– Спад!
Он подымает голову и пару раз моргает, а потом по его фейсу расползается лыба:
– Марк, не можу поверить, как раз собирался манатки паковать.
Он встает, и мы обнимаемся. От ниво шибает вонючим запахом несвежего пота, и я даж подавляю рвотный позыв. Решаем прибухнуть и чешем в гостиничный бар. Спад – практически бомжара, и на поводке у него шелудивый цуцик, но я клиент этого клоповника, и хотя барменша, судя по взгляду, совсем не в восторге, она спускает все на тормозах. Это, вообще-то, дофига любезно с ее стороны: не хочется быть пиздюком, но от ниво ж типа нахуй смердит, как с самой юности не смердело. Ну, может, тока када мы по-черному выступали, но, наверно, мой собственный запашок перебивал. Располагаемся в темном закутке, подальше от всех остальных в полупустом баре. Цуцик по кличке Тотоха молча сидит у его ног. Думаю, странно, чё Спад собачником стал, – он же завсида на котанах был помешан. Неизбежно начинаем перетирать за феномен Франко, и я рассказываю, чё хочу рассчитаться с Больным, Вторым Призером и с самим хуйдожником. Мол, мине надо найти одного, другой куда-то пропал, а третий не хочет бабок, чё ему причитаются.
– Немудрено, чё Франко башли не интересуют, котан.
Спад захлебывает добрую четверть пинты светлого, а Тотоха принимает мои ласки под столом. Он вонючка с тусклым мехом, но симпатяга и няша, шлепает своим наждачным языком по моим костяшкам.
– Ты в каком смысле?
– Чисто клятое лавэ, типа того. Бабки, чё ты мине дал, самое хреновое, чё со мной в жизни случалося. Немеренное марафонище с наркотой, капец у нас с Али. Хоть я и не можу перекладывать вину на тибя, котан, – вежливо добавляет он.
– Думаю, все мы сами делаем выбор в жизни, братан.
– Ты в натуре в это веришь?
В общем, сижу тут и перетираю за свободу воли и детерминизм с бомжом: у меня «Гиннесс», у него – «Стелла». И полемика продолжается в моем в номере.
– А у тибя есть другие варики, чёбы в это не верить? – спрашиваю, открывая дверь, и в нос мине шибает запах дневного секса, но Спад, походу, не замечает. – Да, у нас мощные импульсы, но мы понимаем, что это такое и к чему ведет, а потому сопротивляемся и отвергаем их, – говорю и вдруг догоняю, чё своей визиткой из нержавейки «Цитадель продакшнз» нарубаю в туалете дорожки кокса.
– Ты хоть видишь, чё щас делаешь?
– Я щас не в режиме «сопротивляйся и отвергай», – говорю ему, – а в режиме «продирайся любой ценой». Ты не обязан присоединяться. Тибе решать, – говорю ему, махая свернутой двадцаткой. – Сделай свой выбор – вот это вот мой.
– Угу… мож, просто для общения, типа того, – говорит Спад с растущей паникой в голосе, которая спадает, как тока я протягую пиздюку купюру, хоть и в курсах, чё больше никада ее не увижу. – Давненько я не нюхал.
После чего выходим обратно на улицу и заглядуем в парочку баров – единственный способ от ниво сдыхаться, наскока я в курсах. Потом глаза у миня начинают слипаться, а нижняя челюсть чуть ли не отрывается от репы в питбульской зевоте. Чешу в отель и пытаюсь урывками поспать.
Зубодробительный будильник будит миня, походу, минут через десять. И это моя жизнь во всей ее злоебучей усратости. Теперь я должен лететь обратно в Л.-А., к Конраду на сейшен, а потом возвращаться сюда на Хогманай, чёбы вписаться наутро в канун Нового года на большую вечерину с бубенцами. Потом охота просто забуриться на зиму в Амстердаме и переделать кой-какую работу, но надо опять вертаться в Л.-А. и уделить время нашим с Викки отношениям, если я в натуре хочу, чёбы дело пошло на лад. В груди, как раковая опухоль, комом разрастается ненависть к себе, и я размышляю, чё хватит уже нахуй трахаться направо и налево.
В общем, вылетаю ночным рейсом в эту ебаную язву на теле человечества – аэропорт Хитроу, а потом первым классом – аж до самого Л.-А. Пиздюки-охранники обнюхивают мой чемодан до последнего дюйма, пытаясь найти следы снежка. Но мои банковские карты нихуя не показывают, а визитка с нержавейки чистенькая на загляденье.
Блядство, какой же это долгий и нудный полет вместе с Конрадом, чё прибыл транзитом с Амстика и сидит рядом со мной. Он скучный, смурной и абсолютно неприятный попутчик, и я благодарю боженьку за относительную изолированность индивидуальных отсеков. Конрад, вообще-то, слегка аутичный, избалованный жирный пиздюк, но я верю, что по сути он годный пацанчик. А что мне остается? Эмили диджеит в лондонском «Фэбрике», она просто молодая и бестолковая, но сердце у нее доброе. Есть еще Карл. Самый большой бебик с них со всех. Ну и троица, нахуй. А теперь в мою жизнь вернулся ЕБАНЫЙ ФРЭНК БЕГБИ, и я разыскиваю БОЛЬНОГО.
В аэропорту Л.-А. крысотрах с миграционной службы долго и испытующе зырит то на меня, то на ксиву, то на меня, то на ксиву. Это херово. Значит, щас чё-то скажет.
– Ну и как долго вы живете в Амстердаме?
– Периодически, лет двадцать пять.
