– Пожалуйста, займите свое место! Мы начинаем снижаться!
Уступаю, думая, что мое «снижение» стартовало уже давно, когда мине хватило дурости приехать в ебаный Эдинбург на Рождество. Эта чокнутая сучка Марианна! Решаю отплатить ей, нахуй, сторицей!
Так приятно спуститься на землю, особенно видя, как кудахчущая хабалка поучает служащих аэропорта насчет своих собачек, пока мы выходим и чешем на стоянку такси. В тачке пытаюсь разрядить обстановку рассказом о педриле и его лабрадуделях, но это выходит боком и лишь напоминает Спаду о Тотохе.
– Если он тронет цуцика, я завалю иво, мине пофиг! – блеет Спад.
И я верю, что Спад действительно попытается.
Поездка по зоне облезлых товарных складов и аварийных трущоб – я подозреваю, это бывший Восточный Берлин, – наводит на мысль, что клиника окажется чрезвычайно опасной для здоровья. Но даже эти обшарпанные подступы не могли дать мне и, конечно, Юэну, недоверчиво разинувшему рот, представления о том цветущем нищебродстве, что нас встречает.
Мы высаживаемся на парковке четырехэтажной заброшки – окна первого этажа разбиты и заколочены досками. Размахивая кожаной барсеткой, Майки кивает на раздолбанный алюминиевый домофон. Я нажимаю практически на все кнопки, и только после этого домофон еле слышно жужжит, позволяя открыть плечом тяжелую дверь и войти внутрь. Там почти непроглядная темень. Жахаюсь обо что-то голенями, и когда глаза привыкают, замечаю кресло-туалет на колесах с деревянным ящиком над очком. Гляжу на Майки, и тот робким взглядом подтверждает, что это и есть «каталка», которую, по его заверениям, должны были предоставить в «больнице». По его просьбе Спад на нее садится, и Майки медленно толкает ее по пустому призрачному коридору. Пока мы по нему движемся, под ногами хрустит битое стекло. Жалко, фонарика нет: забаррикадированные окна пропускают лишь скудный свет в промежутках между краями стены и деревянными панелями. Здание казенное – видать, бывшая школа или психушка. Юэн вполголоса несет какой-то бред сивой кобылы. По ощущениям это похоже на Маттли, помощника Дика Дастардли, который пытается читать вслух «Мисс Джин Броди в расцвете лет» Мюриэл Спарк.
Заходим в грузовой лифт, смердящий застоявшейся мочой, как после дешевой едкой алкашки. Даже вонючка Спад чует, что это не кошерно.
– Это не больничка… – жалобно нюнит он, пока лифт со скрипом поднимается, а затем резко, так что челюсти дребезжат, останавливается на третьем этаже.
Шагаем по еще одному длинному, темному, неосвещенному коридору. Окна на этом уровне остались в основном неразбитыми, но они такие грязные, что лучи света пробиваются только сквозь случайные пробоины в стеклах. Майки роется у себя в сумке и, достав большой Т-образный ключ, открывает раздолбанную дверь из армированной стали, которая напоминает мне старый героиновый притон Сталкера в съемной квартире на верхнем этаже по Альберт-стрит. Мы заходим в грязную и запущенную комнату с потрескавшимся кафелем на полу, похожую на бывшую промышленную кухню, если не считать двух больничных коек с металлическим каркасом. На одной лежит мужик ближневосточной наружности в замызганной майке, который тут же вскакивает, как тока мы входим. Он выглядит немного недовольным и в то же время виноватым: подозреваю, что мы прервали сеанс мастурбации. Потом он расплывается в широкой улыбке.
– Я не один… – фыркает он от смеха и машет нам своими ручищами. – Я Юсеф! Из Турции.
Я и Майки знакомимся с османом, который, судя по темным кругам под глазами, тоже в некотором роде пациент, а Юэн крутит шеей и в ужасе вращает лампочками.
– Это ни в какие ворота. Тут антисанитария… это… это больше похоже на средневековую камеру пыток, чем на операционную, – выдыхает он. – Я не могу работать в таких условиях!
– Придется, док, иначе пациент канет в Лету, – говорю я, козыряя этому пацанчику Юсефу.
– Просто достань с миня эту хуйню, – долдонит пучеглазый Спад, слезает с кресла-туалета и, улегшись на вторую койку, раздевается до трусов. – Щас же!
– Видишь, – беру на слабо Юэна, – Дэнни Мёрфи. Яйца величиной, нахуй, с Лит. А теперь ты покажи товар, блядь, лицом!
– Я… я не могу… – умоляет Юэн, глядя то на меня, то на Майки.
– Ты… ты называешь сибя медиком, типа того? Так чё ты за лепила? – гавкает Спад, морщась от боли.
– Я хирург-подиатр.
– Чё-чё? – Спад садится на койке.
– Врач по стопам, если что, – смиренно говорит Юэн.
– Ч-чё?! – Спад смотрит на меня. – У вас лепила по копытам мине операцию делать будет? С брюха у миня мешок герыча доставать?
– Угу, Спад, но ты не переживай, – грызу заусенцы. – Юэн его засунул, значит сможет и взад достать, – пытаюсь его успокоить. «Мне срочно надо пыхнуть». – Ладно, Юэн, вколи пареньку Дэнни анестезию.
– Я не анестезиолог, – возмущенно перебивает Юэн. – Это специальная, высококвалифицированная профессия! Мне сказали, что анестезиолог здесь будет!
– Анестезиолог – это я. – Юсеф улыбается и встает, чешет к раковине, моет руки, а затем брызгает водой себе на лицо и надевает халат и маску, целый ассортимент которых свисает с вешалки. – Начнем?
