— Что вы здесь делаете?!
— Как что? Работаю шофером у князя Вонсяцкого!
В своем «меркюри» я с невыразимым облегчением вытер платком мокрое от пота лицо. И на акселератор нажал так, словно за мной сам черт гнался.
Но больше всего я боялся, мчась по коннектикутскому шоссе со скоростью почти восемьдесят миль в час, что приеду в Нью-Йорк, куплю у первого попавшегося газетчика вечернюю газету и узнаю, что Москва пала…
На полях дневника Джин прочитал приписку:
«Встречу и разговор с Вонсяцким можно понять только в свете последующих событий: на следующий же день мы все узнали о начале грозного контрнаступления русской армии под Москвой и о вероломном налете японцев на Пирл-Харбор. Америка объявила войну Японии. Германия объявила войну Америке. Америка — Германии. Через несколько месяцев ФБР арестовало графа Вонсяцкого по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Суд посадил его вместе с шефом фашистского американо-германского Бунда в федеральную тюрьму. Так закончилась карьера фюрера всея Руси».
Далее Джин прочитал еще одну карандашную приписку отца:
«Тот день был великим праздником. Россия, моя Россия истекала кровью, но не падала на колени. Значит, сильна Россия, не ослаблена, а укреплена революцией. Значит, дело России правое и победа будет за ней! Так началось мое прозрение…»
ТРЕТИЙ РАУНД
СДВОЕННЫЕ МОЛНИИ
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
КЛИНЧ
Когда мастер-сержант Дик Галифакс оглядел пеструю толпу своих будущих питомцев, взгляд его остановился на Грине.
Джин был задумчив, не суетлив и элегантен. Спортивная темно-синяя рубашка, легкие спортивные брюки цвета маренго, оксфордские ботинки, сшитый на заказ клетчатый твидовый пиджак — все явно приобреталось в дорогих магазинах.
— Временно будете старшим! — сказал Дик. — Вы из рэйнджеров?
— Из штатских.
— Тогда отставить!
— Если не возражаете, старшим могу быть я, — предложил свои услуги гигантского роста американец. Он представился: — Сержант Бак Вуд, или Бастер.
— Хорошо, — подумав, согласился мастер-сержант. — Посадка через тридцать минут. Вон там, видите, «локхид» — это наш толстопузый Си-130.
— Ясно, сэр… Все слышали, кто теперь старший? — Бастер гоготнул и тут же жестом подозвал к себе первого попавшегося на глаза парня из их команды.
— Матео-Хуан-Мария-Хименес де Малино, — доложил тот.
— Мэт! — Бастер перечеркнул пышный перечень его имен. — Горючее есть? Голова от похмелья разламывается.
— Я и, сам бы не прочь опохмелиться, — пожаловался Мэт.
— То ли дело у вас в Гаване!
— Мы еще там будем, — сверкнул глазами Мэт.
— Мне там нечего делать, — отрезал Бастер и отошел.
Джин вместе со своей командой прилетел в Форт-Беннинг для того, чтобы, сделав пересадку, отправиться в конечный пункт назначения — Форт-Брагг.
В школы Брагга, как правило, отбирались лучшие рэйнджеры отличившихся батальонов.
Перед тем как они приступали к занятиям в специальных войсках, им жаловали отпуск — «Ар-энд-ар». Отпуск! Пять дней полной свободы. Хочешь, езжай домой, хочешь, пей-гуляй, пока звенят в кармане деньги.
Кроме долговязого Стиллберда, которого Бастер сразу же окрестил Берди, никто из отпускников не поехал домой.
Стиллберд был высокий, худой, с руками ниже колен, с аккуратным пластырем на лбу, с умными грустными иудейскими глазами, хотя, как он объяснял, у него в крови было лишь «два-три заблудившихся еврейских эритроцита».
— Был у мамы, говоришь? — переспросил его Бастер.
— У мамы. Она работает кассиршей в «Армии спасения».
— Мама — хорошо, а «кошкин дом» — лучше, — заявил Бастер. — А это что у тебя?
— Браслет.
— С секретом?
— Нет, он просто магнитный, от гипертонии.
— Ты болеешь? — удивился Бастер.
— Да, то есть нет… Боюсь заболеть.
— Сразу видно, что браслет не золотой, — вмешался в разговор странного вида итальянец. Он стоял, привалившись спиной к штабелю ракет.
Бастер оглядел его с головы до ног и улыбнулся.
— Ты в большом порядке, — заметил он.
— Да, — смутился итальянец.
— Одет по сезону.
— С кем не бывает, — невольно улыбнулся итальянец.
— Куда уж…
Все засмеялись.
— Как тебя зовут, бедняга?
— Доминико Мадзини
— Дуче, — категорично заявил Бастер. Итальянец был одет в костюм покойника: тапочки на картоне, черные бумажные штаны, белая бумажная рубашка, прихваченная сзади на живую нитку, — расчет на горизонтальное положение, свойственное покойнику.
— Три доллара? — спросил Бастер.
— Два… Я покупал его в дни «сейла» в Лас-Вегасе… Проклятая рулетка! Проигрался в дым.
— А вот он, Дуче, видно, бросил играть и начал одеваться… Правильно я говорю, Тэкс?
Техасец ничего не ответил. Он только метнул на Бастера недружелюбный взгляд из-под восьмигаллонной шляпы, продолжая стоять как монумент на несгибаемых ногах в лаковых сапогах на высоком каблуке.
— Ты, видно, не в духе, Тэкс? — примирительно спросил Бастер.
