– Что… что такое? – Юэн больше не двигается. Переводит взгляд с Жасмин на грозного непрошеного гостя.
– Простите, что прервал, но для специальной ВИП-записи нам достаточно. – Мужчина показывает на камеру наблюдения над дверью, мигающую красным индикатором; Юэн ее даже не заметил.
– Что происходит? – Юэн смотрит на Жасмин, которая отводит глаза. Как только он с нее слезает, девушка откатывается в сторону и проворно улепетывает из комнаты.
– Доктор Кто? Добро пожалывать в ТАРДИС, – говорит мужчина со зловещей улыбкой насильника. – Я владелец этого заведения. Меня зовут Сайм. Виктор Сайм.
– Что вам нужно? Так вот чем вы тут занимаетесь…
– Я хочу, чёбы ты пошел и встретился со своим шурином. В «Сити-кафе» на Блэр-стрит. Через полчаса. Он расскажет тебе все, чё надо знать.
Глумливая уверенность этого мужчины задевает Юэна за живое. Сайм неподвижен, будто мертвец: говорят за него лишь проницательные зеленые глаза. Пытаясь хоть как-то взять ситуацию под контроль, Юэн вещает своим профессиональным голосом:
– Но зачем вы меня снимаете? При чем тут Саймон?
– Не люблю повторять, док. Если будешь меня заставлять, тогда воспользуйся своей инсайдерской информацией и точно скажи, в какую реанимацию хочешь попасть, – говорит Сайм холодно и бездушно. – Еще раз: «Сити-кафе» на Блэр-стрит. А теперь иди.
Зажатый в тисках своего молчания, голый подиатр натягивает одежду. Все это время он чувствует на себе взгляд сутенера и с облегчением выбирается наружу.
По дороге в «Сити-кафе» мозг Юэна закипает от растерянности. Надрывный узел в животе подсказывает, что эта новая катастрофа сделала и так ужасное положение бесконечно более рискованным. Он уверен, что последует шантаж. Мысль о прощении Карлотты – словно ускользающая радиочастота: ум то настраивается на нее, то ее теряет. Она затихает полностью, а через минуту прекрасно звучит на всю мощь, предлагая безграничные возможности. За неразберихой зарубежных поездок последовала двойственность последних нескольких дней, на тиндере и в саунах, непрестанные метания между воодушевлением и отчаянием. А сейчас, видимо, просто идет подготовка к новому кошмару, который полностью еще проявится.
«Надо было остаться до конца годичного отпуска, попутешествовать по свету, наблядоваться от души. Зачем я вернулся?» Но когда он потакал своим низменным инстинктам, положение становилось только хуже. «Или, может, вернуться на работу, – размышляет он, – снять квартиру, быть для Росса ответственным воскресным папой и жить себе одиноким кобелем». Но где-то за порогом сознания он отчетливо чувствовал, что такая жизнь ему почему-то заказана. Даже учитывая вмешательство Сайма и эту кошмарную запись, в конце концов он все же повел себя наиболее разумно.
Но есть ведь еще Карлотта, его прекрасная Карра… хоть он, конечно, и сжег за собой все мосты. Совершил роковую ошибку. Ни жена, ни сын не смогут развидеть эти жуткие развратные кадры. От них его и самого тошнило: дряблая кожа у него на руках, обвисшая нижняя часть живота, глаза-бусинки, как у волнистого попугайчика. Потом он на несколько месяцев исчез с лица земли. А теперь они могут увидеть кое-что похлеще: образцовый муж и отец развлекается с проституткой!
И еще этот блядский Саймон!
Юэн заходит в «Сити-кафе» и сатанеет, увидев, что за столиком в углу сидит человек, ставший причиной всех этих мук и нездорового раскрепощения. Саймон Дэвид Уильямсон с грустной улыбкой поднимает на него взгляд. Он пьет американо, вращая в руках большую чашку и не спуская с Юэна глаз.
– Что за хуйня творится, Саймон? Почему ты здесь?
– Карлотта попросила тебя найти, – говорит Саймон Уильямсон. – Я возвращался сюда каждые, блядь, выходные, – преувеличивает он, – хотя должен был руководить своим, нахуй, бизнесом. Лондонские и, не исключено, манчестерские, а не эдинбургские «Коллеги». А знаешь почему? Потому что эдинбургских «Коллег» я, блядь, не открывал… – Он обрывает сам себя на полуслове, будто впервые по-настоящему разглядев Юэна. – Оченно кисло выглядишь, – говорит он, удивляясь собственной уютной шотландской наигранности.
– Много странствовал, – говорит Юэн, не в силах подавить унылый вздох. – Как там Карлотта и Росс?
– Ты съябываешь в Таиланд и не звонишь им. Исчезаешь нахуй с лица земного шара. Как они, по-твоему, блядь?
Юэн свешивает голову с горьким стыдом.
– Блядовал, нахуй, там и, готов поспорить, занимаешься тем же и здесь.
Юэн вскидывает взгляд на Саймона. Он видит себя глазами шурина – старым и вымотанным, жалким и никчемным.
– А теперь твой дружок Сайм снял меня, блядь, с проституткой!
Саймон Уильямсон озирается, окидывая угрюмым взглядом заведение и его посетителей. «Сити-кафе» не изменилось, но теперь выглядит так, будто давно пережило свой обалденный расцвет, а клиентура постарела вместе с ним. Саймон машет телефоном.
– Во-первых, никакой он мне не дружок, – с нажимом заявляет он. – Хотя да, он с огромным удовольствием мне сообщил. Я попросил его присмотреть за тобой, но я же не думал, что ты такой дибил. Или что он так низко падет. Я переоценил вас обоих. Надо было тебе оставаться, нахуй, в Таиланде.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что ты пиздец как облажался. Джентльмен всегда должен быть начеку. А эта жизнь, Юэн… это не твое…
– Очевидно, мое, раз я ее веду.
