Вполне правдоподобно звучит. Все беды в жизни – от бессмысленной ревности и дибильных порывов. Надо эту хуету контролировать, или она тибя уничтожит. Кароч, самое лучшее, чё можно сделать, – и все политики и бизнес-пиздюки это догоняют – взъебывать народ, который никакого отношения к тибе в натуре не имеет.
Рентон оглядует мастерскую:
– Я попал не в тот расклад. Все эти годы мудохался с музыкой, хотя не имею к ней никакого таланта.
– Талант в разы, в разы переоценен, братан. Главное – все делать вовремя. А это в основном фарт, ну и малехо интуиции и соображалки, – в ниво тыкаю. – И слава яйцам, у тибя это есть, кор. Я по гроб жизни тибе обязан. Этот пиздюк оставил бы мою детлашню сиротами.
– Мине хватит того, что мы квиты. Наконец-то, – лыбится.
Руку протягую:
– Отвечаю.
Нагловато лыбится, и это напоминает мине, каким он в детстве был.
– И ты всегда хорошо рисовал, еще со школы, пока тибя с класса не вытурили!
– Единственный класс, с которого я не хотел, чёб миня выгоняли. – Голос понижаю: слышно, как Мел с детлашней разговаривает. – В классе рисования самые клевые соски были.
– Они до сих пор составляют двадцать пять процентов моих дрочильных объектов, – ухмыляется.
– Маловато чё-то.
– Я уже много лет работаю в клубах. Процент неуклонно снижается.
Просто смеемся, вдвоем, как смеялися, када на хату со школы шли. Через Дьюк-стрит, по Джанкшн-стрит, в сторону Форта, уссывалися, просто болтали за какую-то хуйню дибильную.
– В курсах, в чем самый прикол? Мы теперь оба такие богатые, чё бабки больше никогда между нами не встанут.
Видать, это нервное, но Рентон начинает ржать, как ебаный шизоид. Я подхватую. Потом он вдруг весь серьезный становится:
– Я хочу, чёбы ты када-то приехал в Л.-А. кое с кем познакомиться.
Хуй знает с кем, но это минимум, чё я можу сделать:
– Ништяк.
40Больной – Повинтили
Ужин прошел в натянутой обстановке, но я свое дело сделал. Юэн, будем надеяться, опять изолирован от Карлотты. Это был только первый этап – на следующем говнюк исчезнет из моей семьи навсегда. Этот город не резиновый: места нам двоим не хватит! Затем мы с Марианной возвращаемся в отель отмечать, и я сразу же захожу в интернет.
Я подумал, что, может, маленько неразумно приглашать в номер Джилл, чтобы помочь нам с Марианной отметить наш любовный союз. Такая отчасти непоучительная была рождественская историйка. Лучше оставить эти аксессуары чисто деловыми. Как ни печально, Жасмин, походу, исчезла. Я готов чуть ли не Сайму позвонить и попросить об одолжении, но держусь от шакала подальше. Вместо этого добираюсь до псевдоагентства «Коллеги» и пожираю глазами его приблуду. Отдаю предпочтение африканской принцессе, черной как уголь, или даже черноволосой, смуглокожей ромской деве, чтобы оттенить нордическую нацистку Марианну. Она заглядывает мне через плечо и куксится:
– Почему нельзя взять чела? Хочу, чтобы ты отымел меня вместе с другим челом! Хочу, чтобы на арену ворвался необрезанный хуй с большой толстой залупой.
В отвращении морщу лоб и опускаю телефон.
– Но, дорогая, я ненавижу мужчин. Стоит мне глянуть на голое тело другого мужика, как сразу блевать тянет. Я насилу могу с ними разговаривать, – подчеркиваю, а между тем меня психологически режет серпом по яйцам тошнотворная картинка: Рентон ебет ее – мою без пяти минут жену.
– Может, тебе на тренинг по десенсибилизации сходить? Не гони, давай чела возьмем!
Вытряхиваю Вероломного Рыжего Говнюка из головы.
– Ничего не получится, милая. Я тебе это твержу годами. Однажды я сходил на оргию, и там мне в рожу уткнулись потная мошонка и волосатая ложбинка между полужопиями. Слишком уж травматично, а я далеко не брезгливого десятка, – поясняю, содрогаясь при воспоминании об ужасном случае в Кларкенуэлле. – Пиздец как тебе завидую – всегда мечтал быть бисексуалом.
– Я не бисексуалка, – возражает она.
– Ну ладно, если хочешь, «женщина, которая умеет тереть клитор другой женщине, пока та не извергнется»?
– Не люблю ярлыки, – говорит она, а потом командует: – Полижи мне сикель.
– Попробуй меня остановить, зайка, только попробуй меня остановить, – ухмыляюсь, – но лишь после того, как ты выберешь девицу, – и киваю на телефон.
Цокая языком и закатывая глаза, Марианна забирает у меня айфон и пролистывает профили. Останавливается на Лили – очередной блондинке, похожей на ее более молодую версию. Всюду ебаные нарциссы. Контраст невелик, и я настаиваю на зрительном разнообразии, но она уже слегка ерепенится, и я решаю, что лучше не напирать. Звоню в агентство, и Лили должна явиться в отель в течение часа.