Тот перестал жонглировать «спринг-найфом» и, несколько раз с оттяжкой проведя лезвием ножа на ладони, небрежно бросил:
— У меня был тяжелый отпуск: пришиб трех человек и пять негров.
— Ублюдок! — неожиданно вырвалось у Джина.
— Что с вами, колледж-бой? — спросил Тэкс.
— Я сказал, что ты хвастун и ублюдок.
— Ну-ка подойди сюда, крошка.
Джин подошел. Тэкс замахнулся, но тут же получил серию ударов так же чисто, как демонстрируют работу с грушей. Все удары были по корпусу. Тэкс выронил нож и упал у штабелей с ракетами, согнувшись как складной нож.
Японец Кэн Эгава, оценив мастерство и силу ударов Джина, положил рядом с Тэксом выроненный им «спринг-найф» и с невозмутимым лицом пошел на посадку.
Когда Тэкс пришел в себя, Бастер заметил, что ему могли бы понадобиться тапочки Дуче.
— Вставай, парень, нам пора, — услышал Тэкс. Он, словно пьяный ошалело встряхивая головой, встал, поднял с земли свою восьмигаллонную шляпу, спрятал в карман нож и бездумно поплелся за всеми на посадку.
Аэродром Форт-Брагга был забит самолетами. Выстроившись как на парад, стояли новенькие восьмимоторные бомбардировщики Б-52, новейшие Б-52-Н, «фантомы» с серебристыми ракетами под крыльями и надписью на фюзеляже: «U. S. Air Force».
Чуть поодаль, рядом с прожорливыми «Боингами», возвышались воздушные заправщики-танкеры. Даже в громоздкости своей они все же напоминали собой что-то птичье.
Штабеля ракет «Скайболт» класса «воздух — земля» и «Атлас-Е» и «F» тянулись вдоль цементных площадок ровными рядами, как дрова на дровяном складе.
В ожидании первого лейтенанта Чака Битюка, Джин и его товарищи, разомлев, сидели на пятисотфунтовых бомбах, которые, несмотря на накидки из маскировочных сеток, были прокалены солнцем. Пекло сверху, пекло снизу, только дыма изо рта не хватало. Но, сидя на раскаленных бомбах, курить им было явно ни к чему…
— Что же ты своих дам так и не вспомнил? — спросил Мэта Бастер, разложив на коленях несколько «трехпалубных» сандвичей.
— Я их помню, конечно. Не всех, но помню, а вот…
— Что? — неожиданно заинтересовался Стиллберд.
— Было ли у меня с ними что-нибудь такое или нет — не помню.
— А они заставляли тебя кое-что вспомнить?
— Не они — их тещи. То есть их матери. Женись, говорили они, и все.
— Дай кусок вестерна, — не выдержал наконец Дуче, глядя на уплетающего сэндвичи Бастера.
— У вас это называется вестерн? — он протянул ему бутерброд.
— Какая тебе разница? — уже не способный думать ни о чем другом, промычал итальянец, запихивая в рот начинку.
Вскоре за ними прибыл их будущий командир.
— Капитан Чак Битюк, — представился он и критически оглядев всех, сразу же занялся Дуче.
— Костюм покойника.
— Да, сэр.
— Где пропили свою одежду?
— В Лас-Вегасе, сэр.
— А что это у вас под глазом? — спросил он Тэкса
— Был в отпуску, сэр.
— Кровоподтек совсем свежий.
Тэкс промолчал.
— Где служили? — спросил Чак Кэна Эгаву.
— В Корее, сэр.
— А вы? — спросил он Джина.
— Я доброволец.
— По убеждению, долги?
— Частности.
— Сэр, — поправил Джина Чак. — Что за частности?
Джин молча поглядел на него.
Чак выдержал паузу и, обращаясь ко всем, сказал:
— Я рад, что буду учить вас истинно мужской профессии.
После разговора с Чаком все прошли к машине уже без прежней свободы и развязности.
Вместе со всеми заметно сник и мастер-сержант Дик Галифакс.
Капитан Битюк был краснолицый, с рыжими крупными веснушками на лице, крупным носом картошкой, крупным подбородком с нижним прикусом, толстыми пальцами, покрытыми рыжей щетиной, и маленькими, пронзительными пуговками глаз.
Он был приземист, грудаст, тяжел и массивен, как баварский рабочий конь.
В машине Чак сделал своим воспитанникам два сообщения. Первое:
— У меня характер простой, — сказал он. — Сам себе ничего не позволю, но и вольностей не допущу. Отец меня учил так: сидим, бывало, с братом на кухне и держим ладонь над горящей спичкой. Кто первым уберет ладонь — схватит оплеуху. — Он показал огромную ладонь, изрезанную мелкими морщинами с черными точечками подпалин.
— А это топор, — продолжал он, показывая ребро ладони с ороговевшим бугром в центре.
Второе сообщение было общего порядка.
— Нам страшны только Эм-Пи и «зеленые береты». Остальных мы — того. Кто выслужится до «зеленых» — счастливчик. Там платят двести пятьдесят долларов в месяц… Место здесь ровное. Жарко… Гадов и гадюк много. Деревьев — никаких.
Когда машина въехала в город, Чак сказал:
— Сверим часы, как перед боем. Даю увольнительную: двадцать минут! Можете оглядеться.
Из машины вышли только Джин, Стиллберд и Бастер.
Форт-Брагг, этот военный город, равный по территории Будапешту, состоял из полигонов, аэродромов, особых канцелярий, плацев, складов боеприпасов, «типовых строений А».