– Они умирают, чтобы обрести вечность на моих полотнах, – не смутился Артынов.
– Высокопарный ублюдок! Клянусь, ты за все ответишь!
Художник качал головой и снисходительно усмехался. Он не чувствовал за собой вины, не раскаивался. Казалось, он испытывает гордость. Смерть Алины еще раз подтвердила его гениальность.
Рафик люто ненавидел его в эту минуту, ненавидел себя за то, что не сумел наказать убийцу. Рука не поднялась. Он обрушил на Артынова град тумаков и на том спекся. Он не мститель. Он – трус и недотепа.
– Где эта твоя Джоконда?! – в бессильной ярости завопил он. – Покажи мне ее!
– Ее здесь нет, – самодовольно заявил Артынов.
– А где она? Где ты ее прячешь, упырь? Я ее уничтожу! Порежу на мелкие клочья и сожгу!
– Тебе до нее не добраться.
Артынов оставил картину в мастерской. Он не боялся: был уверен, что его Джоконду охраняет нечто высшее, как и оригинал, который защищен не только пуленепробиваемым стеклом, но и волей Творца. Она переживет и своего создателя, и своих врагов, и своих поклонников. Она – в этом мире и вне его.
– Я доберусь, – пообещал Рафик. – Доберусь! Вот увидишь! Я остановлю тебя, Сема, чего бы это ни стоило. Из-за тебя погибли две женщины. Кто-то должен положить этому конец.
– Может, это ты их убиваешь, Грач? – прищурился художник. – Чтобы опорочить меня? Мстишь мне за собственную несостоятельность! Мои полотна завораживают, а твои никуда не годятся. Я создаю шедевры, а ты – жалкую мазню. Вот ты и решил отыграться. Как тебе моя версия?..
Глория договорилась встретиться с Павлом в Москве, на месте гибели Алины Кольцовой. Парень умолял ее помочь разобраться в причинах трагедии. Если она смогла «увидеть» аварию со смертельным исходом, то сможет разгадать, что к этому привело.
– Здесь, – сказал Павел, показывая на мелкие осколки стекла и свежие белые гвоздики, рассыпанные на пожухлом газоне рядом с оживленным шоссе.
Глория стояла, ожидая потока ощущений, пережитых перед смертью Алиной. Та испытывала смятение, стыд и страх. Опасалась ревности мужа… мучилась смутным чувством вины. Ее внимание было притуплено.
– Алина изменяла мужу? – спросила она у Павла.
Тот опустил голову и развел руками. Откуда ему знать?
– По ходу, они любили друг друга.
– Ну да, – кивнула Глория.
– Алина была пьяна?
– Она была не в себе. Ее что-то мучило. Сеанс, проведенный в мастерской художника…
Вдруг Глория четко «увидела» Лаврова, который уговаривает Алину не садиться за руль, предлагает подвезти ее. Та отказывается. Они стоят в каком-то дворе под фонарем. В тени прячется третий. Этот третий подслушивает. Он любит Алину? Скорее, это экзальтированное обожание, болезненное восхищение.
– Вот как! – вырвалось у нее.
– Вы что-то поняли? – вскинулся Павел.
– Пока не совсем.
Он отошел, мрачно глядя на гвоздики, которых тут было не меньше сотни. От безутешного супруга.
– Алина была в машине не одна, – заявила Глория.
– Не может быть! Свидетели твердят, что…
– Это ребенок, совсем маленький плод. Она была беременна.
Парень, оглушенный ее словами, попятился. Еще и это! Жалость накрыла его, затопила волной, но плакать при Глории он постеснялся. Сжал зубы и отвернулся.
Внезапно в ее сознании возникла картина, самое известное в мире произведение живописи. Ritratto di Monna Lisa del Giocondo. В переводе с итальянского – «Портрет госпожи Лизы Джокондо».
В галерее Паяца она занимала почетное место, парила в воздухе, словно сияющая лазерная проекция в ночном небе.
Мона Лиза, которая вдруг предстала перед Глорией, отличалась от оригинала лицом, волосами и, главное, она была без одежды. Та же поза, та же неуловимая улыбка, тот же прямой пробор надо лбом, те же ниспадающие вдоль щек волнистые пряди… та же тончайшая головная накидка… но черты другие!
– Боже!
Павел боролся с подступающими слезами и пропустил ее возглас мимо ушей.
Глория была рада этому. Иначе ей пришлось бы объяснять библиотекарю-нефтянику, что в момент смерти Алина и Обнаженная Джоконда слились в одно целое.
– Уф!..
– Вам плохо? – тут же подскочил Павел.
– Мне хорошо, – натянуто улыбнулась она. – Кому позировала ваша сестра?
– Позировала?
– Кто-то писал ее портрет. Кто?
– Не знаю… она мне не говорила.
Глория «видела» слегка размытый образ художника, но ни имени, ни фамилии назвать не могла.
– Муж должен знать.
– А… разве это имеет значение… сейчас? – робко осведомился Павел.
– Ты меня зачем сюда позвал?
– Чтобы установить виновных в гибели Алины.
– Чем я занимаюсь, по-твоему?
– Михаил понятия не имеет, что я… обратился к вам, – покраснел парень. – Я сделал это без его ведома. Мы не очень близко знакомы…
– Вернее, почти не знакомы.
– Угу, – смущенно кивнул Павел. – Не знаю, как он отнесется…
– К твоей инициативе?
