Уж не знаю, правду ли сказала Айша, но я, несомненно, начинаю становиться такой же жестокой, как она. Вот ужас-то! Но что я могу сделать?
ДЕНЬ ТРЕТИЙ. На самом деле я не вполне ясно представляю, сколько я здесь уже пробыла, потому что день длится почти бесконечно, а темнота наступает и тут же снова сменяется днем. Возможно, время здесь течет так же медленно, как в лампе или в бутылке, если ты ввинтился в нее в неверном направлении. Наверно, Висячий дворец и Иравотум существуют вне нормального трехмерного пространства и времени. В книге Эно об этом ничего не сказано, но он ведь писал ее несколько тысяч лет назад. Полагаю, в глубокой древности верховный жрец Беллили не знал о таких вещах, как относительность и астрофизика.
Так или иначе, я уже дважды ложилась спать когда за окном было еще светло, и пробуждалась когда было уже светло. Или все еще светло? я спросила об этом мисс Угрюмпыль, но после вчерашнего она со мной больше не разговаривает. Конечно, я в отместку не утерпела и снова сказала ей что-то обидное. И, как ни дико это звучит, на сей раз я и вправду почувствовала, как что-то во мне затвердело, закаменело — сердце или что там у нас имеется внутри, что заставляет нас заботиться о чувствах других людей… Очень странное ощущение. И все же…
И все же в этом есть и свои положительные стороны. Ведь если ввести в собственную жизнь побольше логики, это может оказаться очень выгодно. Например, я начинаю понимать одну весьма важную истину: мир устроен так, а не иначе, и не имеет смысла оценивать его с позиций «хорошо-плохо» или «правильно-неправильно». Надо подняться выше подобных рассуждений.
Но все-таки было бы здорово, если бы приехал Джон! На первых страницах дневника я написала, что Джон наверняка попытается меня спасти. Теперь я ощущаю его приближение еще острее, поэтому думаю, что не ошиблась. Может, он даже ближе, чем я думаю. Это, разумеется, еще одна причина, почему надо прятать дневник. Надеюсь, Айша не ощущает, что он близко. А если что-то смутно и чувствует, так объясняет это моим присутствием — мы же все-таки близнецы.
ТОТ ЖЕ ВЕЧЕР. Я дважды возвращалась в сад, к лестнице, которая, если верить господину Цыпе, ведет к Восса Veritas, к Устам Истины. Но оба раза в саду оказывалась мисс Угрюмпыль — подстригала розы. На третий раз, однако, мисс Угрюмпыль в поле зрения не было. Там был только бедный, прикованный к стулу господин Цыпа, все еще читавший вслух «Человека в железной маске». Перед тем как сбежать вниз по лестнице, я остановилась возле него и извинилась. По-моему, это очень благородно с моей стороны, учитывая то, как отвратительно он со мной поступил.
— Не бойтесь, господин Цыпа, вы тут навсегда не останетесь, — пообещала я. — Когда я стану Синей джинн, я освобожу вас от этого наказания.
— Под впечатлением разговора, происшедшего у него только что с королем… — ответил господин Цыпа словами из книги, поскольку произносить иной текст ему, по-видимому, теперь не разрешалось. Он только слабо улыбнулся и продолжал читать: — …д'Артаньян не раз обращался к себе с вопросом, не сошел ли он сам с ума, имела ли место эта сцена действительно в Во, впрямь ли он — д'Артаньян, капитан мушкетеров, и владелец ли господин Фуке того замка, в котором Людовику XIV было оказано гостеприимство.
Предоставив беднягу его незавидной участи, я побежала вниз по лестнице, надеясь наконец найти там BV.
Я оказалась в тускло освещенном гроте. В дальнем конце свет был чуть ярче, и я направилась туда не подозревая, сколь ужасная встреча меня ожидает. В нише — в углублении в кирпичной стене, где обычно ставят вазы с цветами — оказалась человеческая голова. Глаза ее при моем появлении раскрылись и уставились на меня не мигая, точно яркие крошечные огоньки. Волосы давно выпали, а кожа мало напоминала человеческую, такая она стала бурая и жесткая. Короче, это существо трудно описать в деталях. Определенно было только одно: когда-то это голова принадлежала человеку.
— Задай свой вопрос, — сказала голова, хотя губы — вернее, остатки губ — едва двигались. Я даже оглянулась, чтобы проверить, не вздумал ли кто-то меня разыграть. Впрочем, голос вполне соответствовал самой голове: он звучал приглушенно, точно доносился из глубокой темной ямы. Меня так тронула тяжелая судьба головы, что мне показалось невежливым расспрашивать ее о моем собственном положении.
— Кто вы? — спросила я голову. — И как вы сюда попали?
— Когда-то у меня было имя. Меня звали Чарльз Гордон. Иногда меня называли Гордон-китаец, хотя родился я в Лондоне. Я был генералом британской армии и более ста лет назад попал в плен. Враги передали меня местным чародеям и демонопоклонникам. Они посадили меня в бочку с кунжутным маслом, так что торчала только голова, и продержали там сорок недель. Все это время они исполняли неописуемо страшные ритуалы. И в конце концов плоть моя отторглась и обнажились кости. После чего голову отделили от тела и на долгие годы поместили в большую серебряную шкатулку. В ней меня носили по базарам и требовали, чтобы я предсказывал будущее. К счастью, Айша спасла меня и поставила сюда. С тех пор я нашел покой в прохладе этого грота. Мне не суждено быть похороненным, ибо не суждено умереть. Вот кто я таков. И вот как я сюда попал. Я ответил на твой вопрос чистую правду.
