, добывать или не добывать свободу черному народу.
Целую ночь продолжались гневные, возбужденные споры. Люди говорили друг другу самые злые, самые обидные слова, вспоминали прошлое, разбирали все поступки капитана. За него были двое: Кэги и Хэзлет. Все остальные против. Хэзлет, багровый от ярости и огорчения, видел, что дело вот-вот провалится, что если постановят провести голосование, то явное большинство будет против капитана и против его похода.
Так это и случилось. Проголосовали: «Кто за то, чтобы идти на Харперс-Ферри, выполнять этот безумный план?»
— Я против.
— И я!
— И я!
И все же семь человек захотели остаться верными Джону Брауну и проголосовали за него. Но большинство — двенадцать голосов — решали дело: они не хотели идти на верную смерть, они отказались следовать за капитаном.
Тяжелая тишина наступила в кухне Кеннеди-Фарм. Все было решено, замолкли все споры. Старика не было: условились сообщить ему результат голосования утром. Брауновцы не смотрели друг на друга, у всех было тяжелое настроение: как будто все они только что предали лучшего друга.
Внезапно Кэги вскочил с табурета, оглядел товарищей:
— Что же вы теперь намерены делать? За кем вы пойдете? Что станете делать со своими жизнями?!
Его маленькое худое лицо пылало. И этот жар его словно передался другим, тем, которые только что голосовали против. Встал Стевенс. Только что он был самым непримиримым, самым яростным из тех, кто не хотел следовать за капитаном. Но сейчас он заговорил, и во всех этих юношах начал совершаться какой-то быстрый, почти молниеносный перелом. Стевенс говорил о Джоне Брауне, о его жизни. Вот он не думает даже о том, что подвергает опасности эту жизнь. Хватит ли у них, у ребят, такой же решимости, хватит ли у них отваги идти вот так же, до конца, ради большого дела?!
И еще один из юношей выступил, и еще… В окна смотрел серый рассвет, когда они снова проголосовали. Теперь не раздалось ни одного голоса против капитана.
— Напиши ему письмо.
— Да, да, напишем, что мы ему доверяем, что мы готовы идти за ним…
И вот уже Кэги сидит за вымытым Мартой деревянным столом и пишет письмо Джону Брауну. «Дорогой сэр, — так начинается это письмо. — Мы единогласно решили подчиниться вашим приказаниям…»
Утром письмо было вручено Джону Брауну. Лицо капитана, осунувшееся за ночь, разгладилось. Словно для того, чтобы отмести последние препятствия, из Чеймберсберга приехал бледный, невзрачный юноша, почти мальчик. Юноша сказал, что его зовут Мэриэм, что он аболиционист и решил отдать себя и свои деньги в распоряжение капитана Джона Брауна.
Он привез с собой шестьсот долларов золотом и брался, в случае необходимости, достать еще денег.
Капитан созвал всех своих бойцов. Он велел Стевенсу прочитать вслух «Временную конституцию Соединенных Штатов». В сосредоточенном молчании слушали брауновцы полные значения слова о равенстве людей всех цветов кожи и о полной отмене рабства. Подняв правые руки, они торжественно присягнули этому символу новой революции.
28. Солдаты свободы
К ночи пошел дождь. Мелкая водяная пыль поднялась в воздухе. Горы были закрыты пеленой тумана. Ветер трепал на деревьях последние мокрые листья.
Потомак вздулся, острые, бестолковые волны ходили по реке. Привязанная у берега лодка беспрестанно кланялась воде.
Император насилу вывел из конюшни пару мулов: животные упирались, им не хотелось выходить из теплого стойла. Ноги их сейчас же начали разъезжаться в жидкой размазне, покрывавшей дорогу.
По двору фермы скользили, качаясь в невидимых руках, фонари. Это люди Брауна готовились в поход. В плетеный возок под брезент складывались мотыги, ломы, пики Блейра, большие лопаты, связки железных прутьев. Ружей и револьверов было не так много, и до взятия арсенала приходилось дорожить всем, что могло служить оружием. Люди работали быстро и молча, не обращая внимания на дождь. Капитан торопил их: надо было попасть в город до рассвета. Браун накинул плащ, и теперь из-под капюшона виднелись только его глаза, холодные и решительные. Подозвав к себе Оуэна, он отдавал ему последние распоряжения. Оуэн с двумя товарищами — Мэриэмом и Барклеем Коппок — оставался на ферме. При первых слухах о взятии города сюда должны явиться негры. Их надо будет вооружить оставленными специально для этого винтовками, составить из них отряд и повести к Ферри. Все это должен был сделать Оуэн.
— Пчелы роями слетятся сюда, — сказал ему отец, и Оуэн понял, что под «пчелами» следует понимать невольников.
Кэги доложил, что все готово. Энни с фонарем в руках стояла у порога и смотрела на отца. Ветер раздувал ее светлые волосы, дождь мочил лицо она не замечала. Отец поцеловал ее в мокрую щеку.
— Ты собралась?
Энни молча кивнула. Сейчас же вслед за уходом людей она и Марта отправлялись в Чеймберсберг, а оттуда с первым же поездом — домой, в Северную Эльбу. Так приказал Браун, и не в обычаях семьи было возражать.
— Передашь матери, что все идет хорошо, — сказал, обнимая ее в последний раз, Браун.