Приступаю к работе и довожу Марианну до множественного оргазма, задействуя пальцы, язык, член и, самое главное, речевую игру, от которой покраснел бы даже сексуальный маньяк из камеры смертников. Ебать ее все эти годы – все равно что читать «Собрание сочинений» Уильяма Шекспира в кожаном переплете, что я заказал много лет назад: всякий раз, как берешь его, находишь что-нибудь новое. Соперница она боевая, но к тому моменту, когда приходит шлюха, я уже затрахал Марианну до отупелого истощения. Сам я старался кончину не спускать: это ведь всего лишь легкая закуска перед главным блюдом дня.
Лили поднимается, и я немного сникаю, потому как снимки ей явно льстят. Типа даже бессовестно льстят – как на фейсбуке Велотренажерши, где она перестала постить фотки примерно с 1987 года, но что толку придираться: время – деньги. Мы обмениваемся лишь элементарными любезностями, после чего переходим к делу. На Лили гигантский страпон, который она засовывает в жопу Марианне, стоящей раком на краю кровати. Я становлюсь в ту же позу перед Марианной, чтобы принять в очко смазанный самотык своей невесты. Тот входит с медленным облегчением, как будто срешь наоборот, а Марианна визжит, пока основание приспособы трется о ее сикель, словно полоумный итальянский официант на спидах перец мелет. Душа моя тащится так, что слезы из глаз, Марианна задыхается и орет:
– Вот так, мой мальчик, прими иво в сибя… это пидараска, за которую я, нахуй, выхожу…
Двигаю бедрами, стараясь, чтобы самотык вошел поглубже, а сам наблюдаю за всем этим в зеркале, упиваюсь полоумным оскалом Марианны и жвачечной отстраненностью Лили (по моему указанию, все это – часть постановки). Тем временем я размашисто наяриваю на своем смазанном елдаке, и давление постоянно нарастает, как у «Хибзов» перед воротами «Рейнджерсов» на заключительном этапе хэмпденского финала. Думаю: «Так вот какой будет семейная жизнь», и тут вдруг дверь отворяется и ебаная уборщица…
«Ё-мое, это ж никакие не ебаные уборщицы…»
Туса буквально разваливается на части, когда врываются два мужика, щеголяя ксивами, в сраной полицейской форме и с тупой, идиотской вседозволенностью на рожах. Онемевшие и ошарашенные, они на пару секунд застывают, переваривая всю сцену, но не уходят. Затем один говорит:
– У вас две минуты, чтобы одеться, мы будем ждать вас снаружи!
Они сваливают, один что-то говорит, но я не улавливаю смысл, а другой отвечает низким, гортанным смехом, потом они захлопывают за собой дверь.
– Какого хуя, – пищит Лили.
Марианна смотрит на меня и надменно говорит:
– А я б не прочь этих парней заказать…
41Рентон – Роняя английские розы
Я такой обалдевший, потрясенный, уставший, расслабившийся и невъебенно богатый, чё нельзя сейчас ехать обратно в Санта-Монику. Костяшки полопались, а руки на руле распухли, упрямо напоминая, что это свершилось. Тот ебаный чудило собирался застрелить Франко и Мелани! И я спас пиздюка! Я!
Я перестроился не в тот ряд, нахуй, и мне со всей дури сигналят, водила грузовика, проезжая мимо, тычет фак. Я только что голыми руками исколошматил копа, а сейчас бздю собственной тени. Не могу сосредоточиться: интересно, на сколько вообще потянут «Литские головы» и надо ли жестко играть с этим пиздюком-коллекционером, раз Конрад собирается куда-то переметнуться, а на Эмили и Карле я нихуя не подниму.
Не, не получается. Торможу у какого-то сервисного центра и пью в «Арбис» говенный черный кофе. Он лишь обжигает раздраженный желудок, который напоминает кубло извивающихся опарышей. Съедаю полбуррито, а остальное выбрасываю. Бегби объяснил, что у меня просто стрессовая реакция дилетанта после совершенного насилия. Меня беспокоит мысль, что за каждым углом поджидают мрачные последствия и страшное возмездие. Копы полностью поверили в нашу историю, а адвокат заверил, что я вне подозрений, но меня колбасит паранойя. Подумываю включить телефон, но знаю, сейчас это худшее, что можно сделать, хотя желание почти непреодолимое. По-любому новости всегда бывают только плохими. Конрад грозится переметнуться, как раз когда я узнаю от «Уинн», что у него большой сейшен в «Экс-Эс», на волне его последнего большого хита. Теперь какой-то другой пиздюк снимет сливки. Ну и хуй с ним.
Сажусь обратно в машину и, как ученик, чувствую каждый поворот: никогда не съезжал с 101-го на 405-й с таким облегчением. Городские пробки сбавляют темп событий, успокаивают, дают мине время подумать. Решаю, что все хорошо. Я совершил благородный поступок и получил за это обратку. Фантазирую о правдоподобных и неправдоподобных наградах. О таинственном целителе или революционном чудо-лекарстве для Алекса, которое как по волшебству наладит его связь с миром. Но никакие деньги тут не помогут. Однако они обеспечат мне необходимую квартиру с тремя спальнями. Затем по 10-му до Санта-Моники, потом съезжаю с него и паркуюсь на своей подземной стоянке. Вылезаю из машины и подношу руку к лицу. Рука дрожит, но я уже дома, целый и невредимый.
Вдруг краем глаза замечаю фигуру, выходящую из машины. Она движется между двумя припаркованными автомобилями и направляется ко мне, все еще оставаясь в темноте и в тени. При этом на вид она крупная и могучая, и пульс у меня подскакивает, а воспаленные кулаки сжимаются. Я снова готов к бою, но, ё-мое, это же Конрад, освещенный теперь желтой лампой вверху на крыше.