В момент завязки этой истории, если «завязка» — правильное слово, я чувствовал, что я, насколько помню, был в наилучшей форме и в ус себе не дул. Приятно расслабившись после тридцати шести лунок гольфа и обеда в «Трутнях», я лежал на любимом вустеровском диване с кроссвордом из «Дейли телеграф», когда раздался телефонный звонок. Было слышно, как Дживс взял трубку в прихожей. Вскоре он возник передо мной.
— Это миссис Траверс, сэр.
— Тетя Далия? Чего она хочет?
— Она не поставила меня в известность, сэр. Но, по-видимому, ей крайне желательно вступить в непосредственный контакт с вами.
— То есть она хочет поговорить со мной?
— Именно так, сэр.
Теперь даже как-то странновато, что предчувствие нависшей беды не охватило меня, когда я шел к телефону. Никаких мистических способностей — в этом моя беда. Не подозревая, в какую переделку вскоре попаду, я был только рад случаю перекинуться словечком-другим с сестрой своего покойного отца. Как всем известно, это моя любимая и достойная тетушка, в отличие от тети Агаты — настоящего вурдалака в юбке. Так уж получилось — то одно, то другое, что нам уже довольно долго не доводилось поболтать вволю.
— Хэй-хо, почтенная прародительница! — приветствовал я тетю.
— Здорово, юное проклятие рода! — ответила она в своей сердечной манере. — Ты вполне трезв?
— Как стеклышко.
— Тогда слушай внимательно. Я сейчас в Нижнем Маршеме, это такая деревушка в Хэмпшире. Гощу здесь в усадьбе Маршем-Мэнор у Корнелии Фодергилл, романистки. Слыхал о такой?
— Только краем уха. В моем списке для чтения ее нет.
— Это потому, что ты мужчина. Она поставляет розовую водичку на потребу женскому полу.
— А-а, ясно, как жена Бинго Литтла, для вас — Рози М. Бэнкс.
— Ну да, в этом роде, но только еще душещипательней. Рози М. Бэнкс — та просто щиплет сердечные струны, а Корнелия Фодергилл хватает их двумя руками и завязывает в узел. Я пытаюсь договориться, чтобы печатать в «Будуаре» ее новый роман с продолжениями.
Я уловил суть дела. Теперь, правда, она его уже продала, но в то время, что я описываю, моя тетя еще была владельцем, то бишь владелицей, еженедельника для слабоумных дамочек под названием «Будуар элегантной дамы». Однажды я даже написал туда статью — или «дал материал», как говорим мы, старые писаки, — под названием «Что носит хорошо одетый мужчина». Как и все еженедельники, он постоянно находился, что называется, на краю пропасти, и понятно, что животворная инъекция в виде романа с продолжениями от специалистки по розовой водичке оказалась бы весьма кстати.
— Ну и как, успешно? — поинтересовался я.
— Пока не очень. Все какие-то проволочки.
— Про что?
— …волочки, тупица!
— Она что, отвечает вам «nolle prosequi», как выражается Дживс?
— Не совсем. Она не закрывает двери для мирного урегулирования. Я же говорю — у нее тактика… этих самых… про.
— …волочек?
— Вот-вот. Она не говорит «нет», но не говорит и «да». А Том опять, как назло, строит из себя скупого рыцаря.
Имелся в виду мой дядя Томас Портарлингтон Траверс, который оплачивал счета этого, как он выражался, «Пеньюара мадам». Он богат, словно креозот — так, кажется, принято говорить, — но, подобно большинству наших состоятельных сограждан, терпеть не может раскошеливаться. Послушали бы вы, как он выражается по поводу подоходного и прогрессивного налогов.
— Он не разрешает мне дать ей больше пяти сотен фунтов, а она хочет восемь.
— Это похоже на тупик…
— Так было до сегодняшнего утра.
— И что же случилось утром?
— Кажется, обозначился просвет. У меня впечатление, что она готова уступить. Еще один толчок — и вопрос будет решен. Ты как, все еще трезв?
— Да.
— Так продержись еще до понедельника. А сейчас приезжай сюда.
— Кто, я?
— Ты, собственной персоной.
— Но зачем?
— Поможешь мне ее уломать. Употребишь все свое обаяние.
— У меня его не так уж и много.
— Ну так обойдись тем, что имеешь. Попробуй старую добрую лесть. Сыграй на струнах ее души.
Я задумался. Не нравятся мне эти свидания неизвестно с кем. А кроме того, если жизнь меня чему-то и научила, так это тому, что благоразумный человек должен держаться подальше от писателей женского пола. Хотя, конечно, если там намечается приятная компания…
— А кто там еще будет? В смысле, из молодежи, из блестящего общества?
— Ну, молодым это общество, пожалуй, не назовешь, но блестящим — даже очень. Муж Корнелии Эверард Фодергилл — художник, его отец Эдвард Фодергилл — тоже что-то в этом роде. В общем, не соскучишься. Так что пусть Дживс соберет твои пожитки, и ждем тебя в пятницу. Посиди здесь до конца недели.
— Это что, взаперти с парой художников и слезоточивой писательницей? Невелика радость…
— А тебе и не положено радоваться, — успокоила меня престарелая родственница. — Просто сделай свое дело. Да и, кстати, когда приедешь, я попрошу тебя об одном пустячке.
— Что еще за пустячок?
