Мы прошли по газону – травинки иголками впились в мои голые стопы, не сгибаясь под моим весом. Мы приблизились к входной двери, и поначалу я подумал, что она закрыта, но потом понял, что её в любом случае не сдвинуть с места.
И тем не менее, в следующее мгновение мы оказались внутри, вновь просто переместившись туда, как во сне. Мы стояли в сыром подвале, заставленном металлическими стеллажами с коробками моющих средств, туалетной бумаги и бумажных полотенец. Человек в чёрном повёл меня в дальний конец подвала, к ржавой металлической двери с облупившейся краской по краям. Казалось, эту дверь не открывали уже много лет. Проход к ней был завален коробками.
В одно мгновение мы переместились за эту дверь, в тёмную комнату, освещённую лишь столбом лунного света, проникавшего через небольшое окно слева. Голые кирпичные стены, покрытые въевшейся грязью и паутиной. Справа стоял массивный агрегат: очевидно, мы оказались в старой котельной, которую закрыли, когда современные печи пришли на смену этому ржавеющему бегемоту – возможно, ещё до того, как я пошёл сюда учиться.
Мы обогнули старый котёл – махина напоминала огромную бронированную бочку, опрокинутую на бок. И там, на полу, лежал Фрэнки Бёрджесс.
Я понял, что это Фрэнки, только по отпиленной голове и остаткам формы. Вряд ли в городе найдётся ещё один обезглавленный человек, одетый так же.
Однако теперь его тело раздулось уже втрое больше обычного. Брюки и окровавленная рубашка разошлись по швам – уцелевшие нити, готовые вот-вот разорваться, глубоко въелись в распухшую плоть. Если Фрэнки кого-то вынашивал, то сейчас он должен был весить под четыреста фунтов – так пузо не раздувается ни при каком ожирении.
Я повернулся к человеку в чёрном – спросить, зачем он мне это показал, кто он и на кого работает.
Я снова лежал в кровати. Я отбросил одеяло и вскочил на ноги. Эми пошевелилась и что-то пробормотала во сне. Я вышел из комнаты и обошёл дом.
Никого.
Я зашёл в ванную, сполоснул лицо.
Я поднял голову, и на мгновение, прежде чем проморгался и от воды в глазах, уловил за спиной движение. Наверное, проснулась Эми. Но когда я вернулся в спальню, она всё ещё спала. Молли?
Я обернулся, и действительно: она стояла в гостиной, в нескольких футах от меня, и нюхала воздух. Я вздохнул с облегчением.
Только сейчас я заметил предмет, лежавший на кофейном столике: около двух футов длиной, на одном конце – пластиковый приклад, как у ружья, на другом – система тросиков и шкивов. Сверху покоилась короткая стрела с острым как бритва наконечником. Арбалет.
Я вдруг представил, как эта идиотская штуковина пронзает почтальона, когда кто-то ненароком задевает стол, вставая с дивана. Я уже протянул руку, чтобы снять стрелу, но меня прервал едва слышный звонок мобильника.
Мои штаны до сих пор валялись на кухне на полу. Я направился туда, залез в карман и вытащил телефон.
– Алло?
– Это Дэвид Вонг?
В голосе чувствовалось раздражение.
– Э… Может быть. Кто это?
– Это детектив Вэнс Фальконер. Признавайтесь, кто из вас, долбоёбов, стащил голову?
– Прошу прощения?
– Голову Фрэнки Бёрджесса. Из морга. Она пропала.
– Я спал…
В самом деле?
– Ты дома?
– Да.
– За тобой едет машина. Выйдешь из дома – объявлю в розыск.
Я начал было оправдываться, но понял, что говорю в пустоту.
Солнце вот-вот собиралось взойти, тени в доме понемногу отступали. Я вернулся в спальню и достал чистую одежду. Оделся, почистил зубы, поцеловал Эми в лоб. Я оставил ей записку на зеркале в ванной: написал, что мне нужно зайти в полицейский участок, и я скоро вернусь, если меня только не засадят в тюрьму.
Я ждал на крыльце, и минут через десять подъехала полицейская машина. Полицейский – толстяк, которого я, кажется, видел вчера в больнице, посадил меня на заднее сиденье, но не стал надевать на меня наручники и вообще как-то меня ограничивать.
Мы проехали мимо школы, и в голове снова пронёсся тот сон. Я спросил у копа:
– А труп Фрэнки в итоге нашли?
Он не ответил. Вряд ли копы обязаны отвечать на вопросы с заднего сиденья.
Мы приехали в участок – унылое место, провонявшее антисептиками и подгоревшим кофе. Коп отвёл меня в небольшое помещение со столом и зеркалом, которое, как я знал, служило комнатой для допросов. Я уже бывал здесь.
В углу комнаты стоял телевизор на тумбе с колёсиками. К телевизору был подключен видеомагнитофон.
Я просидел там полчаса, прежде чем вломился Фальконер. Он закрыл дверь, глянул в угол, где находилась камера слежения, и выдернул из розетки идущий от неё коаксиальный кабель. Интересно.
Он смерил меня взглядом, скрестил руки на груди, прошёлся по комнате. Наконец он спросил:
– Кто ты?
Я не ответил.
– Я попросил медэксперта осмотреть голову. И знаешь, что он обнаружил? Кто-то сожрал его язык.
– Ну, наверное, жук…
– НЕ БЫЛО ТАМ НИКАКИХ ЕБАНЫХ ЖУКОВ!
Как громко.
