сегодня доведут пехоту до вражеских траншей и…
– Заводи! – уже на бегу завопил Шалек, устремляясь к бронеавтомобилю, которому на время этого боя отводилась роль штабной машины. – Заводи, курва мать! Вперед!..
Польские артиллеристы не соврали: противотанковому дивизиону и зенитной батарее досталось изрядно. Собственно говоря, уцелели лишь две 3,7-см пушки и единственная «ахт-ахт». Парни в фельдграу сжались на дне траншей и лишь крепче стискивали рукояти гранатных связок. Их, по семи штук, еще вчера связали толстой алюминиевой проволокой, и вот теперь…
По появившимся бронированным машинам поляков ударили маленькие противотанковые орудия. Им удалось зажечь две танкетки и один новый танк, удивительно похожий на русский Т-26, но на этом их успехи закончились. Сперва одну пушку обнаружили несколько танкеток и ринулись на нее с разных сторон. Наверное, командир расчета занервничал и никак не мог выбрать цель, так что единственный выстрел пропал вхолостую. Затрещали пулеметы, камерадшафтфюрер[77] Гауф украдкой перекрестился – он был родом из Баварии и, несмотря на членство в КПГ, все никак не мог отринуть католическое воспитание…
Вторая пушка сумела дорого продать свою жизнь. Прежде чем она умолкла окончательно, на поле остались еще три чадящие танкетки и странного вида танк с длинной тонкой пушкой, которая теперь нелепо уткнулась вниз. По бокам и крыше бронемонстра весело прыгали язычки желтого пламени, а вокруг бывшей позиции Pak 29[78] в изобилии валялись трупы в угловатых головных уборах…
Танкетки лихо перескочили первую линию траншей: лишь одна запуталась в проволоке, натянутой на вкопанные рельсы, и теперь сердито рычала, гудела и билась, точно муха, попавшая в паутину. Вслед прорвавшимся машинам полетели связки гранат. Две танкетки от взрывов подпрыгнули и загорелись, а еще одну просто развалило на куски: связка гранат рванула точнехонько на крыше несуразной боевой машины. Но польские солдаты уже прыгали в окопы на головы ротфронтовцев. Бойцы «Красной Германии» встретили жолнежей штыками, саперными лопатками, выстрелами в упор, но поляки накатывались волна за волной, и в траншее разгорелась рукопашная.
В этот момент ожила уцелевшая Flak 18 и двумя выстрелами разбила два танка с польскими квадратиками на броне. От удара тяжелого снаряда странная машина с несколькими башнями буквально распалась на две части, а высокий, чем-то похожий на сарай танк от попадания подпрыгнул и замер, окутавшись клубами жирного черного дыма. Зенитка влепила еще один снаряд впритирку к танкетке, от чего последняя перевернулась и заскребла гусеницами белесое жаркое летнее небо.
Но тут проснулись орудия с польской стороны. Вокруг зенитки встали невысокие столбы разрывов, и та замолкла. У немцев откликнулись легкие гаубицы, и ситуация на поле боя окончательно стала неуправляемой, как могло показаться на первый взгляд. Но первое впечатление почти всегда обманчиво…
– …Повторите! Повторите! – орал в микрофон полковник Гудериан, командир второй танковой дивизии Ротевера. – Ваш батальон вышел на рубеж атаки?!
Качество связи оставляло желать много лучшего. Сквозь хрип и треск помех слова ответа можно лишь угадывать, чем полковник Хейнц Гудериан в настоящий момент и занимался. Сам он находился в боевых порядках четвертого танкового полка, поэтому ему было просто необходимо понять: где, во имя Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Вольдемара Ленина, находится этот обосранный третий танковый полк?!
В принципе, для атаки должно хватить и одного полка – все-таки больше сотни боевых машин! – но куда при этом занесет третий танковый – известно лишь богу, которого нет, да основоположникам марксизма-ленинизма, которые все знают, но никому ничего уже не скажут…
Вот поэтому Хайнц, надрывая горло и матеря связистов замечательными оборотами, почерпнутыми в русской танковой школе «Кама», пытался связаться со своими подчиненными. И вдруг…
Подчиняясь какому-то неизвестному капризу природы, рация внезапно перестала хрипеть, шипеть и отчетливо произнесла:
– …выхода на намеченный рубеж – двенадцать часов пополудни. Повторяю: расчетное время выхода на намеченный рубеж…
– Полчаса на перегруппировку, и начинаете наступление согласно плану. Как поняли, повторите?
– Первый, первый, вас понял. Начало наступления в двенадцать тридцать пополудни. Повторяю: начало наступ… Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш!.. ХР-Р-Р-Р!.. ФЬЮ-У!..
Рация снова принялась выводить какие-то невероятные рулады, но Гудериан облегченно вздохнул: главное дело сделано! Третий танковый действует согласно графику…
Танки второй танковой дивизии ворвались в бой, точно хорьки в курятник. Первыми целями сразу стали непропорционально большие английские машины: очереди 23-мм пушек почти мгновенно превратили их в груды мертвого железа, чуть приправленных мертвой человеческой плотью.
