начал безблагодатно стремиться сохранить свою жизнь.
Кум мычал, размахивал головой и сэром, взбрыкивал задними копытами, но это всё не помогало, рыцарь застрял надежно. Бык, несмотря на свою природу, был далеко не дурак (особенно после всей той магии, что в нем побывала), так что, пока я сбегал по лестнице и выходил из башни, попытался счистить сэр Бистрама с рогов, прибегнув к помощи моего частокола. Идея была хороша, а вот реализация так себе, от чего жалобно вопящий мужик лишь помялся доспехом. Дальше, правда, образовалась легкая подстава — стоило мне выйти наружу, как Кум подбежал со своей ношей ко мне и, жалобно мумукая, принялся покачивать поврежденным доспехом и его содержимым, намекая, что неплохо бы ему помочь.
— Вот не умеешь ты жить спокойно, — попенял я быку, доставая палочку.
— Джо! Ты что там творишь⁈ — высунулась в этот момент из окна Мойра.
— Кум рыцаря забодал, я его спасаю! — честно отозвался я на вопрос блондинки.
— А, хорошо… — та спряталась в окне, но тут же высунулась снова с каверзным вопросом, — Кого именно ты там спасаешь⁈
— Быка, конечно. Рыцаря я не знаю, — совершенно резонно ответил я, примеряясь палочкой к двум стонущим страдальцам, — И вообще, следи за Оззом! Если он еще что-то сожрёт, я его на десяток золотых оштрафую!
Постояв над освобожденным, но продолжающим лежать сэром, я решил, что лишних врагов мне не надо, поэтому взял и… шарахнул его ремонтным заклинанием. Нет, ну посудите сами, что еще делать? Он измят как консервная банка, выправить подобные повреждения может либо маг, либо самый крутой кузнец в мире. Кум — это не шутки, этой говядине вовсе неспроста так много прощают, он сильный как паровоз, так что отвести от себя гнев мужика, влетевшего на много золота — вполне себе разумный и дешевый ход. Неспроста же этот рыцарь здесь терся… без лошади? А если он в броне, но без лошади, то откуда такой придурок мог приползти?
Из замка, вестимо. Туда-то мы его и оттранспортируем.
Воткнув торец копья с вымпелом в какое-то, подошедшее для этого, техническое отверстие на кирасе, я поднял в воздух тело павшего героя магией, да направил его левитировать в сторону замка покойного барона Гогурта Бруствуда. Ну там-то умеют с благородными обращаться, поэтому, даже если этот кекс выполз из моей башни, переместившись сюда телепортом, его там хотя бы обиходят. Правда, несмотря на доспех, меч и копье, что-то мне подсказывает, что этот сэр — не из тех сэров, которые свободно выкидывают пять золотых круглях на прыжки по миру. Во всяком случае, от богатых сэров не тащит запахом давно не мытой конины.
Может, на такой аромат Кум и повелся? Даже я пошёл с подветренной стороны от летающего молчаливого рыцаря… и это зимой!
В замке, где всё было тихо, пристойно и траурно буквально час назад, теперь кипела нездоровая жизнь. Куча незнакомого мне народу, носящего грустные и подавленные лица, потерянно шарахались по сторонам, сталкиваясь с не менее грустными мордами старожилов. Везде были навалены ящики, мешки, обвязанные веревками статуи, картины и какие-то узлы. Посреди бардака, прямо перед донжоном, стояла могучая кровать с балдахином, роскошная как султанская жена и широкая как его же теща. На этой кровати, в районе подушек, сидели две расхристанные мадемуазели, ревущие в тридцать три ручья. Их сопли и слезы стекали на хмурого мелкого пацана лет тринадцати, намертво сжатого девицами между собой. Картину завершал грустный толстенький человечек, восседающий в другом конце кровати, том, что был ближе ко мне.
Человечек был очень примечательным. Шарообразный, лысоватый, но с длинным острым носом и тенями вокруг глаз, не уступающим моим собственным. Правда, там, где я был худ, молод, гибок и эластичен, мужик представлял из себя клювастый сфероид, но не злобный, как могло бы показаться, а скорее депрессивный и подавленный.
— Это ваше? — спросил я мужичка, подгоняя к нему поближе беспамятного рыцаря.
— Сэр Бистрам? — вяло удивился толстячок, а затем горестно спросил, пожевав, перед этим, губами, — Вы его убили…?
— Пальцем не коснулся, — чистосердечно ответил я, — А вот бык, может, и убил. У вас есть специалисты по распаковке? А то внутрь я не заглядывал.
— Внутрь чего, простите? — толстяк не отрывал взгляд от поверженного.
— Внутрь сэра Бистрама, — любезно пояснил я, — То есть его доспехов. Принес как было.
Было очевидно, что грустному человеку, сидящему на кровати, совершенно не хочется ничего делать, кроме как погружаться дальше в свой личный агнст, но носатый толстяк, будучи, видимо, человеком ответственным, позвал двоих, уже настороженно взирающих на нас, типов, которые, подскочив, начали сноровисто изымать рыцаря из брони.
— В сторону с ним отойдите! — ожил еще больше толстячок, — Вон туда!
Это правильно, духан, возникший даже от простого шевеления тела, был заборист и могуч настолько, что мы даже носами одновременно с шумом задышали, когда одоспешенное тело отволокли. Это даже побудило меня как-то с симпатией посмотреть на… кого? Нового владельца замка?
— Барон… Бруствуд, я полагаю? — аккуратно осведомился я, — В смысле новый?
