Он щелкнул тумблером перехода на прием, над ухом у него что-то тихонько зашумело, запищало, стало посвистывать тоненько, словно издеваясь. Он вслушивался, приоткрыв от напряжения рот. От Пумы не было ни слова. Или там что-то случилось, или эта чертова коробка уже никуда не годится. Может, село питание?
Сдвинув каску, он вытер заливающий глаза пот, размазав по лицу грязь, и с отвращением покосился на зеленый пластмассовый ящичек, похожий на большой пенал с вделанной в него телефонной трубкой и торчащим вверх гибким прутиком антенны, — американский полевой «Токи-Уоки» выпуска 1943 года. До сих пор эта реликвия работала совсем не плохо, что же с ней стало теперь, будь она трижды проклята!..
Самолеты снова вернулись, сделали еще один заход, прочесали джунгли из пулеметов. Потом они забрали круто вверх и ушли на юг, к гондурасской границе, до которой было отсюда ровно тридцать пять километров. Мигель встал на колени, грязным носовым платком протер стекла бинокля и еще раз внимательно осмотрел зеленую стену зарослей по ту сторону узкоколейки. Там по-прежнему не было никакого движения. Трупы инсургентов, убитых вовремя утренней атаки, лежали в тех же позах, будто большие изломанные куклы. Один, в широкополой техасской шляпе, висел на спутанных лианах, уронив руки до самой земли, — издали его можно было принять за пьяного, навалившегося на изгородь. Не было ни малейшего ветерка, и дым от горящего «доджа» стоял в чаше неподвижным синевато-серым облаком, медленно просачиваясь вверх и в стороны.
— Капрал Гутьеррес! — не оборачиваясь, позвал Мигель.
Сзади послышались чавкающие по грязи шаги. Толстый капрал, сдержанно чертыхаясь, подошел к ямке командира и присел на корточки, свертывая сигарету.
— Слушаю, мой сублейтенант, — сказал он ворчливо, старательно зализывая кромку листка.
— Там все тихо, капрал, — сказал Мигель, взяв протянутый ему кисет и кивнув в сторону дороги. — И вообще, как понимать эту бомбежку? Вряд ли авиация стала бы крошить своих… Скорее всего, они отошли и уже потом вызвали сюда самолеты. А?
Глянув на капрала, он стал вертеть сигарету. Толстяк закурил и задумчиво разгладил усы.
— С вашего позволения, мой сублейтенанг, я бы здесь больше не оставался, — сказал он. — Повторять атаку на прежнем месте они не станут, это не в их правилах. А самолеты могут вернуться. И мне бы чертовски не хотелось, чтобы они вернулись с напалмовыми бомбами.
Мигель ничего не ответил. Табак у него рассыпался, он выругался сквозь зубы и принялся свертывать заново. Выждав, когда сублейтенант взял сигарету в рот, капрал поднес ему зажигалку. Мигель закурил и снова утер рукавом мокрое от пота лицо.
— Раневых четырнадцать? — спросил он сквозь зубы.
— Четырнадцать, мой сублейтенант. И трое из них не смогут идти сами.
— Ч-черт, если бы хоть связь была… вы в радио не разбираетесь, капрал?
— Никак нет, мой сублейтенант.
Мигелю очень захотелось обругать кого-то последними словами: самого себя, или не разбирающегося в радио капрала Гутьерреса, или Пуму, которая с самого утра не отвечает на вызовы.
— Сволочное дело, капрал. А если они повторят атаку?
— А если они прилетят с напалмом?
— Экое сволочное положение, — повторил Мигель. — Бросьте вы меня пугать, черт побери!
— Никак нет, я вас не пугаю. Я просто считаю долгом предупредить…
— Напалм, напалм! — сердито передразнил Мигель. — Сам знаю! Сколько вам нужно человек, чтобы вывести отсюда всех раненых?
— Простите, мой сублейтенант?
— Каррамба, я выражаюсь достаточно ясно, капрал! Вы что, не понимаете простого вопроса?
— Так точно, понимаю. Ну, скажем… — Гутьеррес задумчиво пожевал погасший окурок. — Пяти здоровых бойцов было бы довольно, мой сублейтенант. Но только…
Мигель тщетно подождал продолжения фразы и посмотрел на капрала снизу вверх, моргая воспаленными глазами.
— Что вы хотели сказать, Гутьеррес?
— Вам, понятно, виднее… стоит ли дробить силы.
Мигель жадно затянулся раз и другой, бросил обжегший пальцы окурок и ударом каблука вбил его в грязь. Брызнула болотная жижа.
— Ну, если нас останется четверо, это все же лучше, чем ничего. До вечера я не хочу отсюда уходить… Мало ли что может случиться, дьявол их знает! А вы идите, я не могу принять на себя ответственность за полтора десятка раненых. Со мной останутся… скажем, Годой, Муньос, ну, и Никастро. А сейчас пошлите людей туда, — он мотнул подбородком в направлении полотна, — собрать оружие и бумаги. Бумаги вы возьмете с собой. Сколько у нас гранат?.
— Дюжины полторы наберется, мой сублейтенант.
— Оставите нам десяток, остальные можете забирать. У них там были утром ручные пулеметы. Если найдутся исправные, тащите сюда все. И побольше магазинов, сколько найдется.
— Слушаю, мой сублейтенант. Разрешите выполнять?
— Выполняйте.
Капрал поднялся и направился к солдатам.
