Кто-то, может, удивился бы тому, Лазаревич так спокойно занимается каким-то автомобилем, когда у него пропали в неизвестном направлении жена с дочкой и их судьба неизвестна так же, как и направление пропажи. Но…
«Как же щи не есть, они ж посолены». В смысле — проблемы и неприятности, конечно, вещи неприятные и проблемные, но зацикливаться только на них не стоит. Во-первых — элементарно поедешь крышей, во-вторых — окружающие не поймут-с. Некоторую грусть, тоску, беспокойство — поймут, а модные в двадцать первом веке депрессии — нет. Тем более, в качестве релаксанта Фрезе налил ему коньяка, а с утра Руслан поднялся за папиросами к соседу-фокуснику, Рейнару Фуксу, он же — господин Оленев. Не признает российская публика в начале двадцатого века отечественного производителя, подавай ей импортного да заграничного. Вот и приходится актерам сочинять себе пышные псевдонимы, притворяясь иностранцами. Впрочем, в этом плане в России и за сто лет ничего не изменится…
У Рейнара Руслан попросил папирос, так что настроение у него несколько улучшилось. Хотя некоторое беспокойство за судьбу жены с дочкой и оставалось, но уже именно некоторое.
— Руслан Аркадьевич, — в кабинет заглянул кто-то из молодых рабочих, — Мальчонка до вас рвется.
— Что за мальчонка?
Андроновым понадобилась какая-то информация? Да вроде бы рано: совсем недавно отдал очередную порцию сведений о будущем, а если бы всплыло что-то срочное — так прислали б «извозчика».
— Не знаю, — пожал плечами рабочий — Мелкий, носатый.
Володя, что ли, анин приятель? Что бы ему здесь делать? Или…
Сердце Руслана ёкнуло и чуть не остановилось.
Может быть он… видел Аню?
— Дядя Руслан! Дядя Руслан!
Нет, это вправду оказался Володя. Бледный, шедший красными пятнами, взволнованный.
— Это правда, что Аня пропала?
Нет, похоже не видел…
— Откуда ты узнал?
— Пришел к вам домой, а там эта ду… в смысле, ваша служанка, глянула на меня как на вошь и сказала, что хозяйская жена вместе с дочкой сбежали и мне тут делать больше нечего.
Вот ду.
— Ты, Володя, присаживайся, — Руслан и сам сел, — Я тебе все расскажу…
Разговор был долгим: мальчишка искренне переживал за свою подругу, а успокоить его словами о том, что Аня просто вернулась к себе в будущее, Руслан не мог. Не знал Володя, оттуда прибыла его подруга, считал, что из Америки. Зато он обладал богатой не в меру фантазией, отчего последовательно вывали на Руслана несколько версий того, что произошло, одна другой страшнее, отчего запугал сам себя и начал переживать еще больше. Но, надо признать, держался стойко, на глазах ни слезинки не появлялось. Разве что голос чуть дрожал, да носом он шмыгал чаще обычного.
— У них все будет хорошо, — успокаивал мальчишку Руслан, кляня себя за… да за все сразу.
Вот так живешь, строишь планы, что-то делаешь — и даже не думаешь о том, как твои поступки отразятся на окружающих. Если бы они не познакомились с Володей — жил бы тот себе спокойно, не рвал бы сейчас себе душу…
— Я ее когда-нибудь увижу? — спросил мальчик.
«Скорее всего — нет» — подумал Руслан, но вслух этого не сказал, просто молча обнял Володю.
— Я… Я… — шептал тот, уткнувшись носом в ткань русланового пиджака, — Я в ее честь кроссворд придумаю, можно?
— Можно, отчего ж нельзя… — гладил его Руслан по голове.
С другой стороны — кроссворды придумали бы позже и не в России. И дело даже не в приоритете, а в том, что вот этот мальчишка, грезящий о морях, получит лишнюю копейку и сможет исполнить свою мечту, стать моряком.
— Знаете, про что этот кроссворд будет? Про Америку. В честь Ани. Может, она его увидит — ей будет приятно… на небесах.
— Так, стоп. На каких еще небесах?! Аня не умерла, с ней все в порядке… должно быть. Так что, — Руслан взял мальчика за плечи, — Отставить панику на корабле!
— Есть отставить панику на корабле! — Володя бледно улыбнулся.
— Вот. Другое дело. Моряки стойко переносят все тяготы и лишения службы.
— Думаете, я смогу быть моряком?
— Конечно, сможешь!
Кстати, интересно…
— Володя, а как твоя фамилия?
Забавно, но за полгода знакомства Руслан так и не поинтересовался этим вопросом. Володя и Володя. Других знакомых володь у него все равно не было, так что и различать их по фамилиям нужды не было. Может, он в будущем станет каким-нибудь знаменитыми капитаном или…
— Трибуц, — шмыгнул носом мальчишка.
Адмиралом.
Руслан еще раз посмотрел на него, как будто видел в первый раз, но он понятия не имел, как выглядел адмирал Трибуц. Он и имя-то это знал, потому что на корабле с таким названием на Тихом океане плавал… не бабушка, как у кота Матроскина, а одноклассник.
— Знаешь что, Володя… Я, конечно, не пророк и будущее знать не могу…
Ха-ха три раза.
