От гнева дракон взревел так громко, что содрогнулись горы. Он затопал когтистыми лапами и щелкнул в воздухе огромным хвостом, расшвыряв в разные стороны остатки беспомощно повисшей на его чешуе посуды. Прочие же оркестранты, не теряя времени даром, бросились бежать.
Гонимые страстным желанием спастись, они мчались по пыльной горной равнине с поистине завидной скоростью. Дракон так и застыл на месте с разинутой пастью, а опомнившись, послал вслед беглецам огромный язык яркого ревущего пламени, которое сильно опалило землю и несколько отставших десертных ложек, тут же почерневших. Однако никто из оркестрантов и не подумал остановиться.
Кухонные предметы, разбросанные ударом драконьего хвоста в разные стороны, быстро собрались вместе, построились и гуськом ринулись вниз по тропе, извивавшейся меж огромными валунами.
А дракон по-прежнему пребывал в полном недоумении. Только что, как ему казалось, он поймал самую замечательную на свете коллекцию столового серебра и хотел прибавить ее к прочим своим сверкающим сокровищам, хранившимся в пещере, однако уже в следующее мгновение от коллекции не осталось и следа!
Подняв тучу пыли, выдыхая черный дым и сверкая стальными когтями, дракон взмахнул крыльями и бросился в погоню за убегавшими ложками, вилками и ножами. Сдаваться он не собирался! Нет, ни за что!
И охота началась.
Рогатый Барон стоял на смотровой площадке замка и смотрел далеко за горы. В пятый раз за последние пять минут он глянул на свои большие золотые карманные часы и сокрушенно покачал головой.
– Десять минут третьего, и по-прежнему никого! – пробормотал он. – Что же, в самом деле, могло с ними случиться? Сперва вся кухонная утварь сбежала, а теперь еще это… Бал в саду без Главного волшебника? Но это же невозможно! Ингрид никогда мне этого не простит! Ну где же он? – стонал барон. – Где?
– Он здесь, – сказал Бенсон.
– Волшебник? – весь трепеща от радости, обернулся к нему барон.
– Нет, – ласково улыбнулся Бенсон. – Сахарный хворост, который ты, господин мой, уронил, а я поднял. – И гоблин протянул барону сладкую «веточку».
– Ах, это… – разочарованно протянул барон.
– Понравился ли хворост баронессе? – весьма заинтересованно спросил Бенсон.
– Не очень, – сказал Рогатый Барон, морщась и вытирая о штаны руку, испачканную сладким.
– УОЛТЕР! – голос Ингрид прорвался сквозь полдневное солнечное марево, точно порыв ледяного северного ветра. Рогатый Барон вздрогнул.
– Щипцы для сахара – это пустяк. В данный момент мне более всего необходим волшебник. ЛЮБОЙ! – нервно прошипел барон Бенсону. – Да, мой ангел? – крикнул он жене. – Ты что-то хотела?
– Нечего называть меня «ангелом», жалкое ничтожество! – разнеслось по всему замку. – Ты – не Рогатый Барон, а совершенно бесполезный, никчемный чурбан!
– Я? – удивленно спросил Рогатый Барон. – Но почему?
– Да, да, ты, Уолтер! Потому что у меня лопнул корсет! И где только ты раздобыл такую отвратительную дешевку!
– Лопнул? Мега-турбо-корсет? – Барон был крайне удивлен. – Утяжеленная, особо усиленная модель… – Он тихо застонал. – Мне он обошелся в целое состояние…
– Ты меня слышишь, Уолтер? – взвизгнула Ингрид. – Нет, у меня просто слов не хватает! И ты еще смеешь называть себя моим супругом! Ты же ничего не можешь сделать как следует!
– Тысяча извинений, свет очей моих! – устало крикнул Рогатый Барон, задирая голову. – Я сейчас поднимусь к тебе.
– И захвати с собой двадцать пять метров полосатого тика, – потребовала Ингрид. – Придется переделать все платье. Да не забудь иглу и нитки!
– Все, что пожелаешь, моя великолепная! – простонал Рогатый Барон.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь? – участливо предложил Бенсон.
– Я думаю, ты сделал уже достаточно, – сказал Рогатый Барон, с треском ломая острую рогульку, предложенную ему в качестве вилки, и бросая ее на ступеньку лестницы. И тут вдруг его осенила замечательная мысль…
Он внимательно осмотрел Бенсона с ног до головы – сутулое костлявое тело, остроконечная бородка… Если его должным образом одеть, он, пожалуй, прекрасно сойдет за волшебника!..
– А знаешь, Бенсон, пожалуй, ты действительно можешь кое в чем мне помочь, – сказал барон. – Пойди-ка и переоденься: надень длинный восточный халат и остроконечный колпак, а потом встретимся здесь… – он глянул на часы: прошло всего восемь минут, – через двадцать две минуты.
– УОЛТЕР! – От пронзительного крика Ингрид у барона и Бенсона чуть не лопнули барабанные перепонки. – Я ЖДУ!
– Потише, Норберт! – крикнул Джо, с трудом удерживаясь на левом плече людоеда. Одной рукой он вцепился в его воротник, а другой прижимал к себе Генри. – Да потише ты!
– Не могу, господин мой, – задыхаясь сказал Норберт. – Это все проклятые крылатые сапоги!
– А ты постарайся! – умоляюще проныл Джо. – Мы с Генри только что чуть не свалились!
Видимо, они сильно срезали путь, поднимаясь по очень крутой, почти отвесной тропе, ведущей на ту сторону Гнилых Гор.