— Какая ужасная история, — сказала я. — Я могу вам как-то помочь? Неужели у вас нет никакой надежды?
— Я пережил свои надежды, — сказал Гордон. — Те надежды, что были всего лишь мечтами. Надежды — это воспоминания о давно позабытом прошлом. Я ответил на твой вопрос чистую правду.
— Я все-таки хотела бы для вас что-нибудь сделать. Только что?
Голова Гордона-китайца на мгновение смолкла.
— Я хотел бы выкурить сигару, — произнес он. — Я ответил на твой вопрос чистую правду.
— Я раздобуду вам сигару, — пообещала я.
Какое несложное желание! Я сбегала в дом и взяла сигару из большого портсигара с увлажнителем, который лежит на столе в библиотеке. Айша любит покурить здесь после обеда, за чашечкой кофе.
Вернувшись в грот, я засунула сигару между приоткрытых губ Гордона и поднесла к кончику горящую спичку. Он с удовольствием затянулся.
— Давненько я не курил сигару, — сказал Гордон.
— Мой дядя Нимрод говорит, что людям курить вредно, — сказала я. — Курить могут только джинн. — Я улыбнулась, взвешивая ситуацию. — Но в ваших обстоятельствах, наверно, это уже не повредит. — Я снова улыбнулась. — Вы здесь давно?
— Сто двадцать лет, если быть совершенно точным. Я ответил на твой вопрос чистую правду. А знаешь, Филиппа, за все это время ты первая задала мне тот, особый вопрос.
— Какой именно?
— Ты спросила: «Я могу вам как-то помочь?» Я ответил на твой вопрос чистую правду.
— Откуда вы знаете мое имя?
— Оттуда же, откуда я знаю все остальное. Я — Уста Истины. В этом и состоит моя миссия. Я должен отвечать правдиво на любой вопрос. Ведь ты пришла сюда за правдивыми ответами, верно? Я ответил на твой вопрос чистую правду.
— Если вы знаете обо мне так много, наверно, вы знаете, что у меня есть брат-близнец, Джон.
— Это — не вопрос.
— Мой брат Джон придет за мной сюда?
— Да. Я ответил на твой вопрос чистую…
— Где он теперь?
— Близко. Очень близко. Но он в опасности. Я ответил на твой вопрос…
— Какая опасность ему грозит?
— Рухх. Я ответил на твой…
— Кто такой Рухх? Или что такое Рухх?
— Рухх — огромная плотоядная птица. Она представляет опасность для всех, кроме старых никчемных стариков, поскольку волос того, кто съест цыпленка птицы Рухх, никогда не поседеет. Я ответил на твой вопрос чистую правду.
— Мой брат выживет? Пожалуйста, мистер Гордон, скажите, что с ним случится?
— Я не могу предсказать, потому что здесь, в Иравотуме, нет ни будущего, ни прошлого. Это относится к каждому, кроме самой Синей джинн. Здесь есть только настоящее. Я ответил на твой вопрос чистую…
— Почему вы говорите загадками? — сердито спросила я.
— Потому что настоящее таит в себе не меньше загадок, чем будущее. И потому что понять тайну жизни, существующей в некоем времени и месте, возможно только вне всякого времени и места. Я ответил на твой вопрос чистую правду.
Я ужасно встревожилась, услышав, что Джон в опасности. Но что я могу сделать? Я не в силах помочь ему, а он не в силах помочь мне… Или все-таки что-то можно предпринять? Я вдруг сообразила, что Гордон-китаец наверняка знает ответ.
— Я могу ему помочь?
— Один близнец может всегда помочь другому, не важно, джинн они или люди. Пожелания близнецов всегда выполняются, особенно в отношении погоды. Именно поэтому близнецов иногда называют «детьми неба». У них есть власть над погодой. Я ответил на твой…
— Да какая же связь между погодой и этой вашей Рухх?
— Рухх — птица. Птица летает по воздуху, в атмосфере. А атмосфера в Иравотуме крайне чувствительна. За несколько тысяч лет она стала просто непредсказуемой, в отличие от атмосферы на поверхности земли. Близнецы могут повлиять на здешнюю погоду самыми разными способами — вдохнуть, выдохнуть, взмахнуть руками… Короче говоря, ты можешь сотворить ветер. Птицы, даже большие, не очень любят ветер. Поэтому ты должна найти самую высокую точку в саду и подуть на горизонт. Для Рухх — это верная погибель. Но поспеши. Я ответил на твой вопрос чистую правду.
— Спасибо, Гордон-китаец, — сказала я. — Вы мне очень помогли.
Я повернулась и пошла из грота, но тут голова проговорила мне вслед:
— Но у тебя есть еще один вопрос, верно?
— Да. Как вы догадались?
— Я — Уста Истины. Говорить правду — моя миссия. Я ответил на твой вопрос чистую правду.
— Почему Айша выбрала меня? Мне очень, очень хотелось бы понять…
— Айша выбрала тебя, поскольку ты — ее внучка. Я ответил на твой вопрос чистую правду.
Я невольно вскрикнула, но времени выяснять подробности просто не было. Каждая секунда промедления грозила Джону смертью от клюва и когтей птицы Рухх. Я побежала на самый верхний уровень висячих садов, глубоко вдохнула и принялась дуть в сторону горизонта изо всей силы и махать руками, чтобы нагнать побольше ветра в этом направлении. Я занималась этим целых двадцать минут, пока не посинела от напряжения. Потом я вернулась к себе в комнату, записала все это в дневник и решила поразмышлять над тем, что Гордон-китаец сказал об Айше.