Так, нахуй, и надо. Миня вдруг начинает трясти от ржачки. Вспоминаю щачло этого пиздюка, када иво удавкой душило: от это был, нахуй, угар! Надо кайфовать с того, чё ты делаешь: если не кайфуешь, нахуй тада вопще это делать?
В зеркале заднего вида солнце садится за гряду холмов на заднем плане. Это был не такой и херовый день, на крайняк касаемо погоды. В этом климате в натуре нельзя подолгу говняно сибя чуйствовать.
14Больной – Все в Тай!
Выхожу со стройплощадки на Тоттенем-Корт-роуд и, устремив взгляд ввысь, замечаю скопление темнеющих туч. Воздух колкий и зябкий, выкапываю свои телефоны с внутреннего кармана кожаной куртки «Хуго Босс». Все сообщения можно проигнорировать, за исключением эсэмэски от Бена:
«Только что приехал, закажу пока».
Я целенаправленно избегаю Эдинбурга, но Эдинбург не избегает меня! Проклинаю тот праздничный день, когда подсыпал порошок МДМА в бокал этого самовлюбленного, сексуально озабоченного заморыша. Не мог же я предположить, что моя шутливая алхимия выльется, нахуй, в многомесячную боевую переписку с убитой горем Карлоттой и скользким бардачом Саймом.
Я нихуя не могу сделать, чтобы вернуть их парня из Таиланда. Пафосный пресвитерианский говнюк с его блядским кругосветным авиабилетом и отпуском за свой счет. «Я должен кое-что сделать», – написал этот хуй в своем последнем бредовом мейле, после чего полностью ушел в офлайн. Бросив свою половину и сынишку, обезумевших от горя, наказав их за собственные безнравственные поступки! Вот же пиздюк! Пробираюсь по перекрытым улицам в Сохо. ИРА или ИГИЛ никогда не создавали такого хаоса и деморализации в Лондоне, как неолиберальные насильники планеты со своими амбициозными строительными прожектами. Как и следовало ожидать, падают первые холодные капли обложного дождя.
Бен предложил встретиться и выпить в безликом пабе с нулевой репутацией, любимом заведении офисного планктона и туристов. До меня доходит, что я уже давно практически не уделял сыну времени. Меня мучит совесть, когда я вхожу в забитый бар. Бен уже занял место в углу, где на деревянном столе пенятся два бокала «Стеллы». Рядом искусственный камин с низкой решеткой. В воздухе висит приятный запах мастики.
Обмениваемся приветствиями, Бен какой-то встревоженный, вдруг вперяет в меня взгляд:
– Пап, мне нужно кое-что тебе сказать…
– Знаю, знаю, я был зацикленным на себе мудозвоном. Просто у меня было очень много хлопот, этот дурдом в Шотлашке, с твоим взбесившимся дядькой и твоей теткой, у которой чердак потек, в смысле, мне пришлось…
– Речь не о тебе! И не о них! – обрывает он, как будто уже дошел до ручки. Шея у него красная, а глаза блестят.
Это меня поражает. Бен всегда был спокойным, молчаливым парнишкой, скорее благодушным англичанином или даже стойким шотландцем, чем неистовым итальянцем.
– Я говорил тебе, что с кем-то встречаюсь.
– Угу, та малая чикуля, с которой ты мутишь, хитрован…
– Это не чикуля… – Он делает паузу. – Это чел. Я гей. У меня есть бойфренд. – Он выпаливает это слово, указывая, как решает проблему, с которой, как я теперь понимаю, ему приходится регулярно сталкиваться. Он смотрит на меня, воинственно задрав подбородок, готовый к агрессии, как будто ждет, чё я щас распсихуюсь и съем иво с говном, как, видать, те пёзды в Суррее.
Но я чувствую лишь теплоту и взволнованное облегчение. Такого я никогда раньше не испытывал и потому абсолютно счастлив – я всегда втайне надеялся, что мой сын будет геем. Я ни за что не хотел бы гетеротрахательной конкуренции, чё была у нас с отцом.