– У-у-у-ух! – Норберт, как мельница, замахал руками, стараясь не потерять равновесие.
– А все Рэндальф! – возмущенно заметила Вероника, как всегда сидя на полях волшебниковой шляпы и вцепившись когтями в кромку. – Да проснись же ты, старый олух! – крикнула она Рэндальфу прямо в ухо. – Проснись наконец!
Но тот лишь захрапел еще громче. Его всегда одолевал сон, стоило ему усесться Норберту на плечо; и чем более тряским был путь, тем крепче он спал.
Последовал очередной резкий толчок, и Джо на несколько мгновений показалось, что он улетел в иной неведомый мир, совершенно потеряв из виду Генри. Не успел он прийти в себя, как Норберт столь же сильно споткнулся во второй раз, и Джо, изо всех сил прижав к себе пса и вцепившись в грубую одежду людоеда, заорал в унисон с Вероникой:
– НОРБЕРТ! Да потише ты наконец!!! – Генри поддержал обоих звонким лаем.
– Не могу… я… потише… – задыхаясь, ответил Норберт; каждое слово давалось ему с трудом. Он несся вниз по высохшему руслу реки, с грохотом расшвыривая в стороны здоровенные округлые валуны. – Сапоги… не… дают!..
Джо посмотрел вниз. На Норберте были так называемые крылатые сапоги с четырьмя колесиками на подошвах и погнутым рулевым колесом, торчавшим из каблука; сапоги очень напоминали обыкновенные роликовые коньки, и сперва Джо показалось, что людоед отлично умеет на этих «коньках» кататься…
– Крылатые сапоги способны развивать прямо-таки невероятную скорость, – задыхаясь, пояснил Норберт. – Я уже довольно хорошо научился подниматься в них на гору, а вот спускаться мне еще трудновато – тут практика нужна.
Земля впереди вдруг исчезла. Ноги Норберта двигались в воздухе, словно нажимая на невидимые педали. Вероника пронзительно вскрикнула. Генри заскулил. Джо, скрипнув с досады зубами, приготовился к неизбежному удару о землю.
– Уф! – выдохнул он минуту спустя, когда Норберт относительно благополучно приземлился прямо на дорогу и помчался вперед, не снижая прежней скорости.
– А ведь я предупреждала его! – сердито крикнула Вероника. – Я УМОЛЯЛА его: не заставляй Норберта надевать эти крылатые сапоги!
– Ты – умоляла? – спросил Джо.
– Но разве он меня послушает?
– По всей видимости, нет, – вынужден был признать Джо.
– Осторожней! – пронзительно пискнула Вероника.
– Ой! – заныл Норберт. – Сейчас я, кажется, снова споткнусь… А-а-а-а!
Описав дугу, чайная ложечка с тихим шуршанием и намеком на легкий вздох весьма удачно приземлилась в песчаную яму на берегу, погрузившись в сыпучий песок по самую ручку.
На некотором расстоянии от нее на одеяле уютно расположилась семейка гоблинов.
– Здесь песку слишком мало! – канючил гоблиненок.
– Заткнись! Ешь свой сандвич с сопливым хлебом, Гоб, – велел ему отец. – Мама столько сил потратила, чтобы устроить нам этот замечательный пикник, а ты только ноешь да жалуешься!
– Ладно, больше не буду. – И Гоб со скорбным видом откусил кусок сандвича. – А это что такое? – вдруг спросил он, сверкнув завидущими глазками.
– Где? – удивилась мать, только что с удовольствием набившая рот холодной вонючей овсянкой.
– Вон там! – Гоб вскочил и подбежал к тому месту, где только что приземлилась чайная ложечка. – Мам! Пап! Я тут кое-что нашел! – крикнул он.
– Кучу, оставленную розовым смердуном? – насмешливо спросила мать.
– Какашки коромышей? – поинтересовался любящий папаша.
– Нет, оно несъедобное! – крикнул Гоб и присел на корточки. Схватившись за серебряную ручку, торчавшую из песка, он потянул за нее. – Это… просто чайная ложка, – сказал он, поднимая ложечку и показывая ее родителям. – Обыкновенная серебряная ложка. Можно я ее себе возьму?
– Если хочешь, дорогой, – сказала мать. – Только сунь ее поглубже в карман, чтоб не потерялась. А теперь, пожалуй, пора и домой, чтобы успеть в Гоблинтаун к чаю. – Она улыбнулась сынишке. – Тогда ты сможешь воспользоваться новой ложечкой и помешать ею свежий плевый чай!
Упав в глубины гоблинского кармана, чайная ложечка тихонько вздохнула. Там было тепло, мокро и довольно гнусно воняло; но хуже всего – и ложечка задрожала от страха – на нее подействовала царившая в кармане темнота.
3
Когда они достигли знакомого ущелья в Гнилых Горах, дорога выровнялась. Вдали уже виднелись высокие башни и зубчатые стены замка Рогатого Барона; ветерок доносил звуки, свидетельствовавшие о том, что в саду, похоже, действительно устроен прием: слышалось негромкое журчание голосов, звяканье чайных чашек и блюдец и, время от времени, имена прибывающих гостей, объявляемые в рупор.
Норберт скинул свои «коньки» и встал будто вкопанный. Сердце его стучало, как молот; ноги дрожали.
– Вы знаете, – задыхаясь, сказал он, – мне кажется, что при известной практике я вполне мог бы овладеть крылатыми сапогами просто мастерски!