– Угу, – опять кивнул он. – Михаил надеется на полицию. У него есть деньги, и он…
– Боюсь, в данном случае полиция бессильна, – перебила она.
– Я тоже так думаю, – горячо поддержал ее Павел. – Поэтому и попросил вас помочь. Скажите, почему Алина выехала на встречную? Она хорошо водила, была осторожна.
– Ей стало плохо. Внезапно потемнело в глазах… сердце зашлось…
– Из-за беременности?
Та же мысль мелькнула и у Глории, но ее тут же вытеснила другая.
– Какая разница? – пробормотала она.
– Вы правы, – согласился Павел. – Выходит, другие водители ни при чем?
– Они точно не сделали ничего такого, что привело бы к гибели Алины.
– Михаил хочет наказать хоть кого-нибудь. Я его понимаю.
– Я тоже.
Она прошлась по газону, стараясь не наступать на гвоздики. Обнаженная Джоконда, невидимая окружающим, сопровождала каждый ее шаг, ослепляла и подчиняла своей волшебной силе.
Павел, который не мог видеть того, что открылось Глории, тем не менее поддался пагубному влиянию этого места, ощутил дрожь в ногах и учащенное сердцебиение.
– Выходит, Алина сама виновата? – удрученно прошептал он, прижимая руку к груди.
– Что с тобой? Сердце?
– Д-да… прихватило.
Глория полезла в сумочку за валидолом. Как бывший врач, она захватила с собой лекарства, понимая, что они могут пригодиться.
– Не надо, – решительно отказался от таблетки парень. – Само пройдет.
– Тогда идем отсюда…
Глава 22
В тот же день кто-то проник в мастерскую Артынова. Постоял, озираясь по сторонам, и двинулся к мольберту. На деревянном станке покоилось полотно размером около метра в высоту, закрытое куском белой бумажной ткани.
– Это она, – прошептал визитер, приподнимая ткань, как жених трепетными пальцами приподнимает свадебную вуаль невесты. – Она!..
Дама с обнаженной грудью и соблазнительной улыбкой смотрела на него из-под выбритых бровей.
– Боже!.. – задохнулся он, пораженный. – Неужели… это Алина?
С портрета взирали на него холодные глаза красавицы, которая и не улыбалась вовсе, – это был взгляд змеи, направленный на свою жертву и осознающий ее бессилие перед тем, что должно свершиться.
– Али-и-ина… – отшатнулся визитер, но только на мгновение. – Л-лиза? Мона Лиза…
«У нее нет имени, – вдруг сообразил он. – Она хищница, подстерегающая дичь!»
Со смешанным чувством ужаса и восторга, неизвестный протянул руку и коснулся холста. Ничего не произошло. Молния не поразила его. Гром не грянул. Пальцы не обожгло. Разряд тока не пронзил его тело.
– Вот и хорошо, – лихорадочно забормотал он. – Вот и славно. Будь умницей, Алина… Иди ко мне!.. Я не причиню тебе вреда. Я – твой возлюбленный… твой раб…
Осторожно, но решительно визитер снял полотно с мольберта, завернул его в тот же кусок ткани, который прикрывал даму от чужих глаз, и собрался выносить из мастерской… как что-то скрипнуло, и в мансарде раздались тихие крадущиеся шаги.
Неизвестный похолодел, поставил свою ношу в угол, а сам скользнул к двери и затаился сбоку, прижавшись спиной к перегородке, отделяющей мастерскую от «холла».
Шаги смолкли. Нежданный гость по ту сторону тоже замер. Он прислушивался. Открытая дверь насторожила его.
– Кто здесь? – спросил он.
Из мастерской не доносилось ни звука. Похититель Джоконды затаил дыхание и наклонился за ломиком, которым он взламывал замок.
– Артынов? Это вы? – спросил гость, осторожно приближаясь.
Похититель издал жалобный стон.
– Что с вами? – донеслось из «холла».
Стон повторился.
Гость приглушенно выругался и сунулся в дверной проем. Похититель ударил его ломиком по затылку. Тело рухнуло ничком, вытянувшись во весь рост, головой в мастерскую.
Злоумышленник склонился над ним, удивленно присвистнул, схватил картину и проворно выбежал вон…
– Рома… Рома… – послышалось где-то далеко, в тумане. – Рома… очнись… Господи!.. Кто же тебя так?.. Рома!..
Лавров медленно приходил в себя. Голова раскалывалась, тело, налитое свинцом, не слушалось. Он медленно разлепил веки. Над ним маячило бледное лицо в венчике огненных кудряшек. На ангела не похоже. На демона не тянет.
– Слава богу!.. – запричитал рыжий человечек, взмахивая растянутыми рукавами свитера. – Я уж думал, ты того… «Скорую» вызвать?
Лавров качнул головой и чуть не вскрикнул от боли. В глаза ударил сноп искр, затошнило.
– По… помоги…
Рыжий клоун суетился, неуклюже пытаясь приподнять лежащего.
– Больно… – простонал тот.
– У тебя кровь! – испуганно сообщил рыжий. – Надо врача!
– Не надо…
– Как ты здесь оказался?
У Лаврова наконец прояснилось в уме. Он вспомнил, что пришел в мастерскую взглянуть на портрет Алины. Тайком от всех, даже от Рафика. Его обуревало непреодолимое любопытство. Дверь в мансарду была взломана. Он вошел и увидел, что мастерская Артынова не заперта. Окликнул художника, в ответ раздался стон. Он сунулся поглядеть… и провалился в черноту.