«Мыши и лягушки зарождаются в гниющих останках; змеи заводятся в черепах, пчелы – в трупах быков».
«Приготовь смесь из сока болиголова, семян белены, корня мандрагоры и опиума. Добавь еще мускус, чтобы заглушить запах, и помести все это на несколько дней в свинцовый ящик. Если затем открыть на короткое время ящик перед носом спящего человека, то он потеряет сознание, но когда очнется, болезненных ощущений у него не будет. Действуй осторожно: если это время увеличить, то человек может лишиться рассудка и даже умереть».
«Рыбу можно ловить, собирая ее в стайки светом от свечи, помещенной в стеклянный сосуд, который опущен в воду».
«Музыка оказывает поистине удивительное действие: Агагемнон, отправляясь в Трою и, видимо, не полагаясь на верность супруги, оставил при ней арфиста, который своей игрой настолько возбуждал в ней стыдливость и целомудрие, что влюбленный Эней не смог овладеть ею, пока не убил музыканта».
«Если хочешь подшутить над гостем, наполни комнату парами спирта, которые получаются кипячением его в кастрюле над древесными углями; когда в комнату войдет человек с горящей свечей, весь воздух в ней воспламенится».
«Чтобы выпроводить непрошенного гостя, посыпь салфетку смесью сухого порошкового купороса и истолченного чернильного орешка; когда гость намочит лицо и руки, а затем вытрет их такой салфеткой, то станет черным, как уголь».
Последняя «книга» «Магии» делла Порта называется Chaos, что можно либо истолковать буквально, либо перевести как «О всякой всячине». Пожалуй, этот заголовок вполне подошел бы в качестве названия для всей энциклопедии в целом. Не стоит углубляться дальше в эту «шахту информации, достоверной и ложной». Иногда создается впечатление, что делла Порта писал книгу как пособие для «мастера на все руки»: осилив «Магию», читатель должен был стать тем самым dominus experi-mentorum (господином опыта), о котором так говорил в своем «Третьем сочинении» Роджер Бэкон: «Он знает естественные науки посредством опыта, а равно знает медицину, алхимию и все относящееся к небу и дольнему миру. Он испытал бы стыд, если кто-либо из людей мирских, то ли старая женщина, то ли воин, то ли крестьянин из деревни, знал бы то, чего он не знает сам. Он знаком с литьем металлов и с тем, как обрабатывается золото, серебро и другие металлы, а также все минералы. Знает он и все, относящееся к военному делу, оружию и охоте. Он изучил сельское хозяйство, землемерное дело и земледелие. Он ознакомился также с опытом и гаданиями колдуний, с предсказаниями их и всех других магов. Равным образом он знает фокусы и искусство всех жонглеров, дабы от него не укрылось ничто, достойное познания.»
Конечно, проще всего посмеяться над подобными наивными, ошибочными и фантастическими заявлениями делла Порта, Кардано и других их коллег, которые, по словам выдающегося историка науки Леонардо Ольшки, «с болтливостью старых дев и с детским легковерием сообщали о своем «опыте», чтобы подтвердить или опровергнуть то, что они узнали из ученых книг». Но не будем слишком суровы к этим труженикам пера, памятуя, что век может быть судим другим веком, но человек – только веком собственным.
Обложка книги делла Порты «Магия»
Осенью 1551 года Кардано вновь расстался с Павией, на этот раз надолго.
Этому предшествовало как всегда «загадочное» происшествие: «Смирная домашняя кошка влезла на полку и разорвала конспект лекций, но не тронула рукописи книги «О судьбе», которая лежала сверху и, казалось бы, подвергалась наибольшей опасности». «И вскоре, – писал Кардано, – я против всех ожиданий перестал читать лекции и не читал их с тех пор в течение целых восьми лет».
На самом же деле у Джироламо были по крайней мере три вполне объективные причины, заставившие его покинуть университет: вновь разразившаяся война, смерть его покровителя Сфондрато и заботы о будущем старшего сына, Джамбаттисты, который уже завершил образование и успешно практиковал в Риме. Кардано хотел, чтобы сын, его надежда и гордость, был при нем и работал в Милане. Для этого необходимо было получить согласие коллегии, и Джироламо полагал, что его личное присутствие в городе будет этому способствовать. Но получилось так, что в родном городе он прожил всего несколько месяцев.
