Те привели Уэйда к двум ручным гранатам, спрятанным неподалеку. Провода были прикреплены к штырям, которые выдернулись бы, если бы тело потревожили. Любой, кто последует за Трефцом, почти наверняка будет осматривать тело, лежащее на самом видном месте…
Простая ловушка, но дьявольски хитрая.
Уэйд сунул гранаты в карман. Затем он вернулся к трупу, перенес его в тень поглубже и раздел, сменив одежду и содержимое карманов. Наплечную кобуру он пристегнул под рубаху – неудобно, но необходимо. Пусть стратегия Трефца обернется ему бумерангом.
Что же касается пулевого отверстия и пятна крови, то тут уж ничего не поделаешь. Их могли и не заметить, потому что рубаха все равно была красной. Что дальше?
Некоторое время Уэйд изучал лицо мертвеца. Он тоже был черноволосым и черноглазым. В этих чертах лица были определенные расовые особенности, которые были важны, но Уэйд был уверен, что среди русских он может сойти за своего. Он надеялся, что со времен Екатерины русский язык не слишком изменился.
Из кармана он достал небольшой компактный набор косметики и добавил несколько штрихов – достаточно, чтобы сделать его неузнаваемым. Затем он достал шарик воска и вставил его в рот, так что казалось, будто одна щека слегка распухла. Предполагаемая зубная боль опередила бы неудобные вопросы о несовершенном владении диалектом.
Он был готов.
Уэйд двинулся дальше по долине.
Русский город был не больше норвежского – маленькая деревушка. Одно здание, гораздо большим, чем остальные, и увенчанно куполом. «Должно быть, это здание принадлежит владыке Федору, – предположил Уэйд. – Трефц наверняка там». Теперь Уэйд видел людей, двигающихся по темным улицам, некоторые из них несли факелы, большинство направлялось к большому куполообразному зданию. Уэйд незаметно смешался с горожанами. В его поведении не было никакой нерешительности.
Уверенный в себе, как будто у него было какое-то определенное дело, он поспешил вместе с остальными.
И он слушал. Он мог уловить обрывки разговоров. Это было важно – не столько из-за смысла, сколько из-за диалекта, которым он должен был овладеть. Это был русский язык, несколько архаичный, но лингвистические способности Джима Уэйда были на высоте.
Он был у цели, и пришло время сделать первый шаг. Невысокий юноша с редкой подростковой бородкой толкнул его, и Джим Уэйд повернулся к юноше.
Он прижал руку к распухшей щеке и пробормотал так громко, как только осмелился:
– Где преподобный Владимир? Все дьяволы у меня в зубах, и мне нужны его молитвы. Не знаешь, где его найти?
Парень ничего не подозревал.
– Владимир? Разве ты не слышал? Владыка Федор приказал взять его под стражу, когда он попытался помешать нам сражаться с норвежцами. Владыка ненавидит Владимира… – тут он с любопытством уставился на Уэйда. – Я думал, все знают…
– Я сидел дома с этой проклятой зубной болью. Но…
Губы мальчика горько скривились.
– Ну, это конец бедного Владимира. Его отвели в пыточную Федора. Знаешь, что это значит…
Уэйд пропустил юношу вперед. Он задумчиво нахмурился. Наконец он последовал за потоком русских, которые вливались в большое здание. Они собирались в большом зале – месте грубого варварского великолепия.
– Федор скоро будет здесь, – пробормотал кто-то. – Как только убьет Владимира.
Повинуясь внезапному порыву, Уэйд направился к двери, где стоял охранник.
Он заметил взгляды, брошенные в ту сторону. Вероятно, он найдет Федора за этой дверью…
Охранник с любопытством посмотрел на Джима Уэйда, но не сделал ни малейшего движения, чтобы остановить его. Перед Громом простирался голый коридор. Ближе к концу вниз уходили ступени.
Камера пыток, вероятно, находилась глубоко под землей, чтобы крики не могли быть слышны снаружи. Джим Уэйд спустился по лестнице. Они остановились перед дубовой дверью, перед которой стоял еще один стражник, опершись на меч.
– Убирайся! – прорычал часовой. – Тебе следовало бы знать, что лучше не приходить сюда.
– У меня важные новости для Владыки, – сказал Уэйд.
– Что у тебя с лицом? Зубы, да? Ну, ты же знаешь, что Владыка не терпит присутствия посторонних, когда он там. – Охранник мотнул головой в сторону двери.
Внезапно его глаза сузились. Он уставился на пулевое отверстие в рубахе Джима Уэйда.
– Кто ты?
И его меч угрожающе поднялся.
Жест был завершен лишь наполовину. Кулак Уэйда врезался в челюсть охранника. Глаза часового закатились, и Гром Джим подхватил его, когда тот рухнул на пол. Он мгновенно распахнул дверь, толкнул перед собой своего пленника и шагнул внутрь.
Это была довольно маленькая комната, но хорошо обставленная орудиями пыток. Мускулистый полуголый мужчина был привязан к металлическим кольцам, воткнутым в каменный пол, а железо грелось в ближайшей жаровне, наполненной углями. Владыка Федор шагнул к своему пленнику с раскаленным железом в руке, когда в комнату ворвался Уэйд. Услышав шум, Владыка резко обернулся.
