— Ты заговорил прямо как господин Ракшас.
— На самом деле я его и цитирую, — объяснил Джон. — А мысль у меня такая: будем искать Уму там, где есть много других бездомных людей. На Вашингтон-сквер. На Центральном вокзале. На Нижней Восточной стороне. Судя по статье, которую я на днях читал в газете, поиски стоит начать в подземке, на станции «Чэмберс-стрит», в туннелях А или С. Там живет куча бездомных. И еще… Идти туда надо ближе к ночи. Днем-то все бездомные на улицах промышляют, а вечером скапливаются в одном месте для ночлега. Тогда легче найти кого надо.
Они дождались темноты, а потом и позднего вечера. В такое время детям надлежало быть в постели, а они выскользнули из дома, причем родители этого даже не заметили, поскольку устроили званый обед для банкиров — друзей мистера Гонта. Близнецы доехали по линии А в центр, до станции «Чэмберс-стрит», и быстро обнаружили, что, во-первых, нищие в самих туннелях нью-йоркской подземки не живут, а во-вторых, пятьдесят тысяч бездомных — это не шутка, и оказаться среди них небезопасно, особенно ночью. Один тип преследовал их от кафе на Вашингтон-сквер несколько кварталов на север, почти до самой Юнион-сквер. Дети ускорили шаг и в конце концов потеряли его из виду, но по-прежнему шли очень быстро и нервно оглядывались через плечо.
— Н-да, глупая идея, — признался Джон, с трудом переведя дыхание. — Почему ты не отговорила меня, Фил? Ведь ты всегда вмешиваешься, когда меня заносит.
— Я не вмешивалась, поскольку ты был прав, — сказала Филиппа и ткнула пальцем в стеклянную дверь банка. Там, в тамбуре, рядом с банкоматами сидел самый грязный бродяга, какого Филиппе доводилось видеть в жизни, а рядом с ним, на грязном спальном мешке, расположилась высокая, худенькая девочка со светлыми волосами, в одежде отнюдь не ветхой, а просто модно поношенной и совсем не такой неряшливой, как у ее спутника. Это была Ума Каруна Айер. Увидев близнецов. Ума быстро вскочила и распахнула дверь.
— Вы тут откуда взялись? — удивилась она.
— Тебя ищем, — сказал Джон, покосившись на старого бродягу, выросшего за спиной у Умы.
— Вас прислала моя мать? — требовательно спросила Ума.
— Нет, что ты, — заверила ее Филиппа. — Просто нам нужна твоя помощь. У одного нашего друга неприятности, и он попросил нас приехать. Но туда надо ехать несколько часов на поезде, а нам очень сложно выйти из дома, не предупредив маму.
— Это мне знакомо, — сказала Ума. — Туда не ходи, этого не делай… Вот поэтому я не дома, а здесь. Хочу пожить самостоятельно. — Она печально вздохнула. — Послушайте, я бы вам охотно помогла. Только сейчас холодно, и джинн-силы у меня маловато. Пока не наступит весна, меня хватает максимум на то, чтобы сделать себе чашку кофе.
— Тогда, прости уж, какой смысл быть отшельницей? — удивился Джон. — Если ты не только другим, самой себе помочь не можешь? Ума, ты ведешь опасную жизнь.
— Не волнуйся, не пропаду. Погода через несколько дней наладится. — Она взглянула на своего оборванного спутника. — А до тех пор обо мне позаботится мой друг Африэль.
Филиппа хмыкнула.
— А кто позаботится о самом Африэле? у вас обоих такой голодный вид. — С этими словами Филиппа раскрыла кошелек и вручила каждому по десять долларов. — Вот, держите.
Африэль спрятал деньги за пазуху и принялся грязными пальцами крутить хохолок спутанных желтых волос на лбу. Вонял этот бродяга, как заплесневелый бутерброд с сыром. Из его дырявой тапочки торчал большой палец, красновато-коричневый, похожий на скукоженный грецкий орех. Филиппе при каждом взгляде на него хотелось вынуть носовой платок и закрыть им нос и рот.
— Премного вам обязан, — произнес Африэль глухо, точно из глубокой просмоленной бочки.
— Совершенно не за что, — сказала Филиппа, борясь с приступом тошноты, вызванным смрадным дыханием Африэля.
— Скажите-ка, — спросил вдруг Африэль. — Это все ваши деньги?
Филиппа опешила от такой неблагодарности.
— Гм… да… — сказала она. — А что? Этого мало?
— У меня тоже немного имеется, — вставил Джон. — Вот, возьмите еще.
Африэль взял деньги Джона и тоже сунул за пазуху. Потом он оскалился:
— За вашу доброту, за помощь мне и Уме я тоже вам помогу.
— Что же вы можете для нас сделать? — Филиппа недоуменно улыбнулась.
— Обычно я не помогаю джинн, — сказал Африэль, не обращая на нее внимания. — Я должен помогать исключительно людям. Но поскольку вы оба наполовину люди, думаю, помочь вам не возбраняется.
— Откуда вы знаете, что мы — джинн? — спросила Филиппа. — Вы тоже отшельник?
— Нет. — Африэль улыбнулся — Я не отшельник.
— Африэль — ангел, — сказала Ума. — Он ангел молодости.
Джон с сомнением оглядел оборванца, стоявшего рядом с Умой: засаленный, как коробка из-под пиццы, и, судя по виду, намного старше их собственного отца.
— Это шутка? — сказал он. — Смешно. Так значит, вы помогаете мундусянам, которые делают вам добро?
