— А вы, майор, являетесь противником этой группы? — осторожно спросил Джин.
— Я маленький человек, — уклончиво ответил майор. — Однако я сочувствую тем, кто считает, что, всякий раз, когда используют экс-нацистов типа генерала Гелена или Лота, мы обнаруживаем на поверку, что они используют нас!
Майор Дюк Дунбар оказался прав. Оправдывались его наихудшие подозрения. С каждым днем — а защитник встречался с Грином почти ежедневно — он становился все более вялым и угрюмым.
— Кажется, я перестарался, парень! — хмуро сказал он Джину. — Проявил чрезмерное рвение. Сунул свой нос не туда, куда следует. Дело подполковника Лота, этого нацистского убийцы американских летчиков, изымается из нашего ведения и передастся наверх, прямо в Лэнгли. А там его наверняка замнут и закроют! Я понимаю наших боссов, когда они прощают бывшим нацистам убийство русских солдат и офицеров, но еще не слыхал, чтобы они защищали убийц наших парней!..
— Вспомните Хойзингера, Шпейделя и других нацистских генералов, — возразил майору Джин. — Вся эта свора спелась с нашими генералами.
— Твой язык не доведет тебя до добра, парень! — предупредил майор Дунбар. Больше он не появлялся.
— Этот дон-кихот, — презрительно отозвался о коллеге Бедфорд, — оказался либералом, чистоплюем, «розовым» правдоискателем. Нам такие не нужны. Кажется, дело пахнет у него отставкой.
У следователя капитана Лероя Бедфорда были свои заботы. Высокое начальство желало, чтобы вся эта темная история с дезертирством капитана Грина не получила никакой огласки, и вдруг сначала левая печать, а затем большая пресса Штатов и американские издания в Европе подхватили новую сенсацию. Вторую неделю с первых полос не сходили черные, кричащие шапки:
Капитан «Зеленых беретов» Джин Грин отказывается воевать во Вьетнаме.
Капитан — работник ЦРУ дезертирует из армии США.
Американский шпион, высланный из России, объявлен дезертиром и находится под судом.
Экс-майор Хайли: «Джин Грин — жертва интриг ЦРУ!»
Конгрессмен Чиверс требует расследования роли ЦРУ в скандальном деле дезертира Джина Грина!
Ширли Грант просит сенатскую комиссию по делам вооруженных сил вмешаться в дело Грина.
Натали Грин, сестра дезертира Грина, возбуждает дело о разводе с исчезнувшим мужем — шпионом ЦРУ!
А потом появилось еще одно сенсационное сообщение, которое объяснило читателям, кто стоял за всей этой шумной кампанией в прессе:
Миллиардер Грант разводится с женой Ширли, обвиняя ее в любовной связи с дезертиром Грином и в организации кампании в его защиту!
Далее сообщалось, что мистер Грант получил анонимный пакет с дневниковыми записями Джина Грина, относящимися к 1962 году, когда Грин являлся слушателем офицерских курсов. Из этих записей со всей ясностью следовало, что Джин Грин и Ширли состояли в любовной связи.
На следующий день газеты вышли с такой шапкой на первой полосе:
Грин или Грант?
Ширли Грант. «Я горжусь тем, что меня любил такой человек, как Джин Грин, а Грант пусть катится к черту!»
Хайли, Натали Грин, Ширли Грант, Берди Стиллберд создали комитет защиты дезертира Джина Грина.
Запоздалые «пресс-релизы», инспирированные ЦРУ, лишь подливали масла в огонь сенсации:
«Зеленые береты» осуждают дезертирство Грина. Тэкс Джонсон: «Долой Грина и его подпевалу — Натана Стиллберда!» ЦРУ официально заявляет:
«Грин никогда не выполнял задание ЦРУ в Москве!»
ЦРУ спрашивает: «Не является ли Грин агентом Москвы?»
В бой вступило и мировое общественное мнение:
Студенты Гарварда, солидарные с Грином, сжигают призывные карточки, распевая: «Эл-би-джей, Эл-би-джей! Сколько убил ты сегодня детей?»
10000 лондонских студентов пришли к американскому посольству на Гровнор-сквер, чтобы выразить протест против суда над бывшим Оксфордским студентом Грином!
Кембридж собирает подписи под письмом протеста против линчевания Грина — борца за мир во Вьетнаме!
Битлы и Роллинг-стоунз солидарны с Грином!
А местные газеты «Франкфуртер рундшау» и «Абенд-пост» вышли даже с такой сенсацией:
Аресты во Франкфурте — группа студентов планировала побег Грина из американской военной тюрьмы!
Поначалу Джин ничего не знал о своей новой славе: в камеру-одиночку ему доставляли газеты с вырезанными цензором сообщениями прессы, касавшимися его дела. Но после того, как он провел двухнедельную голодовку и пресса неведомыми путями узнала об этом и подняла шум, начальник тюрьмы разрешил доставлять ему газеты без цензуры. Ему было позволено даже заказывать книги в тюремной библиотеке и центре Информационного агентства США во Франкфурте-на-Майне. Джин читал целые дни напролет.
С усмешкой, адресованной прежнему Джину, он прочитал о том, что последняя книга его бывшего кумира Яна Флеминга «Пистолет» разочаровала всех поклонников покойного писателя, а американцы выпустили кинопародию на Джеймса Бонда, агента 007, под остроумным названием «Агент 0 #190;».
