– Скока девиц этот паренек перещупал – и они мне талдычат за твердую руку и ловкие движения, чё требуются хирургу! Ебаные дилетанты!
– Хотя, если по чесноку, я очканул, типа того, – кивает Майки, цапая две бутылки пива.
– Но мы же справились с нервяками, как ебаные игроки плавучего казино, а у понтового дипломированного пиздюка чердак, нахуй, потек!
Больной победно сияет, и они чокаются бутылками. Стоящие рядом три девушки поглядывают на него, уловив кайфовую энергию, которую он излучает.
Еще пару секунд назад Рентону было плевать на все, но сейчас он уже обратно переключился в режим директора. Он с облегчением замечает Карла, сидящего на диване под гигантским плакатом «Депеш Мод». Но что-то с Карлом не так. Диджей подавлен, а Клаус, стоящий у барной стойки рядом с Больным и Майки, явно сердится.
Рентон плюхается возле своего диджея. Собирается заговорить, но Карл начинает первым:
– Я не смогу, братан.
– Чё?.. – говорит Рентон, сам удивляясь тому, насколько ему не плевать. – Чё – сейшен? Почему? Это ж твой большой шанс вернуться обратно в обойму!
Краем глаза он видит Конрада и Йенсена, которые крутятся вокруг холодильника и стола, поедая указанную в райдере пиццу и медленно приближаясь.
– Я сдал, Марк, – грустно говорит Карл. – Я в натуре ценю, скока ты для меня сделал, – он тычет себя в грудь, – но ЭН-СИН кончился, братан.
Подслушав их разговор, Конрад подскакивает и показывает на пришибленного диджея.
– Я же тебе говорил, что он пьяница, наркоман и комок нервов, от которого толку ноль, – смеется он Рентону.
Карл отворачивается и хлюпает носом, словно вот-вот разревется. Это ранит Рентона, и он с укоризной зыркает на свою дойную корову.
Конрад снова смеется, а затем складывает кусок пиццы вдвое, чтоб удобнее было запихнуть в рот. На его одежду капает красный жир. Выбегает пиарщик и промакивает пятно влажной тряпкой.
– Ну, значит, все, – с неумолимой обреченностью говорит Рентон, обращаясь к Карлу, но окидывая взглядом всех собравшихся. – Я потратил на этот мудацкий сейшен кучу бабок, и теперь нам не заплатят, да еще, видать, и в суд подадут.
Клаус выжидает, подтверждая его слова своим суровым лицом и натянутой позой.
Больной едва не пожимает радостно плечами, а Карл вдруг заходится громким хохотом. Тычет в Рентона:
– Купился, задрот хибзовский? – Потом вскакивает и обращается к Конраду: – Ну а ты, беспонтовая жирная бочка с салом, приходи посмареть, как настоящий диджей тут всех порвет, нахуй! – Он поворачивается к Клаусу: – Надеюсь, у тебя есть страховка от смерти, вызванной изумлением, братан, потому как половина этих пиздюков вон там, – он показывает на толпу, – от него, нахуй, передохнет!
– Ja, это хорошо.
Конрад застывает с открытым ртом, роняя на пол бумажную тарелку и пиццу, а затем поворачивается к Рентону:
– Он не может так со мной говорить!
– Он пиздюк, – с облегчением выдыхает Рентон. – Полнейший пиздюк.
Карл на понтах заходит в аппаратную, кивая уходящему диджею. Он думает о Хелене, о том, как был с ней счастлив. Но сейчас он уже не плачет над тем, что все просрал. Он вспоминает маму и папу, все, что они ему дали и принесли в жертву. Теперь уже нет грусти – только жгучее пламя, полыхающее внутри, желание внушать им гордость. Он вспоминает Дрю Базби, Джона Робертсона, Стефана Адама и Руди Скацела и орет в микрофон:
– БЕРЛИН! ВЫ К ЭТОМУ ГОТОВЫЕ, НАХУЙ??!!
Толпа встречает его диким какофоничным ревом, и он ставит «Дай мне любовь», свой прорывной хит, обозначая намерения, а затем плавно переходит к гипнотическому сету. Заведенная публика пляшет под его дудку и в конце просит еще. Уходя под хоровое скандирование «ЭН-СИН…», он не обращает внимания на вылупившегося Конрада и идет к Рентону, поднимая пять пальцев на одной руке и один на другой. В кои-то веки Рентон несказанно рад этому раздражающему жесту.
– Секс-бомба со Стенхауса, – шепчет он Карлу на ухо.
– Отвечаю, – парирует тот.
Неуверенный и деморализованный Конрад выходит вслед за Карлом на сцену, и танцпол мгновенно редеет. Конрад частично возвращает народ, врубая два своих больших хита раньше, чем было запланировано, но выглядит недовольным, и публика чувствует его отчаяние. Ситуацию спасает Рентон, подбадривая свою звезду из-за кулис большим пальцем вверх, когда нервничающий диджей на него поглядывает.
Вдруг за плечом у Рентона появляется Больной. Сжимая в руке пиво, он машет пакетиком кокса и кивает на туалет.
– Этот пиздюк очкует, – говорит Больной. – Хотел бы я посмотреть, как он вырезает почку.
– Видать, он бы ее захавал, – смеется Рентон и идет за ним. – Иму полезно хоть раз сыграть вторую скрипку. Это ж олдовая толпа матерых фанатов хауса. Народ, который ценит классную музыку. И они помнят.