«Вдали от родных берегов…»
В ноябре 1551 года проезжавшие через Милан купцы передали Кардано письмо от коллеги из далекой Шотландии. Оно содержало добрых три десятка страниц и было написано высокопарным, витиеватым слогом. Некий Казанато, врач архиепископа Джона Гамильтона, восторгался ученостью Кардано, его книгами, его замечательным врачебным искусством. Отдав своему знаменитому собрату дань восхищения и порассуждав о мудрости, славе и дружбе, он переходил к описанию болезни своего высокопоставленного пациента. Гамильтон страдал «затруднениями дыхания, повторявшимися в виде припадков, сначала через довольно продолжительные промежутки времени, а затем, по наступлении сорокалетнего возраста, через каждую неделю. Эти припадки настолько мучили его, что он казался едва ли не умирающим, хотя уже по прошествии одних суток освобождался от них или сам собою или с помощью самого легкого лечения». Казанато с грустью сообщал о своих безуспешных попытках избавить архиепископа от страданий и переходил, наконец, к самому главному: «Так как я часто говорил ему [Гамильтону] о ваших выдающихся способностях, бесподобной эрудиции и огромном опыте практикующего врача, он пожелал, чтобы вы помогли ему. Он не только хочет услышать ваш совет, но надеется извлечь пользу из вашего личного участия в его лечении; он не постоит за вознаграждением, если вы согласитесь в назначенный день приехать в Париж или, по крайней мере, Лион». Убеждая Миланца приехать во Францию, Казанато писал, что здесь он будет радушно встречен многими восторженными поклонниками его таланта.
Кардано согласился. В начале февраля 1552 года он получил от архиепископа «проездные» – двести золотых крон – и 22 февраля отправился в Лион. Ни Гамильтона, ни Казанато Кардано здесь не нашел и в течение сорока шести дней ожидал их прибытия. Времени, однако, даром не терял. Известие о прибытии знаменитого итальянского врача быстро распространилось в городе, и у Джироламо не было отбоя от пациентов или от лестных предложений. Командующий пехотой короля Франции итальянец Луиджи Бираго склонял его, например, поступить на службу к некоему французскому маршалу с годовым гонораром в тысячу дукатов.
Наконец, прибыл Гульельмо Казанато, тридцатишестилетний испанец, окончивший Сорбонну и служивший шотландскому архиепископу уже в течение десяти лет. Он привез Кардано еще триста дукатов и личное послание Гамильтона. Архиепископ писал о «серьезных, срочных и неизбежных делах», которые вынуждают его остаться в Шотландии, и просил Кардано приехать к нему в Эдинбург.
Путешествие в холодную северную страну вовсе не прельщало Джироламо, и Казанато пришлось, видимо, немало потрудиться, прежде чем удалось склонить Миланца к согласию. Впоследствии Кардано писал, что принял это предложение не из-за денег и не из-за славы или желания увидеть новые страны, а из-за боязни сплетен, которые неизбежно возникли бы, вернись он так скоро в родной город.
Оба врача отправились в Париж по Луаре 18 апреля. Незадолго до этого некий школьный учитель, обратившийся к Кардано за консультацией, подарил ему томик, в котором были переплетены латинский перевод одной из книг Архимеда и астрологический трактат Птолемея. Последний очень заинтересовал Джироламо, и по пути в Париж он написал «Комментарии в четырех книгах к «Тетрабиблосу[17] »». Эта книга, опубликованная в 1555 году в Париже, содержала ряд любопытных гороскопов, в том числе гороскоп Христа, составленный Кардано еще в середине 1530-х годов.
В столице Франции Кардано ждал радушный прием. Он был допущен ко двору, и сам Генрих II, милостиво протянув руку для поцелуя, пригласил его к себе на службу. Вежливо, но твердо Джироламо отклонил предложение: правитель Милана, его родины, находится в состоянии войны с Францией – что скажут в Италии, если он останется в Париже?
Встретился Кардано и со своими коллегами – знаменитыми французскими королевскими врачами. Один из них – Жак Дюбуа (1478–1555), более известный по своей латинизированной фамилии Сильвиус, – оказался маленьким, веселым и совершенно лысым человеком лет семидесяти. Отличный лектор, блестящий знаток языков, он, как и Кардано, был преданным галенитом и учил анатомии на трупах животных. Этот жизнерадостный старичок люто ненавидел своего бывшего ученика Везалия[18], посмевшего посягнуть на учение Клавдия Галена[19], называл его Везанусом[20] и делал все возможное, чтобы отправить великого анатома в застенки инквизиции. «Он дышал ненавистью к Везалию, – вспоминал Кардано, – и потребовал от меня вещи совершенно несправедливой, а именно – чтобы я стал его врагом».
Совершенно другим человеком был Жан Фернель (1497–1558), еще один учитель Везалия. В юности он приехал в Париж, чтобы изучать здесь философию и математику, а после окончания курса начал преподавать в коллеже Св. Варвары. Вскоре женился и по настоянию жены оставил малоприбыльную преподавательскую должность и занялся медициной. На этом поприще его ждали успех и слава, особенно после того, как он вылечил от бесплодия Екатерину Медичи. Став профессором Сорбонны и первым королевским медиком, он в то же время охотно и, главное, бесплатно лечил бедняков. Фернель был известен также и тем, что измерил расстояние от Парижа до Амьена путем подсчета числа оборотов колеса своей кареты (а затем, используя полученный результат, с замечательной точностью вычислил градус земного меридиана).