— Расскажу, когда увидимся. Всего лишь простенькая маленькая услуга любимой тетушке. В твоем вкусе, — сказала она и с веселым «Пока-пока!» повесила трубку.
Я думаю, многих удивляет, что Бертрам Вустер, этот, в общем-то, железный человек, тает как воск в руках своей тетки Далии и мчится исполнять малейший ее каприз, словно дрессированный тюлень, отрабатывающий свой кусок рыбы. Им просто невдомек, что эта женщина владеет секретным оружием, которым она в любой момент может подчинить меня своей воле. А именно: если я вздумаю артачиться, ей достаточно пригрозить, что меня больше не пригласят к обеду, и тогда — прощайте, все жареные и пареные шедевры Анатоля, ее французского повара, истинного подарка Небес для желудочных соков! Так что, если она говорит «пойди», Вустер не занимается проволочками, он просто идет — как сказано в Евангелии. Вот почему в тихих сумерках пятницы 22-го текущего месяца я уже катил через Хэмпшир на своем спортивном автомобиле с Дживсом по левую руку и неясными предчувствиями в душе.
— Дживс, — сказал я, — мою душу отягощают неясные предчувствия.
— В самом деле, сэр?
— Да. Хотел бы я знать, что там затевается.
— Боюсь, я не вполне улавливаю вашу мысль, сэр.
— А между тем, следовало бы! Я ведь слово в слово передал вам свой разговор с тетей Далией, и каждое из этих слов должно было бы запасть вам под шляпу. Попробую освежить вашу память: мы поболтали о том о сем, а в заключение она сказала, что намерена еще попросить меня об одном пустячке, когда же я спросил, о каком, сбила меня со следа… так это называется?
— Да, сэр.
— Ну вот, сбила меня со следа, обронив этак небрежно: «О, всего лишь простенькая маленькая услуга любимой тетушке!» Как бы вы истолковали эти слова?
— По-видимому, миссис Траверс хочет, чтобы вы что-то сделали для нее, сэр.
— Так-то оно так, но что именно — вот главный вопрос! Вы ведь помните, чем кончалось раньше дело, если меня просил о чем-то слабый пол? Особенно тетя Далия. Не забыли еще ту историю с сэром Уоткином Бассетом и серебряным сливочником в виде коровы?
— Нет, сэр.
— Если бы не ваше вмешательство, Бертрам Вустер отсидел бы тогда срок в местной кутузке. Кто может поручиться, что этот ее пустячок не ввергнет меня в такую же пучину опасности? Как бы мне хотелось от этого отвертеться, Дживс!
— Я вполне понимаю вас, сэр.
— Но никак нельзя. Я вроде тех ребят из «Легкой кавалерии». Помните, как там про них написано?
— Очень отчетливо, сэр. «Дело их — не рассуждать, а идти и умирать».
— Вот именно. «Пушки справа, пушки слева, грохот залпов и разрывов», а они должны мчаться в атаку, что бы там ни было. Уж я-то хорошо знаю, что они чувствовали, — заключил я, мрачно нажимая на акселератор. Чело было хмуро, боевой дух — ниже некуда.
Нельзя сказать, чтобы прибытие в Маршем-Мэнор помогло разгладить первое и поднять последний. Обстановка, в которой я очутился, переступив порог гостиной, была уютней некуда. В камине полыхали дрова, стояли удобные кресла, чайный столик распространял веселый аромат тостов с маслом и пышек — все это, конечно, было очень приятно после долгой езды промозглым зимним вечером. Но одного взгляда на присутствующих было достаточно, чтобы понять: я угодил в то самое местечко, где все вокруг радует глаз и лишь человек ничтожен.
Когда я вошел, их там было трое, явно самый цвет Хэмпшира. Один — низкорослый тщедушный тип, обросший такой бородой, которая причиняет особенно много неудобства, — как я понял, это был хозяин дома. Рядом сидел другой, примерно такого же сложения, только более ранняя модель — явно его отец — и тоже при бороде по самые брови. А третья была дама — крупная, расплывшаяся и в роговых очках — жертва профессиональной болезни писательниц. Очки делали ее удивительно похожей на мою тетю Агату, и я бы обманул публику, если бы стал утверждать, что сердце у меня нисколько не екнуло. Тетя Далия явно переоценила легкость задачи, предложив мне сыграть на струнах души этой женщины.
После краткой паузы для моих позывных в эфире она представила меня остальной компании, и я совсем уж было собрался любезно справиться у Эверарда Фодергилла, какие картины он написал за последнее время, как вдруг он вытянул шею и весь напрягся.
— Тсс! — прошипел он. — Вы слышите, мяукает кошка!
— Э-э, что? — растерялся я.
— Мяукает кошка. Я уверен, что слышу кошачье мяуканье. Прислушайтесь!
Мы стали прислушиваться, а в это время дверь отворилась и вошла тетя Далия. Эверард обратился с мучившим его вопросом к ней.
— Миссис Траверс, вы не заметили снаружи мяукающей кошки?
— Нет, — ответила моя престарелая родственница. — Никаких мяукающих кошек. А вы что, их заказывали?
— Не выношу мяукающих кошек, — простонал Эверард. — Они действуют мне на нервы.
На этом с мяукающими кошками было временно покончено. Подали чай, я занялся тостами с маслом, и так мы коротали долгий день, пока не наступило время переодеваться к ужину. Армия Фодергиллов снялась с места, и я было направился следом, но тетя Далия меня остановила.