— Откуда ты это знаешь, и почему Я об этом слышу только сейчас?
— Он… как-то упоминал в разговоре…
— Юрий, что ты ему ответил?
— Ну… я решил…
— Решаю в нашем деле пока что я. А ты выполняешь мои распоряжения. И, как я вижу, проявляешь при это неуместную инициативу, которая может привести к огромным убыткам.
— Но если бы он остановил войну — все траты на сведения о будущем оказались бы напрасны!
— И ты… Что ты ему ответил?
— Что менять будущее мы не станем, а если он попытается в него вмешаться самостоятельно, то…
— То — что?
— В общем… я пригрозил его семье.
Андронов-старший глубоко вздохнул:
— Вас ЭТОМУ учат в охранке?
— Ну… да. Тому, что сотрудничество, основанное на материальном вознаграждении и некотором принуждении — наиболее плодотворно.
— Принуждении? Ты угрожал его семье! Даже тетерка, защищая цыплят, набросится на лису, а здесь — человек! Почему ты просто не согласился с ним?
— Но ведь если остановить войну…
— У тебя мания величия, сынок? Ни один человек не сможет остановить войну, даже если он знает будущее. Нужно было согласиться с ним, рассказать мне — и мы вместе придумали бы, как использовать его желание так, чтобы и волки были сыты и овцы целы. А пригрозив ему, ты перевел наши отношения из деловых — в недружественные. И теперь Лазаревич нашел другой способ остановить войну, а мы лишились его знаний, и можем только молиться, чтобы он не рассказал о нас с тобой!
— Мои люди следят за ним…
— Еще хуже, — Андронов-старший откинулся в кресле и закурил, — Когда выяснится, кем является этот «господин Л.» — тебе придется объяснять, зачем за ним следили и почему твое начальство не знает об этом.
— Вот это как раз не проблема, — принужденно улыбнулся младший Андронов, — объект «Раджа» находится под наблюдением из-за своего иностранного происхождения и контактов с революционерами.
— Революционерами?
— Один преподаватель из Императорского Московского технического училища. С этой стороны не подкопаешься.
— Ну, все же мой сын унаследовал от меня хотя бы часть ума, — Андронов-страший усмехнулся.
— А что будем делать с Лазаревичем?
— Ничего. Пока мы не знаем, что именно он расскажет — ничего. А вот завтра — решим.
— Отставной вахмистр одиннадцатого драгунского Рижского полка Емельян Бобылев.
Сидевший за столом в гостиной человек посмотрел на вытянувшегося перед ним старика, седого, как лунь, но еще крепкого, как дуб.
— Оружие есть?
— Револьвер Нагана.
Вопрос бы явно излишним — репортеры, которые разыскивали людей для небольшой, но, возможно опасной работы, сразу предупреждали, что тех, у кого нет оружия, сразу не возьмут. Зачем репортерам нужны охранники, да еще с оружием, кого им нужно охранять — бог весть. Вернее, кого охранять — известно, вот этого американского инженера, который задумчиво пялится на Бобылева из-за стола, а вот что он такого натворил, кому на ногу наступил…
«Американский инженер» все так же задумчиво поглядел на вахмистра.
— Нет. Не подойдешь. Слишком стар.
— Погодите, ваше степенство…
— Нет.
— У меня сын есть.
— Рад за тебя, будет кому передать фамильное серебро. До сви…
— Так он здесь, со мной. Он, вправду, в войсках не служил, но, может, он подойдет?
— Ну-ка, покажи своего сыночка…
— Спиридон, значит, Емельянович?
— Да, ваше степенство.
Вот сын подходил целям Лазаревича гораздо больше: среднего роста, среднего телосложения, аккуратная русая борода…
— Где служишь?
— Приказчиком у Спиридоновых.
— Оружие есть?
— Револьвер Нагана.
— Подойдешь. Держи рубль. Сегодня в шесть часов вечера быть у моего дома. На извозчике. Извозчика не отпускать. Когда я выйду — следовать за мной, никого не подпускать, кроме других охранников. Когда войдем в дом Суворина — встать в коридоре там, где скажу, ждать, пока закончится встреча с журналистами. Ко мне никого не подпускать, если кто-то будет прорываться — остановить. Если будет нападение с оружием — стрелять. По окончании встречи — еще «красненькая». Если придется стрелять — сотенная. Все понятно?
— Еще другие охранники будут?
— Да, всего вас будет десять. Вон там висит плащ и шляпа — наденешь.
Оба Бобылевых, и отец и сын, оглянулись, посмотрели на вешалку. Темно-коричневый плащ и шляпа с широкими полями. Но…
— Зачем? — озвучил старик общее недоумение.
— Затем, что если твой сын явится без плаща и шляпы — останется без денег. Понятно?
— Понятно… Только жарко в нем будет.
— За десять рублей потерпишь. Согласен или нет?
Сын получил подзатыльник от отца и вытянулся:
— Да, ваше степенство, согласен.
— Свободны.