Они добираются до туалета. Больной насыпает дорожки, глядя на Рентона и чувствуя странную любовь и ненависть, которые не в силах объяснить. И то и другое кажется компромиссом, но в то же время окрыляющим и необходимым. Когда Рентон занюхивает дорожку, Больной говорит:
– Знаешь, я тут подумал, как ты можешь вернуть Бегби его бабки.
– Бесполезняк. Пиздюк веревки с миня, нахуй, вьет. Он не возьмет их. Он знает, чё я иво вечный должник и чё это миня убивает, нахуй.
Больной берет свернутую купюру, выгибая брови:
– Ты же знаешь, что у него в Эдинбурге выставка, да?
– Угу, мы на ней играем.
Рентон слегка приоткрывает дверь туалета – глянуть на Конрада, – а потом замечает Карла, который уже развлекается с Клаусом и несколькими женщинами, включая Шанель Хеммингуорт, пишущую о танцевальной музыке.
Когда он закрывает дверь, Больной втягивает дорожку и выпрямляется как пружина:
– А за пару дней до этого он выставляет на аукцион «Литские головы».
Рентон пожимает плечами, приступая к следующей пуделиной лапе:
– Ну и?
– Ну и купи эти головы. Набавь цену, а потом выиграй аукцион, переплати за них.
Лицо Рентона расплывается в улыбке:
– Если я набавлю цену за головы и куплю их дороже, чем они стоят…
– Ты вынудишь его взять лавэ. Так ты погасишь свои обязательства – вернешь пиздюку то, чё ему должен.
– А мне по приколу, – улыбается Рентон, проверяя свой телефон. – Помяни чертяку, – говорит он, показывая эсэмэску, которая только что пришла от «Франко».
«Есть билеты в представительскую ложу на финал Кубка в Хэмпдене для тебя, меня, Больного и Спада».
Выкатив глаза, Больной говорит:
– И вот этот пиздюк Бегби добровольно совершает великодушный поступок, в самый первый раз за всю свою жизнь. Что за день, бля!
– Ну, такой он теперь и есть, мистер Паинька, – говорит Рентон.
23Бегби – Чак Поц
Вспомнил за то, как с этим парнем познакомился, в тюряге еще. Миня неслабо поразило, чё крупная голливудская звезда ко мне на стрелку придет, прямо на крытку ебаную. Прикол в том, чё он хотел, чёбы я помог иму к роли отморозка подготовиться. Иму надо было акцент подделать, у них там европейский артхаусный режиссер хотел кинчик по книжке какого-то детективщика забацать. Оно и понятно: пиздюк, чё ее написал, гору бабок поднял, но миня никада эти книжонки не прикалывали. Их же для терпил пишут: завсида полисыю охуенными, блядь, героями выставляют.
А полисыя – никакие не охуенные герои.
Када я увидел этого симпатичного, хоть и малорослого молодого мужика в кожане, с зализанным назад темным хайром, я перво-наперво пиздюку карты выложил. Скал, чё не хочу борзым показаться, я ж допускаю, чё в Америке это не так, но тока в Соединенке Чак Поц – имя чудацкое. Скал иму, чё с такой погремухой он тут конченым пиздюком выглядеть будет. Само собой, он за эту хуйню в курсах был: скал мине, чё настоящее иво имя – Чарльз Поцора, ну и он теперь уже врубился, чё в Соединенке это чё-то совсем другое значит, но оно уже к ниму привязалося. Агент пиздюка скал, чё имя у него «чересчур латиносское» и иму не будут ведущих ролей белых англосаксов давать. Ну как типа Николас Коппола Николасом Кейджем стал, так и Чарльз Поцора стал Чаком Поцем.
Кароч, работали мы с ним в тюряге: он слушал, а я и еще некоторые парни иму втирали. Мы сделали записи с тренером по диалектам, ебаньком с полным хавальником мудей, чё за акценты Шотландии пиздоболил. От чувака нихуя понту не было. Я Чаку всяко-разно за тюрягу обрисовал, как под такими типа Тайрона ходил. Дохуя всего полезного иму напел, но акцент у ниво в том кине все равно ржачный был, кабута взяли тово завхоза с «Симпсонов» и лет на пять мудачка на герыч у нас на Кёркгите присадили. Но парень подход имел, смарел на тибя, кабута в натуре слушал, кабута ты особенный. Он всех этих громких заяв напел, чё мы, мол, братья навек. Свидимся в Голливуде!
За язык никто ж не тянул.
Ни разу за шесть лет от этого пиздюка ничё не слыхал, даж после того, как откинулся. Даж после того, как грил своему агенту посылать иму приглашения на выставки, на мою свадьбу и на крестины малютки Грейс. Так я узнал, чё актеры – пиздоболы, а самые лучшие брехуны в собственный фуфляк верят, када иво гонют. Потом, пару месяцов назад, он такой на одну с моих выставок подваливает. Чисто забредает со свиточкой своей. Грит, чё хочет бошку Шармейн Гэррити, своей бывшей женки, с конкретными увечьями.
Скал иму, чё предпочитаю свои заказы в секрете держать. Может, встретимся кофейку попить? Кароч, Чак набрал, и я поехал в Сан-Педро, а щас мы вдвоем по вершинам холмов гуляем. Хоть они и возвышаются над портом, тут можно с глазу на глаз перетереть, особенно на этой безлюдной океанской стороне, с обрывом над серыми камнями внизу и плескающимся об них приливом. Говорю ему, чё обожаю шум прибоя и клекот чаек.
– Когда я был ребенком, мы ездили в Колдингем. Это в Шотландии. Утесы с камнями внизу, как здесь, – гружу иму. – Мама всегда говорила мне, чтобы держался подальше от края, – улыбаюсь. – Понятно, я никогда не слушался.