– Хорошо.
– Я специально проверил голову, пока она валялась в твоём сраном дворе. Во рту ничего не было.
– Хорошо.
– Но ты думаешь, что было.
– Боюсь, если скажу «да», ты меня ударишь.
– Я так и так могу тебя ударить.
– Я тоже проверил голову, детектив. Жук был там. И если язык исчез, это даже логично: такие паразиты есть у рыб. Они заползают в рот, съедают язык и прилепляются ко рту. Когда рыба ест, она кормит паразита…
– Стоп, стоп, стоп. Хочешь сказать, жук был во рту, когда я его осматривал?
– Я думаю, он до сих пор там.
– И как это возможно?
– Ты правда хочешь знать моё мнение?
Пауза.
– Да.
– Хорошо. Понимаешь, той ночью, когда ко мне пришёл Фрэнки, тварь была на виду. Жук ползал по комнате, но Фрэнки его не видел. Хотя тот был прямо у него перед глазами.
– Допустим.
– В общем-то, всё. Ну, то есть, мы же не можем видеть всего, да? Если хочешь проверить, заболел ли ты гриппом, ты не можешь просто разрезать себе палец, выдавить кровь и увидеть, как в ней плавают вирусы. Они слишком маленькие. Но, вирусы реальны, это часть физического мира, которую ты не видишь. Согласен? Так уж вышло, что твои глаза не воспринимают предметы меньше определённого размера. И такова бо́льшая часть мира вокруг нас. Ты не видишь воздух, которым дышишь; ты не видишь радиоволны, летающие в воздухе; ты не видишь гравитацию, удерживающую тебя на земле; ты не видишь тепло, или мысли в моей голове, или события, которые произойдут через пять секунд. Почти всё, что есть в природе, для тебя невидимо. И эти существа – ещё одно явление в этом ряду. Почему, блин, так сложно это понять? Почему людям так тяжело поверить в невидимое, когда почти всё вокруг них почти всегда невидимо?
– Но ты, конечно же, можешь их видеть.
– Да.
– Почему?
– Не знаю. Просто могу.
– Вот сейчас ты соврал.
– Ох срать. Да как ты это делаешь?!
– Это спасает жизни. Так как думаешь, почему ты видишь эту хрень?
– Наверное, в определённые моменты все люди способны видеть тот, другой мир. Не всё время; но, думаю, это возможно через концентрацию и тренировки. Мне кажется, человеческий вид утратил эту способность. И это не случайность. Эти существа – скрытые, живущие в тени – им выгодно, чтобы их не видели. Я думаю, ключ к пониманию мира лежит в принятии факта, что сверхъестественные силы не ослабли, когда мы перестали в них верить. Они окрепли. Есть люди, которые в это верят, но в основном их поверия – это полная хрень, догмы и разводы от жуликов и продажных телепроповедников.
Фальконер протёр глаза. Было видно, как он устал.
Я продолжил:
– Это и есть Пятая Стена. Слышал же термин «четвёртая стена»? Когда актёр разговаривает с экраном, как Феррис Бьюллер? Когда смотришь кино, видишь только три стены, а четвёртая – это экран, зрители. Люди в фильме не знают, что на них смотрят, но когда кто-нибудь вдруг обращается к аудитории, говорят, что он ломает четвёртую стену. Ну а ту хрень Джон называет пятой стеной. Это уровень реальности над и под нами. Большинство людей его не воспринимает.
– Но вы, вы-то из числа особенных, да? Как те ребята в смирительных рубашках, которые думают, что весь мир – это иллюминатский заговор, и только они такие умные, чтобы его заметить.
– Нет. Все эти способности, вроде восприятия других измерений – были попытки их восстановить. Они провели эксперимент на нескольких людях, и почти все они погибли.
– Кто «они»? Правительство? Они тоже умеют читать мысли? Предлагаешь мне надеть для защиты от них шапочку из фольги?
– Нет, они не отсюда. Это кто-то на той стороне.
– Я смотрю, ты всё продумал, да?
– Это ты скажи мне, детектив. Я лгу?
– Ты́ взял голову?
– Было бы неплохо знать контекст.
– Голова Фрэнки Бёрджесса пропала. Я говорил тебе по телефону: она была в морге в запертой комнате. Теперь её нет.
– Оу. Я думал, это была метафора. Я не брал её.
– Но кто-то же взял.
– В здании был замечен здоровенный монстр из индеек?
– Чего?
– Ну, знаешь, как на птицефабрике.
– Я видел совсем не это.
– Значит, ты видишь то, что хочешь увидеть. В морге есть камеры слежения?
– Есть. Я просмотрел записи. Ясно одно: похититель был не один. Никто из них не попал в кадр, но мы видели, как они перекидываются головой. Как баскетбольным мячом. Вероятно, один ждал в дверях, а второй пробрался в хранилище. Они бросали друг другу голову, чтобы не попасть под камеры.
– И им удалось уйти, и ни одна камера их не записала? Как?
– Мы прорабатываем варианты.
Я посмотрел на Фальконера, затем на видеомагнитофон. Ни с того ни с сего он щёлкнул.
– Хочешь, чтобы я посмотрел записи с камер?
Он не ответил.
– Хочешь, чтобы я посмотрел, нет ли там чего-то, что вижу я, но не видишь ты?
– Я этого не говорил.
– Но у тебя есть запись, да? Готов поспорить, она уже в магнитофоне. Ладно тебе, зачем же ещё тащить меня сюда?