ь на меня, тетя Далия». Какого черта вы булькаете?
— Я не булькаю, — поправил его я. — Я смеюсь. Потому что вы все перепутали, хотя, должен признать, точность, с которой вы воспроизвели диалог, делает вам честь. Вы пользуетесь стенографией?
— В каком таком смысле я все перепутал?
— Тетя Далия просила меня уговорить сэра Уоткина продать статуэтку.
Он фыркнул и сказал «Ха!», а я подумал, что это несправедливо: ему можно говорить «Ха!», а мне не позволено воскликнуть ни «А?», ни «О?». В таких делах необходимо идти на разумный компромисс, иначе мало ли что может получиться.
— Так я вам и поверил!
— Не верите?
— Разумеется, нет. Не такой я дурак.
Вопрос, по-моему, дискуссионный, как, помнится, однажды выразился Дживс, однако я возражать не стал.
— Знаю я эту вашу тетку, — продолжал Спод. — Она готова пломбы у вас из зубов похитить, если будет уверена, что ее за руку не схватят. — Спод ненадолго умолк, и ход его мысли не был для меня тайной: он вспомнил о молочнике в виде коровы. Спод с самого начала подозревал — и должен признаться, не без оснований, — что кража инспирирована — так, кажется — моей тетушкой. Главное, доказать ничего было нельзя, и это особенно злило Спода. — Ну так вот, Вустер, я настоятельно вам советую не стать на этот раз орудием в ее руках, потому что, если вас поймают — а так оно и будет, — то наказания вам не избежать. Не надейтесь, что сэр Уоткин замнет дело, чтобы избежать скандала. Пойдете в тюрьму как миленький. Он вас терпеть не может и засадить вас без права замены штрафом — для него просто подарок.
Однако какая мстительная скотина этот старикашка Бассет, подумал я, но счел, что высказываться сейчас не время, и просто кивнул в знак понимания. Я благодарил Бога, что никакой роковой случайности, по выражению Дживса, не предвидится. Ничто на свете не заставит меня похитить проклятую кикимору. Это я знал твердо и потому был спокоен и бесстрастен, если можно быть спокойным и бесстрастным под взглядом верзилы в восемь футов шесть дюймов ростом, у которого один глаз подбит, а другой прожигает вас, подобно ацетиленовой паяльной трубке.
— Да, сэр, каталажка по вас плачет, — сказал Спод и принялся было расписывать, как он будет приходить в дни посещений и с большим удовольствием строить мне рожи, когда дверь отворилась и вошел папаша Бассет.
Это был иной Бассет, совсем непохожий на того веселого и гостеприимного хозяина, который недавно отсюда вышел. Тогда он ликовал, как ликовал бы на его месте любой отец, чья дочь передумала выходить замуж за Гасси Финк-Ноттла. Сейчас физиономия у него вытянулась, и вид был как у едока, который слишком поздно обнаружил, что проглотил устрицу не первой свежести.
— Мадлен говорит… — начал он и осекся, заметив синяк у Спода под глазом. И то сказать, синяк был такой, который невозможно не заметить, даже если у вас хватает собственных неприятностей. — Господи боже мой, Родерик, вы упали?
— Упал! Как бы не так! Викарий засветил мне в глаз.
— О боже! Какой викарий?
— Здесь, по-моему, только один викарий.
— Вы хотите сказать, вас ударил мистер Пинкер? Родерик, вы меня поражаете.
— Я сам был поражен. Настоящее откровение для меня, уверяю вас. Даже не подозревал, что викарии так виртуозно владеют левым хуком. Сначала он с большой ловкостью сделал ложный выпад, чтобы отвлечь мое внимание, а потом нанес штопорный удар, которым нельзя не восхищаться. Как-нибудь попрошу его, чтобы обучил меня этому приему.
— Вы что, не питаете к нему враждебных чувств?
— Разумеется, не питаю. Приятная маленькая схватка, какие тут могут быть обиды. Против Пинкера ничего не имею. А вот о поварихе не могу этого сказать. Она стукнула меня по голове тяжелой фаянсовой миской. Подкралась сзади, совсем не спортивно. Если не возражаете, пойду поговорю с ней.
Он с таким удовольствием предвкушал, как отчитает Эмералд Стокер, что я почувствовал легкий укор совести. Ведь мне предстояло сообщить ему, что надежды его тщетны.
— Не выйдет, — сказал я. — Ее здесь нет.
— Не мелите вздор. Она в кухне, где ей еще быть!
— К сожалению, ее там нет. Она сбежала с Гасси Финк-Ноттлом. Свадьба состоится, как только он получит разрешение архиепископа Кентерберийского.
Спод пошатнулся. У него был только один действующий глаз, и Спод ухитрился выжать из него все, что возможно.
— Это правда?
— Истинная правда.
— Ну тогда другое дело. Если Мадлен снова свободна… Вустер, дружище, спасибо, что сказали.
— Пожалуйста, Спод, старина, или, вернее, лорд Сидкап, старина.
Кажется, только сейчас папаша Бассет осознал, что стройный, элегантный молодой человек, стоящий с независимым видом у дивана, не кто иной, как Бертрам Вустер.
— Мистер Вустер… — начал было он, но умолк, судорожно сглотнул и нетвердым шагом направился к столу, где стояли напитки. Вид у него был безумный. Он смог заговорить, только пропустив щедрый глоток живительной влаги. — Я сейчас видел Мадлен.