— …но, сдается мне, ты не просто станешь моряком. Ты станешь самым настоящим боевым адмиралом. И твоим именем назовут корабль.
— Какой? — Володя снова улыбнулся.
— Большой противолодочный.
— За лодками охотиться? — мальчишка явно обиделся.
— Да. За подводными. Они будут целыми стаями сновать под водой и наши корабли топить, а корабль с твоим именем будет топить их. Целыми стаями.
Глава 33
Грустный день — Восьмое марта. Потому что единственные люди, которых ты мог — и хотел бы — с этим праздником поздравить, находятся там, добраться куда ты не имеешь никакой возможности. И, хотя сегодня на календаре — уже четырнадцатое, мысли о том, что, первый раз за всю их семейную жизнь, международный женский день отмечался порознь, вгоняли Руслана в черную тоску. Даже особо не объяснишь никому причину тоски — международный женский день, если и существует в текущем времени, то наверняка только как узкий праздник феминисток и социалистов — он не помнил, кто точно его изобрел, вернее, в различных источниках назывались разные версии. Если сайты в интернете, конечно, можно назвать источниками, ибо до родниковой чистоты им очень и очень далеко.
Руслан тоскливо посмотрел в темнеющее окно. После исчезновения из квартиры Юли и Ани он просто начал жить на работе, в мастерских Фрезе, загружая себя чертежами и расчетами и заглушая острую, как красный перец, тоску… Перец-то, с чего, интересно, вспомнился? Никогда не любил, вроде…
Лазаревич вздохнул. Увы, сегодня было воскресенье, поэтому отвлечься работой возможности не имелось. А других возможностей отвлечься не наблюдалось. Алкоголь, наркотики, развратных женщин — не предлагать. Все вышеуказанное чревато подорванным здоровьем, а в случае развратных женщин — еще и травмами, когда Юля об этом узнает. Поэтому все, что он сегодня себе позволил — вышел на улицу, поймал извозчика и долго катался с ним по улицам, разглядывая толпы прохожих, катящиеся туда-сюда повозки, трамваи и немногочисленные автомобили, вывески ресторанов, окна домов — да все, на что упадет глаз.
Небольшие вагончики трамвайчиков, бодро пересекающие Неву по рельсам, уложенным прямо на лед. Как гласила гордая вывеска на будочке над которой гордо реял бело-сине-красный триколор, стоимость «электроперевоза» составляла три копейки. Руслан вспомнил, что в начале зимы видел, как укладывали эти рельсы и мысленно пошутил, что по ним пустят трамвай. Оказывается, не пошутил…
Мозговыносящая вывеска «Жоржъ Борманъ» — французское имя, немецкая фамилия, написанные русские буквами, да еще и с ерами. Чего ж тогда не «Жакъ Мюллеръ»?
Необычная конструкция в окне одного из домов — три полочки, на которых разместились восемь горшочков с цветами, на верхней — один, на второй — четыре и на нижней — три.
Заготовка речного льда прямо посреди города — тут тебе Академия художеств, а напротив — хмурые мужички в полушубках и треухах рубят пешнями лед, глыбы которого вывозит усталая лошадка, впряженная в сани. Холодильников еще нет, а если и есть — в широкую продажу они не поступают, дорого.
Статуи античных то ли богов, то ли мудрецов на Исаакиевском соборе, присыпанные снегом. Казалось, что статуи зябко кутаются в тоги и тихонечко матерят того умника, который догадался нарядить их в одежды, предназначенные для теплого Средиземноморья, а не для ледяной Гипербореи.
Поездка приподняла настроение, да что там — Руслан просто физически ощущал, как растаяла впившаяся в сердце игла тревоги и беспокойства — он выпрыгнул из саней у подъезда своего дома… или парадной? Впрочем, здесь это, кажется, называется «парадный подъезд», так что москвичам и питерцам двадцать первого века просто не удалось бы начать дискуссию.
Интересно, вон те сани, проехавшие мимо и притормозившие у соседнего дома — это просто так сани, привезшие клиента, или агенты охранки, пасущие его? А вон тот неторопливый прохожий — не горохового ли у него цвета шуба, выражаясь эзоповым языком текущей реальности?
Руслан сомневался в своих способностях уловить, следят за ним или нет. Может и не следят. А может — подозревают в том, что это он каким-то хитрым образом все же спрятал жену с дочкой, чтобы выбить из рук охранки возможность шантажа, и таки следят за ним, выжидая, пока он бросится на встречу к родне, путая след и неумело проверяясь у витрин. А может — это всего лишь приступ паранойи, и никто за ним не следит, потому что работает с ним не вся охранка, а всего лишь один ссу… не совсем лояльный ее сотрудник, возможности которого все же небезграничны.
Кто знает… Кто знает…
Поездка, конечно, улучшила настроение, но, к сожалению, ненадолго и его опять начало накрывать тоской. Лазаревич посмотрел на пепельницу, и без того полную мятых бумажных гильз, и решил, что как релаксант папиросы, конечно, хороши, но он все же хотел дожить до встречи с женой и дочерью, не загнувшись от рака легких, аки ковбой Мальборо.
Он покрутил в руках папиросу, понюхал табак и понял, что теперь не знает, раздражен он из-за ситуации с семьей или из-за никотиновой ломки.