Уильямсон поднимает брови:
– Да, я уже слышал от Сайма, как говорится, из первых уст. Перефразируя Джеймса Макэвоя в роли Чарльза Ксавье из «Людей Икс: Первый класс»: «Трахать шалав не принесет тебе покоя, мой друг».
Юэн встречает взгляд шурина холодно и непоколебимо:
– Перефразируя ответ Майкла Фассбендера в роли Магнето: «Не трахать шалав никогда не было альтернативой».
Больной громко ржет и отшатывается на стуле назад.
– Ё-мое, да я создал чудовище Франкенштейна, – говорит он, а затем снова подается вперед, ставит локти на стол, опускает голову на кулаки и придает голосу вескости: – Никогда в жизни не думал, что произнесу эти слова, но, ей-богу, подумай о жене и ребенке.
– А я что делаю? Потому-то и не смог остаться в Таиланде. Мне нужно с ними увидеться…
– Но?
– Но я примиряюсь с тем, кто я есть на самом деле, и считаю, что без меня им гораздо лучше. Я испытывал эти желания уже много лет. Разница в том, что сейчас я ими руководствуюсь.
– Это большая разница. Принципиальная. Ну и брось всю эту протестантскую херотень.
– Мне кажется, я больше не смогу не встречаться с другими женщинами. – Юэн печально качает головой. – Я сорвался с цепи.
Уильямсон снова окидывает взглядом заведение. Диджей, который в прежние времена ставил кучу клевого музона, сидит вдрабадан ужратый в баре, такой себе полубомж, и втирает скучающему бармену помоложе за пафос «Пьюр», «Сатива», «Ситрус-клаб» и «Колтон-студиос»[41].
– Делай, как мы, католики.
– Что именно?
– Ври. Будь лицемером, нах. – Уильямсон пожимает плечами. – Я никогда в жизни не пялил столько баб, как в то время, пока был женат на матери Бена. Отдрючил тещу, малую сестру, оприходовал блядскую подружку невесты в ночь перед свадьбой – полный фарш, еб твою мать! Да я б и старикана чпокнул, кабы у него манда водилась. Будь моя воля, накачал бы этого пиздюка наркотой, сделал ему операцию по смене пола, пришил бы шахну, а потом заделал своим петухом и жестоко над ним измывался, – заявляет он, от этой мысли заметно оживляясь.
Юэн вдруг замечает, что тоже цинично смеется – явный показатель того, как низко он пал, – после чего с печальным смирением отмечает:
– Моя жизнь – полный дурдом…
– Слушай, братан, тебе нужно вернуться и постараться загладить вину.
– Это невозможно. Ты же смотрел видео. Помнишь за ее реакцию. Она же до белого каления дошла. Полностью разбитая и разочарованная, – ноет Юэн, не желая понижать голос, хотя за соседний столик сели две пары. Из разорванных кожаных сидений между ними торчит поролон.
– Она была в шоке, придурок, – заявляет Саймон. – Люди приспосабливаются. Я не говорю, что ты ее мужской идеал и она на сто процентов оправится, но ей нужно тебя увидеть. Прошло несколько месяцев. У нее было время обмозговать.
Это наблюдение чуточку утешает Юэна.
– Да, – соглашается он, – понимаю.
– Ну и?
– Что «ну и»?
– Ты хочешь вернуться к нормальной семейной жизни?
– Ну да.
– Но при этом ходить налево.
Юэн пытается заглянуть себе в душу. Он с дрожью смотрит на Саймона. Хмуро кивает.
– Но благодаря твоему дружку Сайму первой альтернативы больше не существует.
– Нельзя, конечно, чтобы это видео посмотрела Карлотта, – говорит Саймон, – иначе все кончено, – и он передает свой телефон Юэну, который оторопело смотрит запись, где он занимается сексом с Жасмин в сауне всего полчаса назад.
– Откуда у тебя…
– Технологии нас всех и погубят. – Уильямсон кривится, будто от неприятного воспоминания. – Я могу попросить Сайма стереть это видео. Но тебе нужно со мной поработать. Это означает: оказать ему малую услугу. Иначе он выложит эту хуйню в интернет, и тогда это увидят не только Карлотта с Россом, ее подруги и его одноклассники, но и все твои коллеги и пациенты. Они составят себе мнение, что ты за фрукт. Одна-единственная ошибка – это одно, а серийный потаскун-извращенец и блядун-эксгибиционист – уже совсем другая история.
Юэна охватывает отчаяние. Кадры с Марианной разрушили его семью. Но эту срань увидит весь мир. Репутация, которую он создавал годами, пойдет прахом, и он будет опозорен в своей профессиональной среде, станет посмешищем и изгоем… Он безуспешно ищет объяснение этому кошмару.
– Как? Зачем? Почему я? Чего Сайму нужно от меня?
Его шурин обводит глазами бар и вздыхает:
– Это я виноват. Я искал тебя по просьбе Карлотты и носил твою рождественскую фотку по саунам. Сайм пронюхал, пришел за мной и поинтересовался, зачем ты мне нужен. Он явно подумал сперва, что я из полисыи, а потом, наверно, что я какой-то стукач. Я объяснил ситуацию и проболтался насчет твоих медицинских навыков, после чего он вдруг заинтересовался. Потом ты на несколько месяцев пропал с радаров, а меня тут постоянно доставал этот клоун-убийца, который, блядь-сука, думает, что мы с тобой заодно. Потом ты возвращаешься, и ему доносят, что ты натягиваешь в сауне на шишку одну из его