— Гутьеррес! — крикнул ему вслед Мигель. — Пусть там пошарят насчет съестного, слышите? Ребята со вчерашнего вечера не жрали. И перевязочные пакеты тоже!
Капрал ушел. Из-за деревьев послышались его окрики и привычная добродушная ругань. Потом четверо солдат перебрались через полотно узкоколейки, дали для острастки пару очередей, прислушались и неторопливо, словно гуляя, отправились в ту сторону, откуда расползался дым горящей машины. Мигель, кусая потрескавшиеся губы, следил за ними в бинокль. Это всегда было самым трудным — отправлять людей куда бы то ни было. Даже на сравнительно безопасное задание, не говоря уже о разведке. Мало ли что может случиться, а потом будешь мучить себя сознанием, что послал человека на смерть!
Минут двадцать на той стороне все было тихо. Мигель еще раз попытался вызвать Пуму. Потом из-за полотна раскатисто громыхнула очередь тяжелого автомата. Мигель уронил радиофон и вскочил, схватившись за висящий на груди бинокль. Пот разъедал ему глаза, но он все смотрел и смотрел, не отрываясь от окуляров. Прошло еще не менее четверти часа, пока из дымных зарослей не показались знакомые фигуры — вывалянные в болотной грязи, в касках, камуфлированных обрывками банановых листьев. Двое были навьючены трофейным оружием, двое несли что-то тяжелое в брезентовом полотнище. «Gloria Patri…[61]» — машинально пробормотал Мигель всплывшие вдруг в памяти слова из далекого детства, опустив бинокль и утирая со лба пот.
Добыча оказалась богатой: три новеньких ручных «томпсона», несколько автоматов, магазинные коробки, консервы и даже семь фляжек рома.
— Да, а кто там стрелял? — вспомнил вдруг Мигель, когда трофеи были осмотрены.
Четверо добытчиков переглянулись.
— Стрелял? — с непонимающим видом спросил один. — Никто, мой сублейтенант… Хотя верно, стреляли, как же, как же! Это я попробовал пулемет, мой сублейтенант. Думал, может, не годится, тогда и тащить бы не стоило.
Мигель покосился на солдата и ничего не сказал. Продолжать расспросы было бессмысленно.
— Капрал, накормите раненых и уходящих, — сказал он сухо, посмотрев на часы. — Не задерживайтесь здесь.
Через полчаса девятнадцать человек во главе с Гутьерресом готовы были тронуться в путь. Для троих тяжелораненых связали носилки из лиан и ветвей. Разделили оружие и гранаты. Ручные пулеметы оставили группе Мигеля.
— Итак, капрал, — сказал он, — желаю удачи. Идите по полотну до будки весовщика, потом лучше свернуть влево, по просеке. Все трофейные бумаги передадите капитану Фуэнтесу! Скажете ему, что я уйду отсюда с наступлением темноты.
Цепочка солдат скрылась в зарослях. Трое оставшихся с Мигелем выбрали место посуше, устроили вокруг маскировочный завал из срубленной при помощи мачете зелени и расположились на обгорелом с краю куске трофейного брезента.
— Нас мало, но мы сильны духом, — пошутил Мигель, раздвигая ветки для лучшего обзора. — Лично я думаю, что нас здесь никто не потревожит, бандиты, как правило, стараются не атаковать дважды в одном пункте, но на всякий случай нужно смотреть в оба… Чего я боюсь, так это авиации. Если они решат истратить на нас парочку напалмовых бомб…
— Так точно, от этой штуки здесь никуда не денешься, мой сублейтенант, — спокойно подтвердил всегда невозмутимый Никастро. "
— Давайте, ребята, забудем пока о титуловании. Пока нет сержанта, а? — Мигель подмигнул с видом заговорщика. — Да, напалм… Собственно, я из-за этой опасности и отправил раненых. Ну, а оставить позицию совсем…
— Да чего там, правильно сделали! В случае чего, мы и вчетвером сумеем здорово наскипидарить задницы этим господам «освободителям». Верно я говорю, Хуансито?
— Это уж точно, — ухмыльнулся Годой. — Особенно ежели не на голодное брюхо.
— Вот правильная мысль! — кивнул Мигель. — В самом деле, давайте-ка прежде всего перекусим. Что там нам оставили из трофеев?
— Четыре банки консервов, мой сублейтенант, и ром. Фляжки у гондурасцев здоровые, наверняка будет литр.
— Тем лучше… А ну-ка? A-а, старые знакомые, — сказал Мигель, подкинув на ладони консервную банку. — «Свифт Компани», Чикаго. Давай, Никастро, вооружись своим гангстерским ножом, попробуем чикагскую свинину. С паршивого янки хоть шерсти клок.
Никастро достал из кармана нож — тоже трофейный, североамериканского производства, с пятидюймовым обоюдоострым клинком, выскакивающим при нажатии на кнопку, — и начал вскрывать банки.
— Разогревать не будем?
— А ну его к черту, разводить огонь в такую жару. Съедим и так.
Консервы были съедены неразогретыми, и съедены очень быстро, несмотря на жару и усталость. После этого обошла круг трофейная фляжка.
— Ну, хорошо, — сказал Мигель, закуривая. — Пообедали не хуже, чем в «Палас-Отеле». Теперь у меня есть к вам вопрос. Муньос, вы самый старший из нас и человек прямой. Скажите-ка мне, что произошло, когда ребята ходили за оружием. Не может быть, чтобы вы между собой об этом не переговорили. Даю вам слово, это останется между нами.