– Вы директор в индустрии развлечений?
– Директор артистов, – признаюсь и приунываю из-за отсутствия иронии в голосе. Смотрю, как Конрад быстро проходит контроль через пару кабинок от меня и как его одутловатые пальцы потеют на дактилоскопическом сканере, будто сосиски на электроплитке.
– Музыкальных групп?
– Диджеев.
Он немного добреет:
– Это как быть директором группы?
– Проще. Сольные исполнители. Никакой аппаратуры, – заливаю, а потом вспоминаю исключение из всякого, блядь, правила – этого ебучего неандертальца Юарта. – Билеты на самолеты, трансфер и проживание. Общение с прессой. Выбивание отчислений за публикации, бодание с промоутерами из-за концертов и оплаты, – распинаюсь и едва сдерживаюсь, чтобы не добавить: «наркотиков».
– Вы здесь часто бываете. Планируете переезд в США?
– Нет. Хотя у меня есть квартира в Санта-Монике. Помогает сэкономить на отелях. Часто приезжаю в Л.-А. и Вегас по делам. Один из моих артистов, – тычу пальцем в Конрада, который уже прошел контроль и чешет за багажом, – у него контракт в «Уинне». Я всегда путешествую по Электронной системе авторизации въезда. Подал на грин-карту, – и вдруг вспоминаю Викки, смеющуюся в лучах солнца на пляже, – но даже когда получу, не буду жить здесь все время.
Он смотрит на меня, как будто не верит, что мое заявление на грин-карту для иностранного гражданина будет принято.
– Один из моих спонсоров – Дэвид Гетта, – выкладываю я.
– Ага, – говорит он, словно ставит крест, а затем, походу, совсем расстраивается: – Почему вы не хотите жить здесь постоянно?
– Возможно, по той же причине, почему вы не хотите жить в Амстердаме? Мне нравится Америка, но, на мой личный вкус, она чересчур уж американская. Подозреваю, Голландия вам тоже показалась бы чересчур уж голландсковатой.
Он выпячивает нижнюю губу, хмуро меня оценивая, и в кататонической скуке откидывается на стуле. Загорается люминесцентный зеленый свет, я в тысячный раз отпечатываю свои пальцы, и меня в очередной раз фоткают. Штамп в паспорте и в таможенном формуляре – и я снова в стране свободы.
Когда я где-нибудь приземляюсь, первым делом – в буквальном смысле – начинаю раскручивать промоутера на наркоту. Тот, у кого нет контакта, выходит из игры нахуй. Я говорю, что это для диджеев, но большинство этих занудных пиздюков в наши дни не прикасаются ни к чему, кроме гидропонной травы: исключение составляет мой ровесник Карл Юарт N-SIGN – в очередной раз. Обычно я беру кокоса, чисто по инерции, только бы ничего не напоминало, что я самый старый из всех в клубе, если я, конечно, не с N-SIGN. Мне жаль старых диджеев, они заслуживают больших денег за то, что выходят каждую ночь для этого ритуального унижения: чуваки, которые больше не танцуют, играют музыку для танцующих. Поэтому я стараюсь быть снисходительным с Карлом. Я пишу в своем заказе для неофициального райдера: каннабис, МДМА в порошке и кокаин. Конрад так наездился мне по ушам гиковской херней про разные шишки, что я сходу связываю его с нужным человеком.
Договорившись обо всем, он спрашивает:
– А где этот нищеброд на коксе ЭН-СИН? Почему ты за него так держишься?
– Это личное, братан, – пожимаю плечами.
Надо бы сказать Конраду, что это не его собачье дело, но я страшно боюсь, что он пойдет по стопам Ивана. Ну и это таки его дело, ведь я ангажирую Карла на сейшена у него на разогреве.
Пока ждем багажа, приходит эсэмэска от пиздюка собственной персоной – только не Карла, а Бегби:
«Когда в след раз в Эднбрге?»
Никогда не знаешь, это ирония или дислексия.
«Хогманай. N-SIGN играет».
«Не хотите ты, Спад, Больной и Второй Призер подписаться на арт-проект? Хочу сделать слепки ваших голов».
«Не могу сказать за остальных, но меня включай. Видел Спада, надеюсь увидеть Больного на Хогманай».
«Ништяк. 3 янв сможешь?»
«Угу».
Конрад вызывает убер до отеля и едет сам, после того как я объясняю, что встречаюсь с подругой.
– Чувак, – улыбается он.
Когда добираюсь до квартиры, чтобы зависнуть с Викки, она очень рада меня видеть, и я тоже. Вспоминаю Марианну и думаю: «Какого хуя я там делал?» Может, это просто должно было случиться. Нужно было вывести это из организма, чтобы я мог теперь продолжать с Викки.
Сходив в ресторан с ее друзьями Уиллоу и Мэттом, чешем домой и отрываемся по полной. Слышу резкий звук, и Викки тоже, но мы останавливаемся всего на секунду, а потом кончаем. Оказывается, презик лопнул. Сполз вниз по члену, забрызганный смесью из спермы и густой менструальной крови: у Викки как раз месячные начались. Я успокаиваюсь, но она все равно принимает контрацептив.
– Мне нужно быть уверенной на все сто – я же не мать от слова совсем, – весело улыбается Викки.
Валимся обратно в постель, и на короткую секунду слышу ноющий голос Марианны: «Я же не трахаюсь направо и налево. Несколько месяцев ни с кем не еблась». Учитывая, что она в курсе передвижений Больного, уверенности в этом нет. Но все заглушают благодарные излияния Викки.