Джон вышел из гостиной. Эми предложила проводить дальнейшие махинации на кухне, чтобы она могла воспользоваться ванной. Её рука, лицо, волосы и футболка были в крови Молли.
Она была очень напугана, но всё же не настолько, насколько испугался бы я на её месте. Но опять же, Эми Салливан прошла через многие ужасы жизни, начиная с автокатастрофы, забравшей её родителей и руку, и заканчивая смертью брата несколько лет назад. Но она всё равно находила силы просыпаться каждое утро и с готовностью идти навстречу новому дню – раз за разом, и почти всегда с улыбкой на лице. Такова была Эми. Она весила всего сто пять фунтов, забавно фыркала, когда смеялась, и смотрела Мулен Руж шестьдесят пять раз – но внутри она была твёрдой, как железо.
Мы вышли из ванной и встретили Джона – но не с пузырьком спирта, а с картиной в деревянной рамке. Это было чёрно-лиловое изображение Иисуса, которое он снял со стены второй спальни. Это говнохудожество было единственным вкладом Эми в обустройство дома.
– Вот, – сказал Джон и принялся тереть картину о палец Фальконера. – Это Иисус.
– Хорошо, хорошо, – ответил Фальконер, уже теряя терпение. – Отойди. Для такого пока ещё рано. Лучше расскажи, что делает эта чёрная хрень.
– Скажу так, – ответил я, – До тех пор, пока эта фигня не попала в нас с Джоном, мы были абсолютно нормальными людьми.
Фальконер просверлил меня взглядом – видимо, снова включил свой внутренний детектор. Он следил за моими глазами.
Вошла Эми – она переоделась в джинсы и свою любимую рубашку на пуговицах. Я обнял её за талию. Джон вышел в ванную, и вскоре послышался звук набираемой воды.
Я заглянул к нему.
– Ты что делаешь?
– Это для головы. Хочу утопить жукотварь, чтобы не покусала кого-то ещё.
– Откуда ты знаешь, что она не может дышать под водой?
– Вот сейчас и узнаем. Если вода не поможет, используем огонь.
Джон вышел. Фальконер продолжил:
– Нет, подожди. Вот как всё будет. Я возьму голову и отнесу знающим людям, пусть посмотрят. Мы исследуем её под микроскопом, в инфрасвете, ультразвуке, да хоть под сраным радаром, не важно. И увидим, что там в глотке у Фрэнки.
– Да пожалуйста, – ответил Джон из спальни. – Но только после того, как я её утоплю.
Джон подошёл к дверному проёму, держа в руках голову. Фальконер повернулся к нему, глянул вниз и застыл.
– С-с-срань господня! – он смотрел округлившимися глазами.
– Теперь видишь, да? – спросил я.
Он не ответил. Да и не нужно было.
Джон подошёл к Фальконеру, взял его за плечо и затолкал в ванную. Фальконер провёл рукой по волосам; его взгляд застыл.
Я продолжил:
– По-моему, за этим они и пришли – чтобы кусать людей. Они кусают и заражают нас, а потом – БАЦ! – и ты в их мире. Я видел, как люди пускали себе пулю в висок или выдавливали глаза, иногда и то и другое, – всё после того, как эта дрянь попадала им в кровь. Кто знает – может, ты уже заражён и стал одним из них. Но те, кто выжил – они начинают видеть. Вот чем, по-моему, занимаются эти твари. Распространяют знание, так сказать.
Воды в ванной набралось уже на шесть дюймов. Джон опустил туда голову – жукотварь во рту сразу же заметалась из стороны в сторону, жвалы замелькали между зубов Фрэнки. Подошла Эми, обхватив себе плечи, будто замёрзла. Я снова обнял её, и мы стояли возле ванной и наблюдали. Тварь перестала метаться. Вода успокоилась.
Эми заплакала и проговорила:
– Я хочу похоронить Молли.
– Похороним.
– Да, остальное – потом. Она этого заслуживает. Она была хорошей собакой.
– Знаю. Обязательно похороним.
Сзади подошёл Фальконер.
– Так что, вас с Джоном покусали? Так? Вас покусали, и с этого всё началось?
– Нет, – ответил я. – Джон познакомился с одним парнем, у которого была эта чёрная дрянь, он хранил её в небольших пузырьках. Толкал, как наркотик. Мы приняли его – и начали видеть, и видим до сих пор.
– Эми тоже видит, теперь, – сказал Джон. – Она никогда не принимала эту дрянь, но, эм, – он замолчал и бросил на меня неловкий взгляд. – Наверное, ей передалось от Дэйва.
Эми закатила глаза.
– Парень, который толкал эту дрянь, где он её взял?
– Без понятия.
– А где он сейчас?
– Мёртв. Взорвался.
Я повернулся к Фальконеру:
– Добро пожаловать в клуб.
Он поднял руку.
– Ладно. Тварь у него во рту – да, признаю, что она есть. Признаю, потому что вижу и чувствую её на ощупь. И не надо лыбиться, дескать, я дурак и не поверил вашим россказням раньше; и не ждите, что я начну верить вам на слово впредь. Я признаю, что этот жук – животное из нашей вселенной, пока ещё не описанное наукой; и это только на основании моих собственных наблюдений, не более того. И да, допустим, он умеет как-то быть невидимым и влиять на поведение человека. Об этом мне говорят наблюдения за Фрэнки. На данный момент я располагаю такой информацией и могу сделать из неё такие выводы. Больше я ничего не знаю, и всему, что вы говорите, поверю только когда увижу это своими глазами. Это называется «критическое мышление», мистер Вонг.
