– Этому должен поверить один только сержант Ваулз, сэр. Что может подумать констебль Добсон, не имеет значения, тем более что уста его будут немы.
– Ваулз ни за что не поверит.
– Еще как поверит, сэр. По-моему, он вообще считает, что вы имеете обыкновение ночевать в сараях.
Чаффи издал радостный вопль:
– Ну конечно! Он просто решит, что ты опять надрался.
Я надменно оледенел.
– Вот как? – сказал я, и если вы уловили в моем тоне что-то, кроме сарказма, я буду очень удивлен. – Значит, мне суждено фигурировать в анналах Чаффнел-Риджиса в роли горчайшего из всех известных пьяниц?
– Может быть, он подумает, что Берти просто чокнутый, – предположила Полина.
– Ну да! – подхватил Чаффи и с мольбой воззвал ко мне: – Берти, ведь все висит на волоске, неужели ты хочешь сказать, что тебе не наплевать на идиота, который считает тебя…
– …слегка придурковатым, – завершила Полина.
– Именно, – подтвердил Чаффи. – Я знаю, ты согласишься. Господа, это же Берти Вустер! Что ему какие-то мелкие временные неудобства, если надо спасти друзей? Он всегда готов прийти на помощь.
– Прийти? Нет, он бросается всем помогать без зова, – подхватила Полина.
– Сломя голову, не разбирая дороги, – вторил Чаффи.
– Я всегда считал его прекрасным молодым человеком, – сказал папаша Стоукер. – Помнится, именно так и подумал, когда познакомился с ним.
– И я так подумала, – сказала леди Чаффнел. – Он совсем не похож на нынешних молодых людей.
– Мне нравится его лицо.
– Мне всегда нравилось его лицо.
Голова у меня слегка закружилась. Не часто я получаю такую великолепную прессу, еще немного – и я бы не выдержал напора этой грубой лести. Я сделал слабую попытку выставить ему преграду:
– Постойте, послушайте…
– Я учился с Берти Вустером в школе, – разливался Чаффи. – Люблю вспоминать те времена. Сначала в частной школе, потом в Итоне, а потом и в Оксфорде. И знаете, его все любили.
– За его необыкновенную отзывчивость и доброту? – спросила Полина.
– В самую точку: за его необыкновенную отзывчивость и доброту. За то, что он готов был в огонь и в воду, если надо помочь другу. Хотел бы я получать по фунту каждый раз, как он отважно брал на себя вину за чьи-то каверзы и проделки.
– Потрясающе! – воскликнула Полина.
– Ничего другого я от него и не ожидал, – сказал папаша Стоукер.
– И я не ожидала, – подтвердила леди Чаффнел. – Каков человек в детстве, таков он и в зрелые годы.
– Видели бы вы, какая отвага сверкала в его больших голубых глазах, когда разъяренный директор…
Я поднял руку.
– Довольно, Чаффи, – сказал я. – Остановись. Так и быть, я подвергнусь этому омерзительному испытанию, но при одном условии: когда оно кончится, я должен по-человечески позавтракать.
– Тебе подадут лучшее, что только можно найти в Чаффнел-Холле.
Я строго посмотрел на него:
– Копчушки?
– Целый косяк копчушек.
– Тосты?
– Высоченную гору тостов.
– Кофе?
– Кофейник за кофейником.
Я наклонил голову.
– Смотри же, ты обещал. Идемте, Дживс. Я готов следовать за вами.
– Благодарю вас, сэр. Вы позволите мне высказать соображение?..
– Да, Дживс?
– Из всех ваших поступков, сэр, это самый симпатичный.
– Спасибо, Дживс.
Никто не умеет так удачно выразить мысль, как он, я ведь говорил вам.
Глава 22. Дживс ищет место
Солнце заливало маленькую столовую Чаффнел-Холла, меня за накрытым столом, витающего на заднем плане Дживса, скелеты четырех съеденных копченых лососей, кофейник, пустое блюдо, где лежали тосты. Я вылил в чашку оставшийся кофе, все до капли, и в задумчивости стал пить. Разыгравшиеся события не прошли для меня даром, другой, более серьезный и умудренный Бертрам Вустер поглядел сейчас на блюдо и, не обнаружив там ничего, перевел взгляд на услужающего.
– Дживс, кто сейчас в Холле повариха?
– Некая Перкинс, сэр.
– Отличные она делает завтраки, передайте ей мою похвалу.
– Передам, сэр.
Я поднес чашку к губам.
– Знаете, Дживс, ну просто как будто солнышко выглянуло после грозы.
– Удивительно удачное сравнение, сэр.
– А гроза бушевала нешуточная, согласитесь.
– Да, сэр, порой становилось очень неуютно.
– Именно, Дживс, как вы это точно сказали. До чего же неуютно мне было во время суда, я как раз об этом сейчас думал. Я, Дживс, льщу себя надеждой, что я человек сильный, мелким житейским передрягам нелегко вывести меня из равновесия. Но должен признаться: когда я предстал перед Чаффи в роли правонарушителя, я пережил очень неприятные минуты. Нервничал, волновался. А Чаффи такой суровый, величественный, истинный слуга Закона. Я не знал, что он носит очки в роговой оправе.
– Он их непременно надевает, сэр, для отправления обязанностей мирового судьи. Насколько я понял, сэр, его светлость считает, что они придают ему уверенности на поприще служения Закону.
