– Боже… какая ж я, блядь, лохушка, но я тебе верю… Да! Да! – вздыхает она, и тут вниз по лестнице обрушивается бурный поток воды, обливая мне ноги до ляжек, а ей по щиколотку.
– Какого хуя? – Я встаю, а тут Рентон. Взглянув на свои мокрые штаны, протягиваю руки. – Марк! Прикинь! Я только что…
Его голова влетает мне в рожу…
31Рентон – Расчет
Мой лобешник с приятным, убедительным хрястом врезается пиздюку в переносицу. Тот хлопает рукой по перилам, чё гонгом звенят на весь лестничный пролет, но не удерживается и падает. Када этот мудозвон летит вниз, похожий на такую старую игрушку, «шагающая пружина», почти в замедленной съемке, – это просто картина маслом. Он пожмаканной грудой оседает на холодную металлическую дугу пожарной лестницы, и его обливает водой, чё хлещет вниз по ступеням. На пару секунд миня стрем берет: боюся, чё при падении он разбился насмерть. Марианна внизу ухаживает за ним, приподымает иво бошку, и с погнутого мультяшного носа на иво голубую рубашку и бежевую куртку брызжет кровь.
– Еб твою мать, Марк! – визжит она на миня, а глаза сумасшедшие от ярости.
Шагаю вперед. Я на грани раскаяния, пока не слышу, как он возмущается:
– Подлое нападение… как недостойно…
– Вот как себя чувствуют на сто семьдесят пять тыщ, пиздюк!
Марианна, со стиснутыми зубами и покрасневшим кончиком носа, орет на миня:
– Как ты мог?! К тебе, Марк, у меня никаких чувств, нахуй, нет! Это был один-единственный раз! И еще после того, как ты меня заразил?!
– Я не… Я…
Больной шатаясь подымается на ноги. Нос у него кривой и деформированный. Мне снова не по себе, кабута я нашел, а потом уничтожил клад: легко разглядеть в иво новом изувеченном состоянии, чё этот прежде благородный хоботорий был главным источником иво харизмы. А щас с этого месива на иво прикид и на пупырчатый металлический пол капают густые капли юшки. Стеклянный взгляд пышет сосредоточенной яростью, и Больной переводит иво с миня на Марианну:
– ЭТО ЧЁ ВОПЩЕ ЗА ХУЙНЯ?
Горстка поклонников искусства напряженно и конфузливо крадется мимо нас на цыпочках.
«Марианна хочет сказать, чё я заразил ее… Викки… ебаный в рот, видать, я заразил Больного Национальной галереей!» Пора мине самому тыриться.
– Оставляю вас, голубки, чёбы вы сами между собой все выяснили, – говорю им и чешу обратно в этот бедлам.
Дверь распахивается, почти врезаясь мине в рожу, и мимо, шлепая ногами по воде, проходит новый косяк завсегдатаев.
В выставочном зале все кажутся озабоченными, кроме Бегби, которому, походу, поебать на то, чё его произведения могут испортиться. Вода так же само льется каскадом по стенкам, а он стоит сибе с этой довольной ухмылкой, чё появлялась у ниво после пиздорезки в пабе или на улице. Из занудного говнюка, у которого по любой мелочи падает планка, он превратился в мудилу, которому вопще все до лампочки. Ищу Конрада и нахожу лишь подтверждение того, чё этот разжиревший молодой голландский мастер и впрямь смылся на лимузине с моделью обнаженки и помчался по М8 на свой сейшен. Потом выбираюся оттудова и чешу к другому выходу, чёбы не столкнуться с Больным и Марианной. Протискиваюсь сквозь уходящие толпы на улицу и в тихой ночи возвращаюсь пешим ходом в отель. Шагаю мимо Спада, чё припарковался на тротуаре, рухнув на руль и корзину своего инвалидного скутера. Спад забылся беспробудным сном. Если щас разбужу, то подвергну иво еще большему риску: он же попытается доехать на этой херне на хату. Лучше его не трогать, и я плетусь по крутым спускам и подъемам средневекового города до своего номера.
После глубокой, удовлетворительной дрыхни встаю на следущее утро и вижу Конрада с зеленоглазой милашкой за гостиничным завтраком. Любой, кто щитает, чё богатство и слава не возбуждают либидо, должен взглянуть на эту красотульку рядом с этим бесформенным месивом. Киваю им и улыбаюсь, но сажуся один, в паре столиков от них. Меня воротит с гостиничных шведских столов, и я заказываю овсянки с ягодами из меню. Связываюся по телефону со своим банком в Голландии, проверяю состояние собственных финансов на все больше стервенеющем голландском и английском, и меня соединяют с разными специалистами. Наблюдаю, как Конрад три раза за время моего разговора оставляет девушку для дозаправки: болтунья, бекон, сосиски, кровянка, сконы с картошкой (сам виноват – это я иво на них присадил), бобы, помидоры, гренки, выпечка – булочки с шоколадом, круассаны – и, почти уже изврат, порция свежих фруктов и йогурта. Пока девица-модель грузит за дурную привычку, он все это пожирает, а я до сих пор на телефоне, пытаюся выяснить, как мине могут выплатить мою наличку. Хотя больше уже не мою. Не хватает трех штук, и приходится договариваться за овердрафт, но мине предоставляют клиринг на бабки, чё я должен Франко.