– Как скажешь, – ответил я. – А ты признаёшь, что тварь может откладывать яйца? Или, как некоторые насекомые, откладывает их в тело хозяина, чтобы вылупившиеся детёныши не голодали?
– Этого я не знаю. В любом случае я хочу найти труп Фрэнки.
– Тогда, детектив, у меня хорошие новости. Думаю, я знаю, где он.
– Мне стоит знать, откуда ты знаешь?
Я пожал плечами.
– Какой-то мужик пришёл ко мне во сне и рассказал.
– Кто? – спросил Джон.
– Человек в чёрном. По-моему, это тот же чувак, что был на камерах в больнице, – я посмотрел на Фальконера. – Мы видели это в новостях.
– Ладно. Славно. Поедем, куда ты скажешь, и либо найдём его, либо нет. И не важно, откуда ты это узнал.
– Отлично.
– Так где он?
– Сейчас расскажу. Но сначала похороним мою собаку.
Эми завернула Молли в простыню, и мы с Джоном отнесли её на улицу за сарай. У меня была только одна лопата, так что Фальконер, понаблюдав несколько минут, как я неуклюже тыкаюсь в землю, отобрал её и молодцевато выкопал довольно приличную яму, умело срезая корни деревьев в земле. Мы положили Молли в землю, и Джон вызвался прочитать траурную речь.
– Перед нами лежит Молли. Она была хорошей собакой. И когда я говорю «хорошая собака», я имею в виду совсем не то, что говорят о собаках, которые не срут на пол и не кусают детей. Нет, я говорю о собаке, которая спасла Эми жизнь. По моим грубым подсчётам, Молли с полдюжины раз спасала жизнь кому-нибудь из нас. Много ли собак могут сказать такое? Чёрт возьми, да много ли людей такое скажут? Однажды, когда Дэйв оказался в горящем доме, Молли села за руль его машины и протаранила стену, чтобы его вызволить. Вы понимаете, насколько нелегко ей это далось.
И вот, Молли умерла; умерла так, как умирает всё хорошее: быстро, жестоко и без видимой причины. Говорят, даже если нам кажется, что Господу абсолютно насрать, что происходит на Земле – это лишь иллюзия, и на самом деле Он проявляет о нас заботу, и всё, что происходит в жизни – часть Его великого плана: создать у нас впечатление, что Ему насрать. Вот только на кой хер Ему это понадобилось, ума не приложу. Наверное, Господь просто захотел, чтобы Молли была рядом с Ним, и, пожалуй, я не могу его винить.
Так что вот, Господь. Полагаю, ты получил обратно свою собаку. Мы предаём Молли собачьему раю, который, если подумать, должен быть гораздо приятнее обычного рая. Аминь.
Мы с Эми произнесли «Аминь»; я заметил, что она снова заплакала, и понял, что не в силах ей помочь. Она уткнулась лицом в мою грудь, а я лишь поглаживал её спутанные рыжие волосы.
Фальконер достал пистолет, вынул магазин и проверил через специальные отверстия, сколько осталось пуль.
Он повернулся и зашагал по хрустящим листьям к задней двери дома.
– Ладно, – сказал он, – теперь рассказывай, где труп Фрэнки.
Мы последовали за ним.
– Начальная школа Гамильтона, – ответил я. – Это старая школа в центре города, но она всё ещё работает. Когда объединяли районы, построили новую, но в старой до сих пор учатся дети. Понимаешь, к чему я? Когда твари повылупляются, там будет две сотни ребят. Труп в подвале, в котельной.
– И ты видел это во сне.
– Да.
– Хорошо. Ты выбил себе кое-какой кредит доверия, а других вариантов всё равно нет.
Фальконер вставил магазин обратно в пистолет, передёрнул затвор и включил предохранитель. Он вложил пистолет в кобуру, остановился у задней двери и развернулся к нам.
– Но пойми, Вонг, это никакая не магия. Называй как хочешь, но это не магия. Когда-то мы называли магией молнию. Мы думали, что гром – это глас Господа. В те времена, если ты заболевал, то шёл к старцу в рясе, который пел песнопения и махал палкой, а через два дня ты всё равно умирал. Ты наверняка не поймёшь меня и подумаешь, что я просто говнюсь. Но я не собираюсь возвращаться к этой доисторической херне и прятаться в пещерах от ночных демонов. Миллиарды честных людей прожили жизнь рабов под пятой сладкоречивых мудаков, угрожавших им проклятиями Ада и гневом Господним. Нахуй их. Нахуй это всё. Мы – животные, которые взобрались на вершину животного царства, только и всего. И знаешь, меня это устраивает. У нас есть мозги, яйца и стремление удержаться на вершине этой пирамиды, мы выстроили на этом целый мир. Вся эта хрень – лишь очередная загадка, Вонг. И я решу её. Я не проигрываю.
Фальконер открыл дверь, сделал два шага на кухню, затем выхватил пистолет и крикнул:
– Не с места!
Мы ломанулись к двери и увидели, что он целится в пустоту.
Джон озадаченно посмотрел на меня и проговорил:
– Детектив, что именно…
– Ты кто такой?! – рявкнул Фальконер в никуда.
На несколько секунд воцарилось неловкое молчание: мы стояли и ждали, пока Фальконер придёт в себя. Затем, словно из-за укрытия, из ниоткуда вышел человек в чёрном.