– Прекрасно! – говорю я нараспев. – Это здорово! Мой сын – гей! Молодчина, кор! – И толкаю его в плечо.
Он смотрит на меня в шоке, подняв брови:
– Ты… ты не расстроен?
Я тычу в него пальцем:
– В смысле же, гей – полный гей, а не би, да?
– Ага, я только на ребят западаю. На девушек совсем нет.
– Супер! Это же, нахуй, лучшая новость на свете! Будем! – поднимаю тост.
Он ошарашен, но чокается со мной.
– Я думал, ты будешь, ну…
Делаю большой глоток «Стеллы», причмокивая губами.
– Наверно, я бы чутка ревновал, будь ты би, ведь тогда у тебя больше трахательных вариантов, чем у меня, – объясняю я. – Понимаешь, я всегда хотел быть бисексуалом. Но никогда не мог поладить с мужиками. Хотя мне и нравится, когда девица надевает страпон и засовывает мне в…
Бен начинает стесняться и перебивает меня:
– Пап, пап, я очень рад, что ты так хорошо это принял, но я не хочу все это слышать!
– И то верно. Но меня ж это ни с какого боку не касается: мы с тобой как «Халл» против «Уоспов»[40], разные коды, союз против лиги. Ты вряд ли приведешь какую-нибудь аппетитную малую стерву с торпедами вместо сисек, чтобы я ревновал, как я с отцом поступал. А чё там суррейский народ?
– Мама очень расстроена, а бабушка просто безутешна. Насилу может взгляд на меня поднять, – говорит он с искренней грустью.
Медленно качаю головой в отвращении, а в животе воскресает и бродит старая желчь. «Ебаная старая перечница. Не постеснялась взять свое у обезьян-макаронников тогда на тосканских каникулах, но готова отказать в этом же удовольствии своему первому внуку».
– Нахуй этих мракобесов: двадцать первый век на дворе. Меня не колышет, кого ты там трахаешь, если только трахаешь со страшной силой!
Его лицо при этом загорается.
– А как же. Всеми мыслимыми способами. Я переезжаю к нему на квартиру в Тафнелл-парке, и соседи уже жалуются на шум!
– Весь в меня. – Любя снова толкаю его в плечо. – Ладно, невъебенный ты наш жопошник, сгоняй-ка к стойке и сообрази мне двойной «Макаллан».
Он слушается, и мы оба чутка доводим себя до кондиции. Мой сын – гей! Какое, нахуй, счастье!
Пока еду домой на такси, заглядываю в телефон, а там эсэмэска от Виктора Сайма:
«Тащи свою жопу сюда. Нашел твоего парня».
Какого хуя? Либо я срочно понадобился Сайму, либо Юэн в натуре вернулся в Эдинбург. Целый год в разлуке, мохнатое мое очко: его не было всего пару месяцев! Набиваю ответ:
«Юэн Маккоркиндейл в Эдинбурге?!»
«Угу. Тащи сюда свою жопу».
«С утра пораньше запрыгиваю в автобус. Пока».
Если б эта гнида ответила, это было бы слишком уж вежливо.
15Трахать шалав не принесет тебе покоя
До него вдруг доходит, что он с самого детства не перешагивал просветы между булыжниками. А сейчас это делает, наслаждаясь ритмичной поступью по холодной брусчатке. Броги: всегда хорошая прочная обувь для такой погоды. Кроссовки – рассадники болезней стоп – подходят гораздо меньше. Он сбился со счета, сколько раз говорил Россу, чтобы не носил их постоянно. Он странно дезориентирован, словно полностью соединился с другим, одним из множества альтернативных персонажей, которых мы подавляем, чтобы продолжать избранную нами повседневную жизнь: тошнит и кружится голова от страха и веселья. Идти по этому хорошо знакомому городу как бездомный – все равно что шагать по новым улицам нового мира.