Дверь за будущим охранником закрылась. Человек за столом вздохнул и осторожно погладил бороду. Найти десять человек, да более или менее одинаковой фигуры или внешности, да чтобы с оружием, да чтоб согласились на возможно опасную работу… Репортеры Суворина проделали поистине адову работу, разыскивая таких, но и ему тоже досталось, общаться с теми, кто согласился, и отсеивая тех, кто ну совсем не подходил. Вроде этого старика… ну, он хотя бы догадался сына привести. Возможно, репортеры просто не понимали, на кой бес, прости Господи, нужны именно схожие между собой охранники, поэтому звали кого попало. Старик Суворин мог бы и сказать, что проще купить десять плащей и подобрать к ним людей, чем таскать каждого кандидата к портному или в магазин готового платья.
Ну что ж, сегодня вечером он, под охраной десятка одинаковых, как куриные яйца, охранников, отправится к Суворину.
А потом его ждет аттракцион. Без репетиций.
Глава 47
Суворин не знал, зачем необычному Руслану Аркадьевичу так срочно понадобилась встреча с журналистам для рассказа о будущем, да еще и с охраной. Возможно, конечно, пришелец из будущего хочет как можно быстрее донести до общественности информацию о грядущей войне, в которой погибнут миллионы — хотя, надо признать, цифры жертв Суворину кажутся несколько раздутыми — но ведь Лазаревич уже скоро год, как живет в Российской Империи, с чего бы вдруг такая спешка? И охрана опять же… Зачем? ЧЕГО он боится? КОГО?
О причинах своего страха пришелец так и не сказал. Намекнул, что его жена с дочкой бесследно исчезли вовсе не просто так, намекнул, что может отправиться вслед за ними, но подробностей не привел. Возможно, он расскажет о них сегодня?
Издатель щелкнул серебряной крышкой карманных часов. Четверть шестого. Скоро, уже скоро он прибудет…
— Ваше степенство…
По улице Жуковского двигалась необычная кавалькада: десять извозчичьих повозок, самого разнообразного фасона, от лихачей до ванек, с лошадьми всех мастей — и при этом в каждой повозке пассажиром сидел одинаковый человек. Вернее, десять одинаковых человек — одинаковый рост, одинаковые фигуры, одинаковые коричневые плащи, одинаковые широкополые шляпы, скрывающие лица…
Впрочем, петербуржцы не обращали на нее никакого особого внимания — мало ли чудаков в столице живет? По какому-то странному стечению обстоятельств строгий и расчерченный по линейке город вместо таких же строгих и серьезных людей рождает множество странных и необычных личностей, от которых не знаешь чего ожидать. Жители Петербурга видели аристократов, которые в двадцатые годы девятнадцатого века, века скучного, чиновничьего, прогуливались по проспектам в золотых камзолах бесшабашных времен матушки-Екатерины. Видели кавказского князя, разъезжавшего в карете, с кальяном и дюжиной котов, в одежде, расшитой изумрудами. Видели графа, миллионера и завсегдатая светских вечеров, гулявшего по улицам в куртке немецкого мельника, обсыпанного мукой и, в случае встречи со знакомыми, притворявшегося, что это и не он вовсе. Видели старика-канцеляриста, считавшего, что он — пушка. Видели моряка в плаще на голое тело, чрезвычайно этим телом гордившегося и пытавшегося продемонстрировать при каждом удобном случае…
Много, много странных личностей видел Санкт-Петербург (будем справедливыми — Москва и прочие города России повидали их не меньше), так что караван извозчиков тут никого особо не удивил. В пределах петербургской нормы.
— Ваше степенство…
Охранник Бобылев тронул за плечо задумавшегося нанимателя. Когда все десять повозок с одинаковыми, как Семь Симеонов, нанятыми охранниками — впрочем, на лицо они не очень сходили друг на друга, половина и вовсе бород не носила — выстроилась вдоль улицы, из дома вышел наниматель, бодро выкрикнул что-то вроде «Молодцы!» и запрыгнул в повозку к Бобылеву. Караван тронулся.
— Ваше степенство…
— Что? — очнулся наниматель от каких-то своих дум.
— А ежели, скажем, полиция придет или еще кто из властей, по ним тоже стрелить, что ли?
— Дурак совсем? Полицию пропускать!
Бобылев перекрестился, со смешанным чувством облегчения и досады. С одной стороны — связываться с полицейскими не хотелось, чай, тоже христианские души и свою службу несут, за что ж их убивать-то? А с другой — вдруг да щедрый наниматель, в случае, если б по полицейским стрелять пришлось, отслюнявил бы не «катеньку», а «петрушу»?
А вот и Лазаревич, выглянул в окно Суворин. Ну что ж, через пять минут тайны грядущего откроются… для тех, кто ждет встречи с пришельцем в зале для гостей. Сам-то Суворин вкратце слышал о будущем России на ближайшие сто лет, но выслушать подробности интересно и ему…
Вон он, выпрыгивает из повозки и выстраивает свой охранный отряд. Странно: настойчивое требование нарядить охранников в одинаковые плащи вчера казалось объяснимым. Правда, сам Лазаревич объяснять его не стал, устроив чуть ли не истерику, но, вроде бы причина этого требования выглядела логичной: нарядить охранников в одинаковую одежду, самому надеть такую же — и тот, кто захочет подстрелить тебя из духового ружья, потеряет свою мишень. Конечно, духовое ружье в руках убийцы представляется несколько опереточным… если забыть о судьбе Григория Ефимовича Распутина. Которого именно из такого ружья не так давно и застрелили.