— Да? Как она себя чувствует? — вежливо осведомился я.
— По-моему, сошла с ума. Говорит, что собирается замуж за вас.
Ну, я более или менее подготовил себя к чему-то подобному, и если не считать того, что меня затрясло, как бланманже на ветру, и того, что челюсть у меня отвисла как минимум на шесть дюймов, я ни единым знаком не выдал своего замешательства, чем выгодно отличался от Спода, который снова пошатнулся и взревел, точно бурый медведь, отдавивший себе лапу:
— Вы шутите!
Папаша Бассет горестно покачал головой. Глаза и щеки у него ввалились.
— Хотел бы я, чтобы это была шутка, Родерик. Не удивительно, что вы ошеломлены. Вполне разделяю ваши чувства. Совсем голову потерял. Не вижу никакого выхода. Когда Мадлен мне это сказала, я был как громом поражен.
Спод изумленно выпучил на меня свой одинокий глаз. Казалось, он не может взять в толк, что происходит. В глазу у него появилось недоуменное выражение:
— Она не может выйти замуж за это!
— Еще как может.
— Но этот еще хуже того, с рыбьей физиономией.
— Согласен. Намного хуже. Сравнения нет.
— Пойду поговорю с ней, — сказал Спод и вышел прежде, чем я успел выразить возмущение тем, что меня назвали «это».
На мое счастье, в гостиную вошли Стиффи и Растяпа Пинкер, иначе, оставшись один на один с папашей Бассетом, вряд ли я нашел бы тему для легкой, живой и занимательной беседы.
Глава 19
Хоть нос у Пинкера, как и следовало ожидать, сильно распух с тех пор, как мы виделись в последний раз, однако сам он пребывал в превосходном расположении духа. Стиффи тоже вся сияла и лучилась от радости. Очевидно, ни тот ни другая не сомневались, что их ждет счастливый конец. Сердце у меня кровью облилось при виде этих юных олухов. Я внимательно наблюдал за лицом папаши Бассета, когда Спод расписывал ему левый хук Растяпы Пинкера, — оно явно не сулило ничего хорошего.
Землевладельцы, наделенные правом распоряжаться церковными приходами, предъявляют кандидатам на эти лакомые посты очень строгие требования, и левый хук, какой бы искусный он ни был, не числится в списке таких требований. Вот если бы папаша Бассет был спортивным тренером, гоняющимся за молодыми талантами, а Пинкер — многообещающим юнцом, которого можно подготовить к отборочному матчу из шести раундов, старый хрыч смотрел бы на него с умилением. А сейчас сэр Уоткин Бассет нацелил на Растяпу холодный, суровый взгляд, как если бы бедолага сидел на скамье подсудимых по обвинению в продаже свиней без лицензии или небрежении правилами противопожарной безопасности. Очевидно, над головой Растяпы Пинкера нависла беда, и на счастливый конец я не поставил бы и ломаного гроша.
Но Стиффи этого предвестия грозы, столь очевидного для моего проницательного ума, похоже, совершенно не ощущала. Внутренний голос не шептал ей на ухо, что она вот-вот с оглушительным треском шлепнется с небес на землю. Она ликовала, направо и налево расточая улыбки, совершенно уверенная в том, что дядюшкина подпись под официальным документом не более чем пустячная формальность.
— А вот и мы, дядя Уоткин, — с сияющей улыбкой проговорила она.
— Вижу.
— Я привела Гарольда.
— Это не укрылось от моего внимания.
— Мы с ним все обсудили и пришли к выводу, что должны заручиться твоим письменным разрешением.
С каждой минутой взгляд старикашки Бассета становился все холоднее и суровее, а я все явственнее ощущал, будто мы находимся в полицейском суде на Бошер-стрит. Для полного сходства не хватало только насморочного судебного пристава, спертого, хоть топор вешай, воздуха и слоняющихся в поисках работы молодых адвокатов.
— Боюсь, я не совсем тебя понимаю, — сказал папаша Бассет.
— Ну что ты, дядюшка Уоткин, чего ты не понимаешь! Речь идет о приходе Гарольда.
— Разве у мистера Пинкера есть приход? Мне об этом ничего не известно.
— Я говорю о том приходе, который ты собираешься ему дать.
— Да? — сказал папаша Бассет. Мне еще в жизни не приходилось слышать ничего противнее этого «да?». — Я только что видел Родерика, — добавил он, переходя к сути дела.
Услышав о Споде, Стиффи хихикнула, что, по-моему, было непростительной ошибкой. Бывают, конечно, случаи, когда игривое хихиканье уместно, но иногда оно не лезет ни в какие ворота. Я заметил, что папаша Бассет начал надуваться, прямо как та забавная круглая рыбина, что ловится у берегов Флориды, и к тому же еще и клокотать, наподобие вулкана, который готов извергнуться на окрестные поселения, к ужасу их обитателей, запоздало сожалеющих о том, что они не обосновались где-нибудь в другом месте.
И даже сейчас Стиффи не осознала, что гроза вот-вот разразится. Она залилась серебристым смехом. Я замечал, что некоторые девицы выказывают крайнюю тупость в восприятии атмосферных явлений. Эти юные представительницы слабого пола, по-моему, не понимают, что в некоторых обстоятельствах серебристый смех более чем неуместен.