Юэн поворачивается ко мне:
– Мы не можем… я не могу…
Мой зятек уже начинает подзаебывать.
– Варианты. Предложь хоть один. А не талдычь «мы не можем», как манда ебаная. – Поворачиваюсь к остальным: – Ничё меня в жизни так не бесит, как пиздюки, у которых в стрессовой ситуации чердак начинает, блядь, течь. Да, мы в полном говнище. Но я предлагаю попробывать вместе с него, нахуй, выбраться.
Юэн это заглатывает. Глянув на Спада, идет к хирургическим халатам. Когда он, Майки и я наряжаемся и надеваем маски, Юсеф вводит Спаду анестезию.
– Все будет хорошо, мой друг. – И его большие темные глаза смеются поверх маски.
Только этот пиздюк и вселяет в меня здесь уверенность.
– Вот это, блядь, мужик, – ору я, глядя на Юэна и Майки. – Будьте ж вы мужиками!
Майки начинает подкуривать сигу.
– С ума сошел? – выдыхает Юэн.
Майки секунду смотрит на него с закипающей злостью, но потом обламывается, а Спад в панике поворачивается ко мне и, схватив за халат, притягивает поближе:
– Обещай мине одну вещь… если не выживу, присмари за Тотохой…
«Ага, щас».
– Для начала, из-за твоей блядской шавки мы очутились в этом дурдоме. Она виновата больше тибя! Больше любого пиздюка!
– Обещай, – в страхе упрашивает Спад, потом шлепается на подушку, закатывает глаза под потолок и зажмуривается. Когда он вырубается, говорю успокаивающим голосом:
– Угу, – и добавляю отрывисто: – Щас.
Он погружается в глубокий сон, и на его лице все еще отпечатаны страдания.
Теперь, когда он в отключке, Майки достает сиги.
– Но, – начинает Юэн.
– Дай смальнуть, Майки.
– Тока одна осталась. – Он светит пачку с одинокой раковой палочкой.
– Блядь, – всасываю это, разглядывая остальных. – Самая большая проблема в том, что мы так и не сказали ему, чего от нас хочет Сайм…
– Это полная шиза! – вдруг Юэн орет в потолок.
У этого мудака крышняк едет. Но сейчас не время.
– Это твоя мандообильная «мало-свободная» протестантская залупа устроила весь этот дурдом, кальвинистский ты пиздюк, – трясу зятя за плечи. – Ну так не подставляй нас хоть щас!
Юэн вырывается и отталкивает меня:
– Я, блядь, не почечный хирург! Можешь ты себе вдолбить это в голову?
Пиздюку нужно, нахуй, успокоиться.
– Принципы у хирургии общие, – максимально понижаю голос, вытягивая из сумки Майки ноут. – У нас есть хорошее видео на ютьюбе на эту тему. – Наблюдаю, как лицо Юэна еще больше кривится в недоумении. – Для подстраховки, типа того.
– Видео на ютьюбе?! Ты издеваешься?!
– Не волнуйся, мой друг, – улыбается Юсеф. – На самом деле я тоже не анестезиолог.
Несмотря на всю безнадегу, у меня непроизвольно вырывается смешок.
– Что?.. – выдыхает Юэн.
– Ну, я давал наркоз животным, на скотобойне в Университете Башкент в Анкаре. Учреждение высочайших стандартов. Принцип тот же, просто доза другая. Хватает, чтобы немного их усыпить, но не хватает, чтобы навсегда! Я уже много раз проводил эти операции и пока что ни разу никого не потерял!
Я без понятия, прикалывается этот пиздюк или нет, но, походу, он в курсах за то, что, нахуй, делает. Ну, на вид Спад просто кемарит и на жмура не похожий. Майки загрузил ноут, видео уже на экране, и мы быстро просматриваем его на ускоренной перемотке.
– Надеюсь, это о чем-то говорит ебаному студенту-медику? – рявкаю на Юэна.
– Но мне нужно досмотреть до конца, мне нужно время…
– Нету у нас, блядь, времени. Видео будет крутиться, а ты – оперировать. – И я ставлю ноут на белый, как молочная бутылка, и плоский, как блин, грудак Спада, с радостью закрывая несуразно-алые соски, напоминающие накожные болячки. – Будешь обучаться по ходу дела.
Юэн обреченно качает головой, а мы с Майки раскладываем оборудование и инструменты согласно его спецификациям: скальпели, зажимы и тампоны.
Киваю очкующему подиатру, и он начинает отдирать вонючие бинты, обнажая воспаленную сочащуюся рану. Я уже тоже по серьезке бздю, и внутри поднимается напряжение, острое, как те скальпеля. Мне почти хочется крикнуть «стоп», но на данном этапе возврата больше нет. Отвезти его на больничку не варик. Саймов герыч нам не отдадут и отправят нас на нары. Ну и потом есть еще другой вопрос, реальная причина, почему мы здесь…
Когда Юэн снимает швы, я вдруг врубаюсь, что ебаный ноут сдыхает. Мигает индикатор зарядки.
– Блядь… Майки, дай мине ебаный сетевой шнур, – рявкаю. – У нас Яков Стюарт[52] почти кончился.
Майки кивает, лезет в кожаную сумку. Потом поднимает глаза на меня.
«Тока, блядь, не это».
– Что?.. – говорю хрипло. – Не говори мине, блядь!
– Ты скал взять ноут! Ты ничё за ебаную зарядку или провод не скал.
– В бога ж душу мать!