Вторыми на очереди оказались танкетки. Маленькие юркие машинки оказались трудными целями, но постепенно справились и с ними. Даже на танкетке очень сложно увернуться, если в тебя лупят очередью. А затем пришел черед пехоты.
Жолнежи не собирались дожидаться, пока их намотают на гусеницы, и ринулись наутек. На военном языке это называлось красиво: «быстрое продвижение в тыл», но по сути оставалось обычным драпом. Вот только Хайнц Гудериан совершенно не собирался отпускать убегающих, и наперерез бегущим полякам вышли машины третьего танкового полка. Особенно страшным для отступающих оказалось наличие в боевых порядках полка итальянским огнеметных танкеток CV33/lf.[79] Итальянские машины имели бронированные прицепы на пятьсот двадцать литров напалма – Алессандро Сталин знал, что предложить своим самым верным союзникам! И случилось то, что должно было случиться: вторая пехотная дивизия польской армии перестала существовать. В прорыв устремились вторая танковая и семнадцатая пехотная дивизии Ротевера, а также ротфронтовские дивизия «Красная Германия» и механизированная бригада «Иосиф Сталин»…
Сталин неторопливо мерял шагами свой кабинет, недовольно хмурясь и сжимая в руках трубку, подаренную сыном. Он скосил взгляд на тёмное дерево и в первый раз за этот день улыбнулся. Он действительно считал Александра своим сыном. И в этой любви не было места генам или происхождению, а было лишь полезности для страны и верности долгу. А этого у Сашки предостаточно.
Иосиф Виссарионович остановился у стола и посмотрел на пачку документов, оставшихся после совещания с военачальниками. Война на западной границе так и застыла вдоль границ, и ни у одной из сторон не хватало сил что-то кардинально изменить. Да, Будённый со своей Первой конной армией ворвался в прорыв и устроил рейд по польским тылам, но развить успех так и не сумел, а организовать снабжение красных конников оказалось невозможно. И герой Гражданской войны еле-еле сумел вырваться, выводя свои победоносные полки из польского окружения. А обычные части и соединения оказались не способны даже войти в прорыв.
Войска Красной Армии то и дело оказывались на голодном пайке из-за перебоев в снабжении. Слишком мало было грузовиков в Красной Армии, слишком слабой была пропускная способность железных дорог, слишком жидкой оказалась сеть рокад. И поляки тоже не могли прорвать фронт, так как танков и артиллерии у них было совсем мало. И теперь эта война просто перемалывала человеческие ресурсы без какого-либо заметного результата.
Выход из ситуации польские генералы нашли быстро. Чехословацкая армия – более миллиона штыков с серьезными бронетанковыми частями и артиллерией – готовилась вступить в войну, а это значило, что фронт удлинится на триста километров и сомкнётся с румынским, став сплошным – от Балтики до Черного моря.
У западных товарищей дела обстояли не лучше. На Балтийском побережье Ротевер застрял, так и не сумев взять штурмом Гдыню, а на юге немногочисленные «панцерваффе» сумели продвинуться максимум на сто километров и окончательно забуксовали в Силезии. Итальянцы, радостно рванувшиеся с двух сторон наступать на Югославию, вынуждены перейти к обороне и конца краю этому не видно. Вернее, наоборот – конец очень даже виден: еще пара усилий, и болгары вместе с югославами выкинут краснорубашечников из Албании, а там и все остальные территории Народной Италии на Балканах полетят ко всем чертям.
Все предложения Объединенных Генштабов сводились к концентрации сверхударных подразделений и массированных артподговок с последующим продавливанием линии фронта, что, учитывая подготовленность польских позиций, приведёт лишь к увеличению потерь. А Будённый со своей Первой конной мог лишь прокалывать линию фронта, но никак не пробивать её. Для массированного прорыва сил не хватало.
Итальянские же предложения были еще оригинальнее: дайте нам, товарищи, оружия, топлива и еще бойцов, а уж вот тогда мы им – у-ух! Впрочем, уже месяц как просьбы и мольбы Муссолини вызывали лишь кривые усмешки: было бы что дать – дали бы! Да только и у самих нет ничего.
Позиционный тупик нарастал, несмотря на почти полностью подавленную польскую авиацию. Полноценные штурмовики ещё проходили государственные испытания, а бомбардировка окопов с большой высоты была малоэффективна.
Строго говоря, варианты, представленные Генштабом, были не так уж и плохи. Но Сталин вполне сознательно хотел другого. Если уж и не прочерков в графе людских потерь, то хотя бы минимально возможных цифр. «Как у Сашки», – мелькнула в голове шальная мысль, и Иосиф Виссарионович сердито нахмурился. А поймав себя на скрытом соперничестве с сыном, рассердился ещё больше, подошел к столу с решительно сгрёб документы в кучу, засунул в папку и вышел из кабинета.
Сашкин кабинет находился совсем рядом, и, пройдя по коридору, Сталин толкнул дверь с простой табличкой, где значился лишь номер.
– Дайде? – Александр, машинально прикрывший документы на столе перевёрнутым листком, удивлённо поднял голову.