– Мистер Уилберфорс! Боюсь, мне вновь придется вас просить об одолжении.
– Хоуд?
– Как ни грустно, опять.
– Немного же от него толку!
– Он поступил к нам на испытательный срок. Не думаю, что мы его возьмем на постоянную работу. Он ненадежен.
Вдруг меня озарило. Отчего бы человеку то и дело хворать, появляться то сонным и заторможенным, то не в меру веселым, то раздражительным? Я изобразил жестами, как будто поднимаю немаленький стакан.
Бикнелл серьезно кивнул.
– Аккурат перед чаем его нашли возле теплиц с огурцами в бесчувственном состоянии. Миссис Тилмен пробовала привести его в чувство, дала ему воды, он даже встал и тут же принялся распевать «Боевой гимн республики»[49].
– Стало быть, наш Хоуд мощною стопою гроздья гнева разметал? – попробовал я разрядить атмосферу, но Бикнелл не поддержал шутку.
– Мы его заперли в конюшне. Завтра выпустим.
– А лошади не испугаются?
– Он там один. В стойле Джуда Незаметного.
– А Джуд где?
– Трудится в Ньютон-Эббот.
– А, ну удачи ему! И кобылкам. Надеюсь, жеребята получатся не очень унылые.
Бикнелл уже шагнул за дверь, но вдруг обернулся.
– Хоуд сказал, что нашел обгорелый кусок холста за парниками.
– Там, где обычно жгут мусор? – отозвался я беспечно.
– Да. Странно, правда?
– Не особенно. Строители такие неряхи.
Бикнелл пристально посмотрел на меня. Другой под его взглядом дрогнул бы или отвел глаза. Но Бертрам не таков!
Наконец могучий дворецкий молвил:
– В семь тридцать будьте в кухне, пожалуйста.
– Можете на меня рассчитывать, мистер Бикнелл!
– Я думал, что могу, мистер Уилберфорс.
За столом собрались те же, что и прежде, с некоторыми добавлениями. В глазах Вуди вновь горел огонь. Амелия была похожа на теннисиста, посеянного четвертым в Уимблдоне и внезапно узнавшего, что действующий чемпион сломал ногу. «Дерзкая» – вот как я бы ее назвал.
Троица Венаблзов прибыла в фамильных дрогах, а леди Джудит Паксли вновь покинула читальный зал Британского музея, не знаю, правда, как ее оттуда выманили. Вряд ли деревенский праздник соответствует ее представлениям о культурном досуге.
Новенькими были викарий с женой и почтенный местный житель по имени майор Холлоуэй – он взялся организовать субботний спектакль. С ним была румяная как яблочко женщина – видимо, жена.
Сэр Генри Хаквуд был в зеленой домашней куртке и в состоянии полнейшей отчаянности. Такой же загнанный взгляд видывал я у карточных игроков часа в два ночи в клубе «Трутни»: последние карты розданы, тройка королей в руке, но надо еще придумать, как завлечь других игроков, чтобы они не бросили карты раньше времени.
Последней в столовую вошла Джорджиана, и вид ее меня ошарашил. Я видел эти прелестные черты в самых разных настроениях. В настроении «Давай возьмем на двоих еще порцию лангустинов», блестящими от слез, выражающими прощение, несмотря на обиду, насмешливыми – «Ты уверен, что Пушкин хотел сказать именно это?» – и улыбающимися: «Мне хватит, а ты налей себе еще бренди».
Сегодняшнее выражение было для меня новым. С таким лицом, должно быть, посланец явился в спальню к королю Гарольду сообщить, что целая армия норманнов высадилась на берег близ местечка под названием Гастингс. В шоколадных глазах застыло предчувстие беды.
Леди Хаквуд и девочки при поддержке жены викария занимались подготовкой к дневному празднику, и дело у них шло полным ходом. Сэр Генри с майором Холлоуэем решили пробежаться по вечерней программе.
– От нас будет сцена из Шекспира, – сказал сэр Генри. – Говорят, очень мило и вполне к случаю. Моя племянница Джорджиана с утра проведет репетицию с актерами.
– Помню, мы в Бангалоре ставили «Венецианского купца», – откликнулся Сидни Венаблз. – В местной газете потом написали, что мое исполнение Шейлока было лучшим со времен Генри Ирвинга в «Лицее».
– Так может, вы сыграете герцога? – спросил сэр Генри.
– А может, вы добавите в спектакль комическую сценку с диалогом? – сказал Венаблз.
– Ах, да! – воскликнула миссис Венаблз. – В Чанамасале Сидни славился своими комическими сценками. Он придумывал такие очаровательные злободневные шутки! Зрителям очень нравилось.
– Только мне нужен партнер, который будет подавать реплики, – сказал Венаблз.
– Времени уже не остается его искать, – возразил майор Холлоуэй.
– Мы что-нибудь придумаем! – сказал сэр Генри. – А что еще в программе?
– Хоровой кружок «Радость Мелбери», – сообщил Холлоуэй. – Они исполнят «Пастуха и пастушку» и «Балладу о Крэнборн-Чейс». Жена викария будет аккомпанировать на фортепьяно. Девочка из Кингстон-Сент-Джуд прочитает стихи, а мой шурин покажет фокусы. Еще у нас в запасе квартет парикмахеров из Пуддлтауна, а потом – антракт и угощение. Затем короткое выступление струнного квартета из Мелбери-Тэтчет – моя жена играет вторую скрипку. Дамский кружок рукоделия покажет живую картину, и завершает программу ваш отрывок из Шекспира.