— Волшебник башни? — тоже проявил проницательность сидящий на кровати лысик, — Нестарый, что очевидно… Хм. Скажи мне, волшебник… где у вас тут можно выпить?
Хм. А он, вроде, мне нравится.
Глава 2Глория мунди
Беременные гоблинши — довольно ворчливые существа, но даже бурча и придираясь, они выгодно отличаются от беременных человеков.
— То есть, ты просто ввалился в замок, принеся единственного, оставшегося верным присяге рыцаря, его сюзерену… — протянула прищурившаяся Аранья, — … и вы через пару часов уже назюзюкались с бывшим королевским казначеем… и рыцарем?
— Ну, сначала мы его помыли.
— Не казначея?
— Не казначея, Аранья.
— То есть, у нас новый барон?
— Да, новый барон.
— И как он тебе, Джо? — прищурившаяся женщина смотрела как меня как Ленин на буржуазию.
— Наивный.
— Бывший королевский казначей?
— Ага.
В Рикзалии, нашем королевстве, целая куча мелких баронств. Неизвестно, откуда это пошло, но местный король предпочитает опираться на множество мелких и слабых аристократов, слабосильных и мало что значащих по одиночке. Но далеко не везде эти баронства процветают. Некоторые из этих лоскутков земли не представляют из себя никакой ценности, так что их хозяева живут, порой, ничем не лучше своих же подданных. Таким было восточное баронство Бюрхаузен, едва ли не утопающее в местном болоте.
Ходрих Бюрхаузен, только приняв титул от помершего отца, сразу решил, что так жить нельзя, поэтому, невзирая на своё весьма немужественное телосложение, отправился (покатился) в столицу Рикзалии, служить честную службу королю за хоть какие-то деньги. Очень разумное решение, так как разум нашего барона был остер и тонок, а само баронство — один из самых нищих уголков страны.
Опустим ту часть истории, в которой наш шарообразный будущий сосед становится королевским казначеем — в этом нет ничего интересного, поэтому сразу перейдем к причинам, почему он прекратил им быть. Речь зайдет о безукоризненной честности, щепетильности и… совершенно трусливом нежелании участвовать в придворных склоках.
— Наш новый барон Бруствуд считал, что дистанцируясь от интриг двора и выполняя только свои обязанности — он непременно окажется в дамках, — рассказывал я своей благодарной и частично беременной аудитории, — Так и происходило, король души не чаял в своем казначее, а тот, получая справедливую плату за собственный труд, ставил на ноги как родное баронство, так и свою семью не забывал, потихоньку скупая различные лавки в столице. Медленно, но уверенно. Аж два десятка лет. Что могло пойти не так?
— А что могло пойти не так? — переспросила с интересом слушающая Мойра.
— Всё! — отрубил я, — Если ты «невидимка», то в первую очередь это значит — что за тебя никто не вступится! Ни одна партия, ни один союз, ни один фраер!
Казначея тихо «ушли», арестовав имущество в столице, а заодно вынудив полностью передать баронство старшему сыну. Ничего особого, банальный политический ход со стороны самодержца, которому, разумеется, постоянно «капали» на несговорчивого и принципиального вельможу. Да и сам этот остроносый пухлячок, как он признался после третьего кубка, несколько раз не понимал намеки монарха на то, что нужно некоторые расходы слегка увеличить на бумаге, пополнив, тем самым, кого надо счета.
— А рыцарь откуда взялся? — Санс, опустивший на плечи жене пушистый свитер, сейчас вовсе не казался свирепым пиратским коком, — Откуда этот придурок нарисовался?
— Баннерный вассал, из Бюрхаузена, — пояснил я, — Решил, что не может бросить сюзерена во время бедствия, поэтому дал клятву верности повторно, уже Бруствуду, а затем переехал сюда. Оборзевший он был из-за того, что привык к местному волшебнику, который совсем зачах разумом в башне, вот и решил, что мы все такие. Но ничего, с тех пор как я покрасил ему доспехи в зеленый, он окончательно трахнулся башкой, назвал себя Зеленым Рыцарем и пошёл дружить с Наталис. Ну или объясняться с ней в любви, я так и не понял.
— Ты это специально, да? — прищурилась Аранья, испытывающая к эльфийке довольно сильную симпатию.
— Конечно! — удивился я, — Она запарила своим «похотливым человеком»! Пусть теперь пообщается с воздыхателем. Заочным. Он всегда хотел увидеть эльфийку. Может, даже пощупать. Ладно, мальчики и девочки, нам с Мойрой пора, а вы учитесь, учитесь и еще раз учитесь, только ничего не взорвите!
Да, мои гоблины стали волшебниками. Теория эволюции волшебных рас, способная потрясти мир, пока потрясала меня одного, но спешить не хотелось совершенно. Хотелось завистливо ругаться в сторону эльфийского народа за его продуманность, цинизм и говнистый характер.
Собрались эти контрацептивы ушастые как-то раз, и задумались. Мол, работать мы не хотим. Приказывать тоже лень. Надо создать таких существ, чтобы работали сами и с песней, любили нас до боли в деснах и вообще не могли без нас жить. А еще — чтоб были бесполезны другим расам, а то мало ли что, кто-то на развод украдет! И вот так родились гномы, лепреконы, феи, гоблины, кобольды… целая куча рас, во всем зависимых от магии эльфов и их Лесов. Нет магии — нет развития мозга, нет магии долго — идёт деградация до почти животного состояния, что особенно хорошо заметно между поколениями.