Это был крупный мужчина, очень тучный. Красные вены протянулись по его лбу. Он был похож на злобного, отвратительного, перекормленного борова – Иван Грозный погрузившийся в декадентское вырождение. Черные волосы упали ему на глаза. Он рывком отшвырнул их назад и уставился на Уэйда.
– Придурак! – прорычал он. – Убирайся!
– Извини, – сказал Уэйд, поджав губы. Он оттолкнул потерявшего сознание охранника и шагнул вперед.
Владыка Федор поднял шипящий железный прут.
– Не подходи! – рявкнул он. – Ты с ума сошел?
– Не люблю палачей, – пояснил Уэйд. Его глаза были похожи на ледяные черные озера. Он двинулся вперед с опасной, кошачьей грацией.
Федор взмахнул прутом по зловещей дуге. Уэйд мог бы схватиться за пистолет, но все, о чем он сейчас мог думать – это о необходимости врезать кулаком в это раздутое дегенеративное лицо.
Уэйд и в самом деле не любил палачей…
Он нырнул под прут и ударил ребром ладони по запястью Федора. Владыка взвыл, когда прут вылетел из его рук. Скривив губы от ярости, он бросился на Уэйда, широко раскрыв рот. Бить его было действительно жалко.
Но это было необходимо и отчасти даже доставляло удовольствие. Уэйд стоял, потирая кулак и глядя на грубую, бесчувственную фигуру. Он повернулся к полуобнаженному мужчине, который смотрел на него широко раскрытыми глазами. На волосатой груди было несколько небольших ожогов – Уэйд прибыл еще до того, как Федор разошелся по-настоящему.
– Закрой дверь, – распорядился пленник. – Никто не придет, никто не посмеет потревожить Владыку, когда он «работает» в пыточной, но лучше не рисковать.
Уэйд подчинился и освободил жертву от пут.
– Вы Владимир? Монах?
– Да, – коренастый мужчина с сожалением потер грудь. – Ну, еще несколько шрамов. Они не будут иметь значения. Спасибо, друг. А ты кто?
Уэйд объяснил, одновременно связывая Федора и охранника веревками. Время от времени Владимир кивал.
– Ты спас мне жизнь, и я помогу тебе, если смогу. Но я не знаю, как. Я уже пытался остановить людей, отговорить от похода на норвежцев, но они привыкли повиноваться Влалдыки. Они боятся ослушаться. А Федор настоящий тиран. Любопытно, – криво усмехнулся монах, – двести лет назад наши прадеды бежали от тирании Екатерины Великой, а теперь их потомки живут при еще худшем тиране.
– Они тебя не послушали?
– Они не знают ничего, кроме повиновения, – сказал Владимир, взглянув на неподвижное тело Федора. – Всю свою жизнь они ему подчинялись. Он приказал убить недовольных, и его слуги не колебались. Думаю, я единственный, кто когда-либо осмеливался сомневаться в авторитете Федора.
Уэйд кивнул. Семена бунта требуют времени для зарождения. Всю свою жизнь эти русские были приучены слепо повиноваться своему князю. Они… ну, они не могли понять, что есть какой-то другой образ жизни.
– А как же Трефц? – спросил он. – Ты его знаешь?
– Да. Он заключил сделку с Федором. Сказал, что если Владыка поможет ему завоевать норвежцев, он разделит с ним норвежское сокровище. Так и вышло, что Федор согласился вооружить своих людей ружьями и бомбами и уничтожить норвежцев. Тогда он и Трефц убегут из долины с добычей…
Уэйд задумался.
– Конечно, Трефц никогда не собирался выполнять это обещание. Он использует Федора как инструмент, так же как Федор использует свой народ. Где сейчас Трефц? Хотел бы я посмотреть на этого подлого негодяя.
Владимир указал вверх.
– В большом зале. Мы сегодня выступаем. Федор только и ждал, чтобы закончить со мной, прежде чем дать сигнал. Скажите, какая сейчас Россия?
– Ты ее не узнаешь, – мрачно усмехнулся Джим Уэйд.
Монах пожал плечами.
– Двести лет… Мы были группой политических беженцев, оскорбивших Екатерину Великую. Мы хотели свободы, которую она не давала. Так нас сослали в Сибирь! Мы бежали, двинулись на восток. Мы взяли лодки у туземцев и переправились на другой континент – вернее, наши деды и прадеды сделали это, надеясь найти убежище в Америке.
Уэйд кивнул.
– Переправились через Берингов пролив. А потом?
– Туземцы напали на нас. Мы бежали сюда. А вулканические газы взяли нас в плену…
Владимир внезапно замолчал.
Дверь со скрипом отворилась. Джим Уэйд резко обернулся, но было уже поздно. Человек, стоявший на пороге, целился из пистолета прямо в живот Грому Джиму.
Это был Бен Трефц.
На его широкой груди висел патронташ с патронами, а голова утопала в широких, как у бизона, плечах.
Бледные глаза, не мигая, следили за Уэйдом. А наушники придавали ему нелепый вид…
– Перед дверью должен был стоять часовой, – сказал он со спокойной яростью. – Я стараюсь все проверять. Когда я заметил, что часовой пропал… – Он не договорил. В этом не было необходимости.