– Я думал, молодой Венаблз почитает свои стихи, – сказал сэр Генри.
– К сожалению, не смогу, – отозвался Руперт Венаблз.
– Почему это?
– Потому что я к тому времени уеду.
– Уедете? Да вы только что приехали!
– В данной ситуации, сэр Генри, мне неловко оставаться в Мелбери-холле.
– Неловко? Что за черт!
За столом наступила тишина – все ждали объяснений.
– Сэр Генри, весьма сожалею, но я больше не обручен с вашей племянницей. Я специально приехал, чтобы лично расторгнуть помолвку.
– Ах, Ру! – вскрикнула миссис Венаблз. – Почему ты мне ничего не сказал?
– Вот сейчас говорю, мама, – ответил Венаблз.
Вновь наступила тишина, еще глубже прежней. Джорджиана, очень бледная, смотрела прямо перед собой.
– Вот так компот! – высказалась леди Хаквуд; по-моему, не совсем удачно, ведь как раз сладости, судя по всему, им и не хватило.
Амелия громко всхлипнула. Я начал убирать тарелки со стола, в надежде что эти обыденные действия немного разрядят обстановку.
Бикнелл, повинуясь жесту хозяина, до краев наполнил бокал сэра Генри.
Руперт Венаблз озирался по сторонам и выглядел весьма довольным, если, конечно, не знать всю подоплеку.
– Я сожалею, что пришлось объявить об этом вот так, при всех, – сказал он. – Я надеялся еще до обеда поговорить с вами с глазу на глаз, сэр Генри.
– А Джорджи как же? – спросила Амелия.
– Ничего, Амби, все в порядке, – чуть слышно прошептала Джорджиана.
Тут меня вызвали в кухню за фрикассе из цыпленка. После нескольких минут беготни я уже в более спокойном темпе двинулся вокруг стола с блюдом брокколи – на этот раз не забыл, что подходить к каждому надо с левой стороны. При этом я невольно заметил, что лицо сэра Генри приобрело пугающе багровый оттенок.
– Я желаю вам и вашему семейству всяческого благополучия, – говорил Руперт Венаблз. – Надеюсь, при данных обстоятельствах…
Сэр Генри перебил его, фыркнув, точно неисправный водопровод.
– Помолчите, бога ради, болтун несчастный! Как вы посмели, сэр, явиться ко мне в дом, помириться с моей племянницей и тут же бессовестно ее бросить?
Руперт Венаблз с тревожной улыбкой огляделся по сторонам, ища поддержки.
– Я же, кажется, объяснил! В силу личных причин, о которых мне не хотелось бы говорить, я не видел возможности…
– К черту ваши личные причины! – рявкнул сэр Генри. – Отец Джорджианы был братом моей жены и прекрасным человеком, хоть и слишком любил портвейн. Забота о его дочери для меня – важнейшее дело! Что касается вас, молодой человек, собирайте чемоданы и покиньте мой дом немедленно!
Казалось бы, в такую минуту Венаблз-старший должен замолвить словечко за своего отпрыска или леди Х. утешить свою племянницу: «Ну-ну, дорогая!» Однако раздался совсем другой голос, довольно приятный баритон, и принадлежал он П. Бичингу.
– Сэр Генри, при всем уважении, давайте немного успокоимся? Сейчас решается счастье нескольких человек. Еще одна помолвка пока, если можно так выразиться, eiusdem generis[50]. И если…
– Не надо мне вашей дурацкой латыни, Бичинг! Вы здесь не в суде. А если вы все еще думаете, будто я вам позволю жениться на моей дочери, лучше подумайте получше.
Амелия жалобно вскрикнула, а Джорджиана беззвучно расплакалась.
Леди Хаквуд сказала:
– Ну что ты, Генри!
Возможно, и леди Джудит Паксли добавила бы свои два пенса, но тут в холле послышался звонок и все замолчали.
Бикнелл тяжелым шагом, с подозрительным выражением лица отправился открывать.
Тихо было, как в соборе. Я стоял столбом возле буфета и не мог придумать никакого утешения, кроме одного: хуже уже некуда.
Как я ошибался!
Дверь столовой распахнулась. Бикнелл, заполнив собой дверной проем, выпрямился во весь рост и громко объявил:
– Лорд Этрингем!
Глава 10
Все знают, что Вустеры не робкого десятка. Мы неплохо показали себя во времена Крестовых походов, а позднее, как я слышал, были замечены при Азенкуре, где бодро ломили на француза под градом стрел. Мы не привыкли удирать от опасности.
Другое дело – стратегическое отступление. В ближайшие несколько минут я ничем не мог способствовать счастью дорогих мне людей. Обычно в моем сознании неизменно присутствует noblesse oblige[51], но сейчас в образе смиренного лакея от меня никому не было никакого толку. Поэтому я воспользовался исконным правом рабочего люда отложить свои орудия и закончить дневные труды.
Я мигом проскочил через кухню, задержавшись только для того, чтобы прихватить забытую на столе бутылку, и поднялся к себе в комнату быстрее, чем успеешь произнести «Берк и Дебретт».
Полчаса спустя совершенно растерянный и вывихнувший себе все мозги Вустер услышал вежливый стук. Гадая, какие еще злосчастья обрушатся сейчас мне на голову, я открыл дверь.