– Перед последним сеансом Ложниковой. Мне было любопытно, как Артынов «вызывает» смерть.
– По… почему ты мне не сказал?
– Видишь ли, это незаконное наблюдение. Не хотел тебя втягивать в неприятности, – соврал Лавров. – Я приехал рано утром, открыл дверь отмычкой и спрятал камеру среди хлама на стеллаже. Я такими на работе пользуюсь. Эта штуковина реагирует на движение, включается автоматически. Вот она и засняла все, что происходило тем вечером в мастерской.
– И ты молчал?! – возмутился Рафик.
– Ради тебя же, старик. Когда мы с тобой уничтожали свои следы, я незаметно забрал камеру.
На том конце связи повисло молчание. Художник осмысливал услышанное. Вероятно, его обидела скрытность школьного друга.
– Я рассудил, что тебе так будет спокойнее, – оправдывался Роман. – Не знаешь и не бредишь. По закону это укрывательство.
– У… укрывательство?
– И сообщничество, – добавил начальник охраны. – А так вся ответственность ложится на меня. Ты ни при чем, старик.
Рафик то ли сердито, то ли обиженно сопел. А может, он испугался. Все зависит от того, есть ли ему чего бояться.
– Выходит… тебе известно, кто…
– Тсс-сс-с! – прервал его бывший опер. – Не по телефону, дружище.
– Ну… ты даешь… – оторопело выдохнул Рафик.
– Я же обещал разобраться.
– Да, но…
– Завтра в семь вечера жду тебя по адресу…
Рафик не знал, где на самом деле проживает школьный товарищ, и решил, что Лавров приглашает его к себе домой. Тот не стал этого отрицать.
Он обосновался в съемной квартире на двое суток. Если убийца не придет покончить с ним и забрать «запись», то оставаться тут дольше не имеет смысла. Значит, злодей почуял ловушку.
Собрать до завтра сто тысяч долларов для Светланы нереально. Метелкин и Кольцов могли бы поднатужиться, но зачем платить, когда проще избавиться от опасного свидетеля навсегда. Рафику он о деньгах вообще не заикался. Достаточно, что тот знает про компромат. Окажись он убийцей, непременно попытается прикончить бывшего друга.
– Ты уже видел запись? – возбужденно спросил художник.
– Пока нет, – схитрил Лавров. – Камера не новая, карта памяти чего-то заглючила. Но это поправимо. Я поколдую над ней до завтра, глядишь, и запустится. Вместе посмотрим.
– Ага…
– Никому ни слова! – строго напомнил он. – Извини, старик, больше не могу говорить. До встречи.
– Ага…
Лавров представил ошарашенную физиономию художника и прыснул со смеху. Глупо подозревать Рафика, ей-богу. Какой из него убийца? Тем более Паяц? И зачем бы ему привлекать к расследованию бывшего опера? Действовал бы себе втихую.
«Но ведь именно ты помог ему замести следы, – возразил внутренний голос. – Ты с твоим опытом работы принял все меры, чтобы убийца избежал разоблачения».
– Если так и случится, это будет на моей совести, – заключил Лавров.
Он остро пожалел, что у него нет никаких реальных доказательств. И карта памяти из вымышленной видеокамеры – всего лишь блеф…
Глава 39
Метелкин с самого утра рвал и метал. Он накричал на жену, чего за ним давно не наблюдалось, порезался во время бритья и отказался от завтрака.
– Что с тобой? – забеспокоилась Эмилия.
– У меня проблемы.
– В бизнесе?
– На меня со всех сторон наезжают, – взорвался Метелкин. – Продажи упали, а надо возвращать кредит. Приятель требует срочно вернуть долг, хотя мы договорились о рассрочке на два года. Где я возьму столько денег?
– Не нервничай, – успокаивала его жена. – Как-то выкрутимся. Продадим что-нибудь.
– Тебе легко говорить! У тебя на уме только диета, салоны и шопинг! Все дела на мне! А я не железный, между прочим.
– Отдохни, развейся. Сегодня выходной. Хочешь, сходим куда-нибудь.
– У меня нет выходных, – рассвирепел Метелкин. – Я постоянно на взводе. Мне угрожают.
– Угрожают? Кто? Ты заявил в прокуратуру?
– Дура! Мне что, жить надоело?
Жена сжала губы и улыбнулась.
– Тебе весело? Давай посмеемся вместе! – гаркнул он. – Еще идиот какой-то с утра свалился на мою голову.
– Какой идиот? – похолодела Эмилия.
– Видать, номером ошибся, придурок…
– Что он говорил, Валера?
– Я не понял спросонья, – буркнул Метелкин, натягивая брюки.
– Ты куда? Сегодня же суббота…
– Ни одной выглаженной рубашки! – заорал он, срывая с вешалки сорочку. – Чем ты занимаешься целыми днями? Лясы точишь с подружками?
– У меня нет подружек… – прошептала Эмилия ему в спину.
Валерий заводился с полуоборота и быстро остывал. Уже в прихожей, одетый с иголочки и благоухающий туалетной водой, он выглядел собранным и сосредоточенным.
– Пока, – пробормотал он, коснувшись щеки жены сухими губами. – К обеду не жди…
Тем же субботним утром Михаил Кольцов собирался выезжать из загородного дома в Москву. Его жизнь превратилась в кромешный ад, а звонок журналиста окончательно выбил его из колеи.