Африэль кивнул и вновь улыбнулся, обнажив зубы, на чистку которых наверняка ушло бы несколько часов.
— Страннолюбия не забывайте, — произнесла Филиппа, неожиданно вспомнив мамины слова, — ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам.
Она говорила и думала, что страннолюбие в отношении Африэля требует немалой отваги, уж очень он вонюч. Но в то же время в его пронзительно-синих глазах было что-то необычное, выделявшее его из толпы.
— Верно, — сказал Африэль. — Хотя это не мой случай. В наши дни люди стали чересчур самонадеянны. Слишком верят в себя и считают, что наука даст ответ на любой вопрос. Моя работа состоит в создании всякого рода случайностей, странностей, чтобы люди удивлялись и понимали, что ученые знают далеко не все. Я создаю ситуации, позволяющие людям верить во что-то — помимо самих себя.
— То есть вы творите чудеса? — уточнил Джон.
— Не только, — ответил Африэль. — Я также ведаю предзнаменованиями, знаками свыше, приметами, знамениями, откровениями, сверхъестественными явлениями и загадками природы. Работаю все дни, кроме воскресении. По воскресеньям отдыхаю.
— Ангелы намного могущественнее, чем джинн, — с намеком вставила Ума. — Если Африэль сосредоточится, ему подвластно практически все.
— Меня тронула ваша доброта, ваше желание помочь нам с Умой и вашему другу Дыббаксу, — сказал Африэль. — Ведь вы именно Дыббаксу решили помочь, верно?
— Э… а… ну да, — пробормотал Джон. Похоже, ангелам ничего не нужно объяснять, они и так все знают.
— Ваша помощь ему потребуется не единожды, причем самая разнообразная, — сказал Африэль. — Больше открыть вам я не вправе. Это означало бы попытаться изменить судьбу. Но беспрепятственно выбраться из дома я вам помогу. У вас обоих будет алиби. Или, точнее, дома останется ваше «второе я». Два «вторых я», поскольку вас все-таки двое. А вот насчет джинн-силы я вам не помощник. Боюсь, придется дожидаться более теплой погоды. Я творю чудеса только из области возможного. А невозможное — вне моей компетенции.
Филиппа кивнула.
— Что значит «второе я»? — спросила она Африэля.
— «Второе я» пребывает в том месте, где вы по какой-то причине находиться не можете, — сказал Африэль. — Ваше алиби — это вы сами.
Африэль ткнул грязным пальцем на кого-то, кто внезапно оказался прямо позади близнецов. Они обернулись.
— Джон и Филиппа, разрешите представить вам Джона и Филиппу.
Джон почувствовал, что челюсть у него буквально отвисла от изумления. Перед ним стоял… он сам.
— Это же я, — ошеломленно произнес он. — Как вы это сделали, Африэль?
— Чудо, — коротко пояснил ангел. — Научных объяснений нет. — Он пожал плечами и поскреб засаленную макушку. — Я же рассказывал, на что способен. Кстати, замечу — точности ради, — что само явление квалифицируется не как чудо, а как диво.
— И в самом деле диво, — прошептала Филиппа, которая была изумлена не меньше брата. Ведь перед ней стояла ее точная копия. Она обошла вокруг Филиппы-2 и посмотрела сзади на свое «второе я», ведь ей никогда не доводилось делать этого прежде. — Я действительно так выгляжу?
— Джон — просто твой биологический близнец, — сказал Африэль Филиппе. — А это — идентичная копия. Она будет думать, говорить и вести себя в точности как ты. Никто, кроме тебя самой, вас не различит. Ни мать. Ни даже Джон.
— Но она все время молчит, — заметил Джон. — Если бы она действительно была точной копией Филиппы, она давно бы встряла и задала вам какой-нибудь каверзный вопрос.
— Спасибо на добром слове, Джон, — сказала Филиппа. — Но он прав, Африэль. Она все время молчит.
— Они не начнут вести себя подобно вам, пока вы не пошлете их вместо себя домой, — сказал Африэль. — Как видите, они — ваше непосредственное продолжение. На самом деле это простейшая квантовая механика. Пусть Эйнштейн в это не верил, но одна и та же вещь вполне может существовать в двух местах сразу. Явление называется «суперпозиция». И никакого логического объяснения не имеет. Ни один ученый не сможет объяснить суперпозицию еще по меньшей мере сто лет. Именно поэтому это явление находится в моем ведении.
— Значит, как только мы пошлем их домой, — начала Филиппа, — эти двое станут нами?
— Да, за исключением всего двух, но очень важных моментов, — ответил Африэль. — Во-первых, они не имеют душ. Наделить их душами не по силам даже мне. Так что не позволяйте им даже близко подходить к зеркалам ваших душ, иначе мама в два счета все раскусит. Во-вторых, они не могут заменить вас на неограниченный срок. Их существование имеет свой конец, это связано с субатомным распадом, и объяснять весь механизм — дело слишком долгое. Просто помните: ваши «вторые я» просуществуют одну вечность. Да-да, не удивляйтесь, вечность — это единица времени в эфирной вселенной, а вовсе не бесконечная ось, на которую нанизано время.
— А как долго длится одна вечность? — спросил Джон. — В земных единицах?
— Ровно один миллион секунд. Или, если взять более понятные единицы, одиннадцать дней тринадцать часов сорок шесть минут сорок секунд и кое-что в периоде. — Африэль захихикал. — Теперь понимаете, почему проще сказать «вечность».