– Хоть бы меня кто-нибудь предупредил, а то был такой отвратительный шок. В очках он совсем другой, мне сразу вспомнилась тетя Агата. Пришлось мне все время представлять, как мы с ним вместе оказались в полицейском суде на Боу-стрит по обвинению в устройстве дебоша после Гребных гонок, только это и помогло мне сохранить невозмутимое спокойствие.
Должен отдать Чаффи справедливость, он все очень быстро провернул. Добсон у него и пикнуть не посмел, каково?
– Да, сэр.
– Суровое нарекание он получил, вы согласны?
– Очень верно сформулировано, сэр.
– А на репутации Бертрама ни пятнышка.
– Да, сэр.
– Хотя сержант полиции Ваулз убежден, что он либо неизлечимый алкоголик, либо страдает врожденным идиотизмом. А может, одновременно и пьяница, и идиот. Ну и пусть его, какая мне разница, – заключил я, не желая больше думать о мрачном.
– Вы совершенно правы, сэр.
– Тут другое важно, Дживс: вы в который раз доказали, что умеете распутывать самые сложные хитросплетения жизненных обстоятельств. Все прошло как по маслу, без сучка без задоринки.
– Если бы не ваше сотрудничество, сэр, мне бы ничего не удалось.
– Оставьте, Дживс, я был всего лишь пешкой в вашей игре.
– Нет, сэр, это далеко не так.
– Так, Дживс, так. Я знаю свое место. Но мне хотелось бы уточнить одну деталь. Не подумайте, что я хочу хотя бы на минуту умалить ваши выдающиеся заслуги, но согласитесь, тут еще нужна была и удача.
– Простите, сэр?
– Ну, та телеграмма, ведь она пришла как раз в нужную минуту. Разве это не счастливое совпадение?
– Нет, сэр. Я ожидал ее прибытия.
– Ожидали?
– В телеграмме, которую я отправил третьего дня в Нью-Йорк своему приятелю Бенстеду, я просил его, не медля ни минуты, переслать сюда текст, содержавшийся в моем отправлении.
– То есть вы хотите сказать…
– Когда между мистером Стоукером и сэром Родериком Глоссопом произошла ссора, вследствие которой мистер Стоукер отказался от своего решения купить Чаффнел-Холл и тем самым вызвал большие осложнения в отношениях его светлости и мисс Стоукер, мне сразу же пришло на ум, что можно попытаться спасти положение, отправив телеграмму Бенстеду. Согласно моему предположению, весть о том, что родственники оспаривают завещание покойного мистера Стоукера, могла привести к примирению мистера Стоукера и сэра Родерика.
– А на самом деле никто завещание не оспаривает?
– Нет, сэр.
– А что будет, когда папаша Стоукер узнает?
– Я убежден, его радость будет так велика, что он легко простит эту мою уловку. И потом он уже подписал все документы, касающиеся покупки Чаффнел-Холла.
– Так что, если даже он вдруг заартачится, все равно не сможет дать задний ход?
– Нет, сэр, не сможет.
Я горестно задумался. Признание Дживса не только изумило меня, но и вызвало непереносимую душевную боль. Понимаете, при мысли, что я позволил этому замечательному человеку уйти от меня, что он теперь служит у Чаффи, а Чаффи не такой кретин, чтобы когда-нибудь с ним расстаться… Нет, пропади все пропадом, эта мысль была как нож в сердце.
Но я заставил себя надеть маску с тем мужеством, с каким французские аристократы всходили во время революции на эшафот.
– Дживс, можно сигарету?
Он подал мне коробку, и я молча затянулся.
– Можно мне спросить, сэр, что вы теперь намерены делать?
Я вышел из задумчивости.
– А?
– Ведь ваш коттедж сгорел. Планируете ли вы снять другой в этих краях?
Я покачал головой:
– Нет, Дживс, вернусь в столицу.
– В вашу прежнюю квартиру, сэр?
– Да.
– Но как же…
Я предвидел его вопрос.
– Я знаю, Дживс, что вы хотите сказать. Вы подумали о мистере Мангхоффере, о миссис Тинклер-Мульке и подполковнике Дж. Дж. Бастарде. Но с того времени, как я был вынужден решительно восстать против их возражений относительно моего любимого банджо, обстоятельства изменились. Отныне у нас не будет никаких конфликтов. Вчера вечером, Дживс, мое банджо погибло в пламени пожара, и другого инструмента я покупать не буду.
– Не будете, сэр?
– Нет, Дживс, не буду. Кураж пропал. Едва я возьму инструмент в руки, как сразу же вспомню Бринкли. А мне тошно думать об этом буйнопомешанном.
– Стало быть, сэр, вы больше не предполагаете держать его у себя на службе?
– Держать его у себя на службе? После всего, что он натворил? Ведь я чудом спасся, когда он бегал за мной с ножом. Нет уж, Дживс, кого угодно я возьму к себе камердинером, только не Бринкли. Сталина – пожалуйста. Аль Капоне – милости просим.
Он кашлянул.
– В таком случае, сэр, раз в штате вашей прислуги образовалась вакансия, вы не сочтете с моей стороны дерзостью, если я предложу в качестве претендента себя?
Я опрокинул кофейник.
– Вы сказали… что вы сказали, Дживс?
– Я рискнул выразить надежду, сэр, что, возможно, вы пожелаете рассмотреть мою кандидатуру на освободившееся место. Я постараюсь быть полезным, как, смею думать, был полезен в прошлом.