«Я тут с ума сойду, – решил спортсмен и немедленно отправился во двор заводить «хонду». – Лучше где-нибудь на проселке застрять, чем здесь чокнуться».
Его мутило, в голову лезли всякие ужасы. Вот он делает петлю и вешается на крюке для люстры. Вот он напивается до чертиков и вскрывает себе вены… вот за ним приезжает «скорая» и увозит в психиатрическую клинику…
А вот его находят бездыханным в собственной постели, с синим лицом, с красной полосой на шее. Это Алина с такой страстью обнимала его, что задушила. Не руками, нет. У нее не хватило бы сил. Своим змеиным телом обвила она его горло и начала сжимать все крепче и крепче…
– Черт! – выругался хоккеист и суеверно сплюнул, стряхивая наваждение. – Проклятый Артынов. Что он сделал с ней?
Обнаженная Джоконда и покойная жена казались ему одним целым, сотворенным дьявольской кистью художника. Как ему избавиться от преследующих его кошмаров? Как успокоиться и продолжать жить?
– Может, взять и разом оборвать свои мучения? – прошептал он, вспоминая свой прощальный визит в кладовую, где висела картина. – Лучше умереть, чем свихнуться. А я, похоже, близок к помешательству.
Разве бывает, чтобы изображение покидало холст и возвращалось, когда ему вздумается? Но Джоконда-Алина вела себя именно таким образом. Распахнув дверь кладовой, Михаил включил свет и уткнулся в пустую раму. Вернее, на полотне остался скалистый пейзаж и парапет балкона, на котором сидела женщина. Словно та встала и удалилась.
Напрасно овдовевший супруг крутил головой, протирал глаза и щипал себя за ляжку. Дама с картины исчезла. Он взвыл и кинулся прочь.
«Алина-а-аа-а-ааа! – кричал он. – Алина-аа-ааааа! Где ты? Отзови-и-иии-ись!»
В пустом доме отзывалось только эхо, гуляющее по этажам. Несколько раз Кольцову казалось, что он видит боковым зрением то ли тень женщины, то ли скользящий по полу змеиный хвост. От ужаса у него перехватывало дыхание и подкашивались ноги.
Уже выезжая со двора, он сообразил, что одет по-домашнему в старый спортивный костюм. Хорошо, хоть тапочки машинально сменил на кроссовки.
Первые десять километров Михаил проехал на автопилоте, ничего не видя перед собой. В ушах звучали слова журналиста об убийстве Артынова.
– Бред какой-то…
Постепенно им овладевало лихорадочное беспокойство. Может, бредит как раз не журналист, а он, Кольцов? Что, если Алина заставила его убить художника? И он в приступе безумия сделал это?
– Почему я ничего не помню? – прошептал он.
– Потому, что это слишком страшно, – улыбнулась Алина. Она сидела рядом, заложив ногу на ногу, и сочувственно смотрела на него. – Бедный ты мой!
Она была без одежды, а ее светлые волосы, расчесанные на прямой пробор, покрывала прозрачная накидка.
– Ты простудишься!.. – испугался Михаил.
Сигнал встречного грузовика вырвал его из сумеречных грез. Он едва успел крутануть руль и резко свернуть вправо. «Хонду» занесло. Грузовик чудом проскочил, не задев ее.
Спортсмен с трудом выправил машину и перевел дух. Он мог попасть в аварию и погубить жену!
– Алина?
На переднем сиденье никого не было…
Глава 40
Это субботнее утро Светлана Артынова проводила дома.
Она ходила из угла в угол и боролась с тяжелыми мыслями и головной болью. Звонок сыщика-журналиста лишил ее покоя. Кто он на самом деле, этот красивый брюнет с вкрадчивым голосом? Частный детектив, не гнушающийся любым заработком? Или корреспондент, который охотится за сенсациями? Он рассчитывал раскрыть тайны художника, а записал убийство. И теперь хочет заработать на этом.
– Вполне вероятно, – кивала Светлана, меряя шагами комнату. – Вполне. Зачем ему лгать?
Это было жилище без определенного стиля, с мебелью в виде разноцветных кубов, круглыми светильниками и горами атласных подушек и подушечек. Необычный «кубический» интерьер дополняли плетеные вазы и корзины для всякой всячины.
– Ему нужны деньги, – бормотала хозяйка. – А у меня их нет.
Она порывалась позвонить кому-нибудь, кто дал бы ей дельный совет, потом качала головой и продолжала вышагивать между зелеными, красными и желтыми кубами.
– Я не соберу такой суммы, – твердила Светлана. – Взаймы никто не даст. А без денег я не получу запись.
Она пришла к выводу, что ждать до завтра нет смысла. Необходимо сегодня же встретиться с обладателем записи.
Светлана обдумала всевозможные варианты развития событий. Перебрала в уме аргументы «за» и «против». Прикидывала, размышляла. Оплакивала свою несчастливую судьбу. Злилась. Горевала. Тешила себя воспоминаниями.
Любила ли она Артынова? Сначала любила, потом возненавидела. Не могла простить ему пренебрежения, упреков и равнодушия. Он женился на ней, чтобы обустроить свой быт и получать регулярный секс. Есть ли что-то более оскорбительное для женщины?
– Он никогда не любил меня, – твердила Светлана, наматывая круги по комнате. – Сначала он мстил Эми, потом забавлялся ее ревностью, потом обвинял меня в своих неудачах. Он заслужил свою смерть.