Читая книгу за книгой, он поражался вопиющему своему невежеству. Ведь в медицинском колледже он успевал читать одни только медицинские книги, а в армии не оставалось времени для чтения. Теперь он понимал, какую ошибку сделал в жизни, предав Александра Флеминга, изобретателя пенициллина, ради изобретателя «бондитизма» Яна Флеминга.
Как-то капитан Лерой Бедфорд пришел с каким-то вороватого вида доктором Тайссепом из комитета «Свободная Европа».
— Если вы будете благоразумны на суде, — сказал Джину этот лощеный господин, — мы сможем предложить вам высокооплачиваемый пост здесь, на радиостанции «Свободная Европа», или в НТС на радиостанции РИАС в Западном Берлине, или же в одном из антикоммунистических учебных центров в Западной Европе.
Джин отказался от этой взятки. Он еще в Форт-Брагге узнал, что во Франкфурте-на-Майне дислоцируется один из главных европейских разведцентров США и что между американской пропагандой и разведкой существует прямая связь. Личность этого жуликоватого доктора с бегающими глазами была ему предельно ясна.
И наконец настал день, когда капитан Бедфорд объявил Джину:
— Это наш последний разговор, Грин. Завтра — «корт-маршал». В последний раз советую тебе признать себя виновным, покаяться на суде и просить о снисхождении. Это произведет хорошее впечатление на прессу, а следовательно, и на суд. Я могу обещать тебе, что тогда ты отделаешься разжалованием и четырьмя месяцами тяжелых работ. Если же ты встанешь в героическую позу «конщиенщес обджектор», как какой-нибудь «яйцеголовый», то тебя трахнут по твоей упрямой башке всем сводом законов. Так и знай. К тому же такого предательства тебе не простит ЦРУ, а у «фирмы», как ты знаешь, длинные руки. Руки, охватывающие весь этот шарик. Будь благоразумен, Грин! Тебя, конечно, не повесят — последний смертный приговор военный суд США вынес четыре года назад за шпионаж. Однако не забывай: тебя будет судить, согласно Единому кодексу военной юстиции, не суммарный военный суд, не специальный военный суд, а генеральный военный суд — суд высшей инстанции, который разбирает самые тяжкие преступления и выносит приговоры от пожизненного заключения до смертной казни. Считай, что камера в военной тюрьме тебе обеспечена. Будь спокоен, генеральный военный суд из тебя сделает франкфуртскую сосиску.
Джин часто вспоминал теперь рассказы бывалого Бастера, не раз сидевшего в «бриге» — военной тюрьме:
«Как доставили меня в «бриг», первым делом вываляли в каком-то ДДТ, как пирог в муке. Потом одна минута под душем. Напялили арестантскую форму. Отвели в одиночку. Тут я перестал быть Бастером и стал номером триста тридцать пять. «Сэр, арестант номер триста тридцать пять просит разрешения сходить в сортир, сэр». К тюремщикам мы обращались только по такой строгой форме. Скажешь «сэр» только раз, сразу кулаком в зубы. «Триста тридцать пять! Убери койку!» Так обращались ко мне. Часы полного одиночества. Глазок. За ним — закон. За ним — слепая, мстительная, жестокая власть. Били нещадно, издевались как только могли. Чуть что — изобьют, кинут под душ, опять изобьют. Два часа гимнастики в самом бешеном темпе. Кормили, правда, сносно: на первое гороховый суп, свиная отбивная с брокколи и подливкой. Затем — жидкий кофе. Все в жестяной посуде. На обед давали пять минут.
Душа, само собой, изныла по выпивке. Раз я послал охранника подальше — он отлупил меня прикладом автомата и рукояткой «кольта», швырнул в карцер, в каменный мешок, на хлеб и воду. Потом я стал повежливей. На бритье — три минуты, справить нужду — две минуты. Подъем в пять ноль-ноль, вечерняя поверка в двадцать один ноль-ноль. Офицеры в тюрьме не работали, а наш брат не только драил тюрьму, но и добывал камень в карьере. Помахал я там шестнадцатифунтовой кувалдой. В общем, по сравнению с военной тюрягой гражданская — санаторий! Но самая страшная тюрьма из всех — это военная тюрьма Форт-Ливенуорта». Не проходило часа, чтобы Джин, сгорая от бессильного гнева, не думал о Лоте. Где он? Куда пропал? Неужели вышел сухим из воды там, в России?…
Это было на второй день после дуэли Джина и Лота в бассейне…
Николай Николаевич плыл в теплой воде голубого прозрачного океана.
Рыбы, водоросли, скалы — все это на этот раз не интересовало его. Это вроде и было и не было. Оно жило отдельно, вне его.
Тепло, покой и движение — вот что ощущал он в этом сне, бездумном и расторможенном.
Вдруг он услышал звук — что-то скрипнуло. В глаза ударил яркий свет.
Нервный ток пробежал по телу — и он проснулся. Над ним, прислонившись к стене, стоял Рунке. Николай Николаевич закрыл глаза, пытаясь сообразить, что происходит, затем судорожно протер веки, и снова перед ним, прислонившись спиной к стене, стоял Рунке.
— Что происходит? — по-русски спросил Николай Николаевич.
— Не волнуйтесь, профессор, — ответил по-немецки Рунке. — У меня чрезвычайное сообщение.
Лот сделал вид, будто он очень взволнован. Николай Николаевич посмотрел на часы: было четверть шестого. За неплотно прикрытыми шторами едва брезжил сероватый рассвет.