В последний раз промелькнули перед Энни вздрагивающая белая борода и лицо, освещенное внутренним огнем. Долго еще стояла девушка у порога, тщетно вглядываясь в темноту и ловя звук удалявшихся шагов.
От Кеннеди-Фарм до Харперс-Ферри считалось пять миль.
Капитана Брауна, как самого старшего, усадили в возок. Рядом с ним, под брезентом, дребезжало при каждом толчке разнообразное оружие, собранное бойцами. Дождь не прекращался. Мулы поминутно оступались: ноги их то скользили по мокрым камням, то вязли в грязи. Император вел их на поводу. Слева от дороги подымались Мэрилендские горы, поросшие у подножия колючей ежевикой и шиповником. Кусты цеплялись за платья путников, как будто хотели удержать их от дальнейшего пути. Справа глухо бурлил Потомак.
Оливер попробовал было какой-то шуткой разрядить напряжение, но его никто не поддержал. Люди молча шлепали по лужам. Перед глазами Оливера покачивалась на возке прямая спина отца. Так, в молчании, маленькая группа добралась до поворота дороги. Отсюда был виден мост через Потомак и на другом берегу крыши Харперс-Ферри. Городок спал, утопая во тьме, только где-то на берегу, верно у станции, вспыхивал и потухал огонек.
Джон Браун слез с возка.
— Солдаты свободы, — сказал он торжественно, — мы идем сражаться за самое честное и правое дело, которое только существует на земле. Быть может, за это дело нам придется отдать нашу жизнь. Я не хочу никого неволить. Кто колеблется, может уйти. Время еще не потеряно.
Он обвел глазами людей. Никто не пошевелился.
— Хорошо, — сказал он просто, — тогда займите ваши места, друзья. И да поможет нам справедливость.
Он приказал вынуть ружья. Из-под плащей показались дула винтовок. Люди пристегнули патронташи. Кук и Лири перерезали в нескольких местах телеграфные провода. Люди даже не нуждались в команде, все делалось быстро и бесшумно, каждый знал свое место и обязанности.
В тени моста с трудом можно было различить фигуру часового, медленно прогуливавшегося взад и вперед. Кэги и Стевенс одновременно очутились возле него.
— Ни с места! Вы арестованы! — Они поднесли фонарь к самому его лицу.
Молодой парень в форменной каскетке растерянно глядел на обступивших его людей. Он неуверенно улыбнулся:
— Джентльмены, конечно, шутят…
Ружейные дула убедили его, что здесь дело не шуточное, но он все еще никак не мог прийти в себя. Среди подошедших он узнал Кука, сторожа при шлюзе, и старого джентльмена, по имени Смит.
— Захватите его, — сказал тот, которого он считал Смитом, — а то он подымет весь город. Оливер Браун, Вил Томсон, Ньюби, вы останетесь здесь и будете охранять мост. Без моего приказа никого не пропускать.
— Слушаю, капитан. — Томсон выступил из темноты. — Будет сделано, капитан.
Отряд быстро перешел через мост, миновал железнодорожную станцию и вошел в город. Узкая улица вела к арсеналу. Вот бар, вот железнодорожная гостиница. В окнах — ни огонька. И поздно, да и никто не ждет этих пришельцев в серых плащах. Последние революционные бои были в Харперс-Ферри в 1776 году. С тех пор ничто не нарушало мирного течения жизни в этом городке, уютно прикорнувшем под мышкой у гор. Здесь не бывало никаких происшествий, никаких из ряда вон выходящих событий.
И вот в дождливой ночи идет отряд из восемнадцати отчаянных голов, отряд, которому суждено возмутить покой не только Харперс-Ферри, но и всего Юга, всей огромной страны.
Все ближе, ближе арсенал. Теперь погасли огоньки даже у Боливарских гор — это Тид перерезал провода. Арсенал черной громадой встал на берегу. В этом арсенале достаточно оружия, чтобы снабдить целую восставшую армию. Сейчас арсенал будет в их руках.
Часовой арсенала услыхал стук колес и вышел из караулки посмотреть, кто едет так поздно.
Уж не вздумал ли начальник проверять посты? Но сквозь «глазок», проделанный в двери, он увидел совершенно неизвестных ему людей в плащах. В следующий момент несколько человек вошло в караулку.
— Открывай ворота!
Часовой вспомнил устав: за выдачу ключа — военный суд. Кто-то схватил его за шиворот, кто-то направил на него винтовку.
— Бросьте, ребята, — сказал молодой голос, — у нас нет времени возиться с ключами. Справимся и так.
Высокий юноша в охотничьей куртке вытащил из повозки лом. Нескольких минут было достаточно, чтобы вывернуть цепь и сбить замок. Ворота арсенала распахнулись, и незнакомцы быстро вкатили во двор свою повозку. Зажгли фонари и факелы. «Я был напуган до смерти, увидав столько вооруженных людей, — рассказывал впоследствии часовой арсенала. — Они сказали мне, чтобы я вел себя спокойно и не шумел, иначе они отправят меня к моему покойному дедушке».
Капитан между тем отдавал тихим голосом распоряжения. Сам он с несколькими людьми останется в арсенале. Кук и Стевенс должны теперь же отправиться за наиболее крупными рабовладельцами. Предпочтительнее джентри — местная аристократия: Олстэд, Льюис Вашингтон, внучатный племянник первого президента, и другие. Заложники пригодятся, когда дело дойдет до выработки условий.