Вернувшись в Эдинбург, он завел новый телефон и электронный адрес. Хотел позвонить Карлотте, но не мог вынести очередного унижения: он ведь продержался в Таиланде меньше четырех месяцев, хотя заявил, что уезжает на целый год. Поначалу там было сказочно. Он вырвался на волю. Отпуск, новое место и Наияна – девушка, с которой он закрутил. Однако новизна быстро выветрилась и сменилась эмоциональным спадом. Он заскучал по Карлотте и Россу, затосковал по укладу прежней своей жизни. И вот он дома.
На этом этапе Юэн Маккоркиндейл пока не знает, вернется ли к обязанностям подиатра в Королевской больнице после отпуска за свой счет. Пока что возможны все варианты. Поселившись в дешевеньком, но чистом бюджетном сетевом отеле на Грассмаркете, следующим шагом он должен снова установить на своем новом телефоне тиндер.
Затем он выходит на улицу, забредает в кафе и садится напротив Холли: тридцать четыре года, недавно развелась, двое детей. Она говорит, что в данный момент времени не хочет ничего «слишком серьезного». Во время подобных встреч Юэн набивает себе цену: вовсе не обязательно врать – профессия подиатра обычно представляется женщинам довольно интересной и эксцентричной, – но он присочиняет и расширяет свой диапазон. Однажды, готовясь к отпуску, они с Карлоттой взяли несколько уроков испанского. Потом ему очень хотелось продолжить, но она не видела смысла. Обучение будет возобновлено, и отныне он станет указывать в самоописании: «Владею испанским». Еще он величает себя «игроком в сквош», хотя всего пару раз играл с коллегой по работе. В жизни главное – восприятие, как себя самого, так и других. Ты можешь либо недооценивать себя, либо утверждать что-то, присваивать и привыкать к этому.
Холли – перспективная кандидатка, но Юэн уходит через час двадцать минут, всего лишь чмокнув ее в щеку. «Никогда не сдавайся сразу: если имеет смысл трахнуть их больше раза, пускай подождут. А потом выеби так, чтоб дым из ушей и им захотелось еще». К его полному огорчению, в ушах звучат странно сдержанные слова Саймона Уильямсона. «Этот психованный свинтус по-прежнему мною руководит! Марианна была права!»
У Юэна еще сильнее падает настроение, хотя он снова на посветлевшей, потеплевшей улице. Уже воцаряется весна – самая долгожданная гостья Шотландии, которая обычно приходит поздно, а уходит, как правило, первой. Юэн не знает точно, куда направляется, но понимает тут же, едва туда добравшись. Он был здесь вчера – здание в проулке с оранжевой вывеской «УТИ-ПУТИ, САУНА И МАССАЖ».
Слава богу, Жасмин, к которой он приходил накануне вечером, снова отрабатывает смену. На этот раз она ведет его в комнату под названием «специальный люкс для привилегированных клиентов». Люкс, конечно, впечатляет. Кровати нет – только груды гигантских красных подушек всех форм и размеров разбросаны по полу со врезанным освещением. На одной стенке – большой телевизор, а другая занавешена красной бархатной портьерой, прямо как в театре. Подушки, хоть и отделаны золотыми кружевами, предназначены для того, чтобы облегчать различные сексуальные позы: одни подушки заостренные, другие прямоугольные, и Жасмин поднаторела в облегчаемых ими конфигурациях. Юэн возбужден, но чувствует: она как-то странно себя ведет. Жасмин напряжена и настороженна, в рассеянном взгляде сквозит беспокойство – никакого сравнения с той очень активной, энергичной и безотказной женщиной, что обслуживала его вчера в не столь благоприятных для здоровья условиях. А вдруг это нарушение этикета – приходить к одной и той же девушке два дня подряд? Вдруг в ее глазах он выглядит безнадежным, ущербным или озабоченным? Затем Юэн замечает, что в комнате есть кто-то еще. Оборачивается и видит, что над ним стоит мужчина в костюме, с жестким и скользким лицом, состоящим из одних острых углов. Мужчина взопрел и вытирает шею носовым платком, хоть здесь и не жарко. До Юэна доходит, что незнакомец находился за красной портьерой, которая теперь отдернута и открывает небольшую утопленную сцену.