Теперь надо чесать в Шотландский банк, куда отправили перевод, я быстро говорю Конраду, чё у миня срочное дело и чё мы встретимся с ним обратно тут через час, чёбы сесть на амстердамский рейс. До банка пилить аж в Новый город, и не встречаю ни единого таксо до самого Маунда, а там я уже практически на месте. Мине выдают маки – пятнадцать штук четыреста двести, за которые Франко передумал. Это сверху тех бабок, которые я выложил за ебаные бошки, чё скоро уедут в Амстердам. Из-за этой меньшей суммы я и остался гол как сокол. А Франко отказался выдавать для нее платежные реквизиты, потребовав уплаты наличкой. Кароч, я на полных голяках, и единственные мои активы – хаты в Амстике и Санта-Монике, одну с которых мине, видно, придется щас продать. Но Фрэнк Бегби, или Джим Фрэнсис, или как там пиздюк сибя называет, бросил ебаный вызов, и я иво принимаю.
По моей просьбе встречаемся с ним в кафешке на Мосту Георга IV. Он уже там, када я прихожу, в очках и синем «харике», наполовину уже выпил свой черный кофе. Сажуся со своим чаем и подвигаю к ниму через стол конверт:
– Там всё – пятнадцать штук четыреста двадцать фунтов.
На секунду мине кажется, чё он переведет это в шутку и скажет, чё просто прикалывался. Но не.
– Молоток, – грит он, сует лавэ в карман и встает. – Думаю, это ставит точку в наших делах, – пиздюк такой, как мудоеб с хуевой мыльной оперы, и просто выходит в дверь не оглядываясь.
То, чё находится у миня в грудной клетке, затвердевает камнем и опускается мине в нутро. Я не просто чувствую сибя преданным. Я врубаюсь, как Франко чувствовал сибя все эти годы, и он хотел, чёбы я тож это испытал: ощущение полной и абсолютной отверженности. Оплеванный. Выброшенный. Никчемный. Я в натуре щитал нас чем-то большим. Но он тож тада так щитал, на свой припезденный манер. Кароч, пиздюк меня поимел и вышел победителем, показав мине, каким недалеким мудоебом я сам када-то был и, может, до сих пор остаюсь. Я ничё даже больше не понимаю. Нихуя не знаю.
Помимо того, чё я никада бы не смог победить. Я боялся, и в то же время миня мучила совесть: это заябывало миня годами. У Франко хоть нету совести, чёбы не спать ночами. Этому пиздюку на других людей начхать. Он все такой же психопат, тока другого типа. Не прибегает к физическому насилию, но эмоционально холоден. Этот крест нести несчастной Мелани. Я хотя б с ним покончил. Теперь мине полный пиздец, но я избавился от мудака навсегда.
Откидываюсь на спинку стула, весь опустошенный, но наконец-то свободный, и проверяю мейлы у себя на трубе. Один от подруги Виктории – Уиллоу…
От кого: willowtradcliffe@gmail.com
Кому: Mark@citadelproductions.nl
Тема: Викки
Привет, Марк!
Это Уиллоу, подруга Викки. Если помнишь, мы встречались пару раз в Л.-А. Просто хотела сказать, что у Викки сейчас тяжелый момент. Не знаю, слышал ли ты, но ее сестра погибла на прошлой неделе в ДТП в Дубае. Викки вернулась сейчас в Англию, а похороны послезавтра в Солсбери. Я знаю, что вы, ребята, как бы разругались, – не знаю из-за чего, но она очень скучает по тебе, и я знаю, что она была бы благодарна, если б ты связался с ней в это трудное для нее время.
Хочу надеться, ты не сочтешь меня слишком бесцеремонной или навязчивой за то, что тебе пишу.
Надеюсь, ты жив-здоров. Мэтт передает привет, он послушался твоего совета и записался на сценарные курсы.
Всех благ,
Уиллоу
«В бога ж душу мать…» Звоню Конраду и отмазываюсь срочным личным делом. Он дуется, и я просто пиздец как сожалею, но придется ему лететь обратно в Амстердам одному. Резервирую рейс на Бристоль и билет на поезд до Солсбери.
32Пристрелка
Сделав дело, разбогатевший и удовлетворенный Джим Фрэнсис позволяет себе расслабиться, наслаждаясь своим дебютным полетом в первом классе. Это, конечно, развращает. Теперь уже трудно будет вернуться в эконом. Но от бесплатных напитков, предложенных улыбающейся бортпроводницей, он отказывается. Думает о том, как дармовое бухло могло бы превратить любую случайность в потенциальную кровавую баню. Обрюзгший бизнесмен с лицом как помидор, сидящий напротив, высокомерный и наглый, очень требователен к стюардессе. Эта рожа треснула бы всего от одного удара. А эти отбеленные вставные зубы так легко расшатать грамотным хуком в челюсть. Можно загнать заточку, похожую на дирижерскую палочку, в эту шеищу в печеночных пятнах и упиваться шоком в округлившихся зенках, пока богатая кровь из сонной артерии бьет струей через весь салон. Истошные панические крики и вопли – целый оркестр, которым Джим Фрэнсис, точнее, Фрэнк Бегби мог бы дирижировать, наяривая руками.
Иногда он скучает по синьке.
Хотя лететь все равно долго. Как всегда, мурыжно и маятно. На сиденье первого класса еще более-менее терпимо, но суть-то не меняется. Джим чувствует, как это его умаляет. Высушивает. В тюрьме и то условия здоровее были. Как люди могут так жить? «Рентон с этих ебаных самолетов не слезает».
Сидящая рядом Мелани непривычно нервничает. Это беспокоит Джима Фрэнсиса – он восхищается врожденным спокойствием и безмятежностью жены и черпает в них силу. Джим смотрит свое кино и чувствует, как она переводит взгляд с киндла на его профиль: