Хотя нет. Это сложно объяснить. Он вдруг стал видимым, хотя выглядело это не так, будто он просто появился. Было ясно, что он уже находился в комнате. Он просто… как будто вышел из складки в занавеске.
Человек в чёрном казался обычным человеком. Бледный. По его виду нельзя было сказать, сколько ему лет. Ему могло быть как двадцать пять, так и пятьдесят пять. У него были чёрные волосы, идеально – даже неестественно – зализанные и причёсанные, выглядевшие почти как нарисованные волосы на кукле чревовещателя. На лице у него были солнцезащитные очки.
Он сказал:
– Что ж, раз все мы здесь собрались, думаю, стоит поговорить.
Человек в чёрном шагнул из кухни в гостиную. Он остановился в центре комнаты и сел на пустоту. Не на пол – его задница застыла в двух футах от пола, как будто опустилась на невидимый стул.
Фальконер, всё ещё держа его под прицелом, ответил:
– Спрашиваю в последний раз. Кто ты такой?
– Меня зовут Дик Шлюхосвист. Я…
– Стоп, – прервал его Джон. – Стоп-стоп-стоп. Ты только что сказал, что тебя зовут Чарли Говнопёрд[8]?
– Каждый из вас услышал то имя, которое хотел услышать. Вы всё-таки хотите знать моё настоящее имя, или же предпочтёте сохранить себе жизнь?
– У меня сейчас особенное настроение – ответил Фальконер. – В нём я склонен стрелять людям в колено, просто по приколу. Так что не угрожай мне.
Не меняясь в лице, человек в чёрном ответил:
– Этот пистолет окажется у меня сию же секунду, когда я захочу, детектив Фальконер.
– О, неужели? Тогда осторожнее: когда дотронешься до него, ствол будет очень горячим. На кого ты работаешь?
– На Них.
– На кого?
– На Них. Мы – это «Они». Когда говорят: «Они выжимают из простых людей последние деньги», или «Они придумали машину, которая ездит на воде вместо бензина», или «Они позволяют вам знать только то, что выгодно им» – это говорят про нас. Что для вас правительство, то для правительства – мы.
– Отлично, – ответил Фальконер. – Как ты это сделал? То есть, спрятался. Или что это?
– Это не магия, тут можешь не волноваться. Ты даже можешь научиться так же, после нескольких десятков лет тренировок. Нужно просто встать там, куда никто не смотрит. Любая магия – это отточенная техника и целенаправленное введение в заблуждение. Хотя ты и сам это знаешь.
– А как насчёт этого – невидимого стула? – спросил Джон.
– А вот это уже настоящая магия.
Фальконер опустил пистолет, однако не спрятал его.
Я спросил:
– Это же ты был в больнице? В ночь, когда была стрельба?
– Да. Я на задании. Я должен подготовить отчёт по всей этой ситуации к понедельнику.
– Отлично, – ответил Фальконер. – Может, дашь тогда нам краткую вводную, чтобы мы поняли, что за херня здесь происходит, а я наконец поехал домой? Я в двенадцать съезжаю с отеля.
– Если ты ждёшь ответов от кого-то вроде меня, детектив, то напрасно тратишь время. Тем более что прямо сейчас в комнате стоит человек, который может рассказать всё, что тебе нужно.
Человек в чёрном посмотрел прямиком на меня.
Я оглядел всех в комнате и выпалил:
– Что?!?
– Расскажи им о Тени, Дэвид.
– Оу.
Я с опаской посмотрел на Эми и начал:
– Это было летом, в первую неделю твоего осеннего семестра; я заехал на выходных в кампус, чтобы кое с кем встретиться. С учёными. Они написали статью о психах, которые видят людей-теней, я нашёл эту статью в институтской газете. Я поговорил с ними, но никому из вас не сказал – не хотел, чтобы вы… короче, я пришёл к ним, они подключили провода к моему мозгу и заставили меня увидеть человека-тень.
– Срань господня, Дэйв! – ответил Джон.
Я повернулся к Фальконеру:
– Люди периодически видят их. Можешь поискать инфу. Чёрные фигуры. Джон, я, Эми – мы все видели их. Ладно, суть в том, что в лаборатории была девушка, видимо, выпускница, она помогала проводить эксперимент. И когда явился человек-тень, он… забрал её.
Эми закрыла рот рукой. Её лицо стало на оттенок бледнее её обычного цвета.
– Забрал её? Как? – спросил Фальконер.
– Он прошёл сквозь неё, и через несколько секунд она исчезла. Вот она стоит – а теперь там пустое место.
– Допустим. А если проверить в полиции – есть заявление о пропаже?
– Нет. Никто не заметил её отсутствия. Никто её не помнит. – Я сделал глубокий вдох и потёр глаза. – Даже учёные из лаборатории. Можешь спросить у них: никто не помнит, что она вообще когда-то там работала.
– А-га, – проговорил Фальконер. – Так что, эта тень стёрла её из их памяти тоже? Они так заметают следы преступления?
– Нет. Она была упомянута в статье, когда я читал её в первый раз. Но прочитай статью сейчас – её там нет. Проверь по документам института – увидишь, что она никогда туда не поступала. Посмотри её школьный выпускной альбом – в нём нет её фотографии. Спроси её родителей – они скажут, что она умерла в детстве, или была мёртворождённой, а может, у них вообще никогда не было дочери, и ты, наверное, спутал их с кем-то ещё.
Фальконер пожал плечами.
– Я не понимаю.
– Когда люди-тени забирают тебя, они забирают тебя целиком. Прошлое, настоящее, будущее. Они залезают вглубь и выдирают тебя из прошлого, как можно вырвать с корнем растение. Если тебя убивает человек, ты перестаёшь существовать. Если тебя убивает человек-тень – ты никогда не существовал.
Фальконер почесал лоб прицелом пистолета. Он зажмурил глаза, будто стараясь снять напряжение от головной боли.
– Ты представляешь, каково мне слушать твой бред и смотреть, как три других человека согласно кивают, будто это прогноз погоды? Что за нахер творится у вас в городе?
Ему ответил человек в чёрном:
– Скоро всё станет ещё хуже, детектив, – он повернулся ко мне. Его глаза скрывались за солнцезащитными очками. Я никак не мог понять, что же было не так с этим человеком. Как будто в нём было что-то… искусственное что ли. – Продолжай, Дэвид. Расскажи ему остальное.
Я довольно долго колебался, не зная, с чего начать. Наконец я сделал глубокий вдох и сказал:
– Ты когда-нибудь замечал, что если слышишь новое слово – какого никогда не слышал прежде, – то в течение суток встретишь его где-то ещё?
– Не знаю, – ответил Фальконер сквозь вздох. – Наверное, да.
– Или представь, что едешь на машине. Никогда не встречал на дороге, скажем, одинокий ботинок?
– Допустим.
– А бывало так, что по телеку сообщают новость о смерти актёра, хотя ты готов поклясться, что слышал об этом ещё лет пять назад? Я имею в виду, когда ты чётко помнишь, как на ТВ по всем каналам крутили кадры с похорон, и вот – их крутят опять.
В этот раз Фальконер даже кивнул.
– Да, слушай. Да. Ричард Прайор.
– Хорошо, хорошо. Дальше. Ты когда-нибудь просыпался с чувством, что с миром что-то неладно? Нет-нет, не смотри так на меня. Я не говорю про мир в целом, где люди жестоки друг с другом, а детей убивают в бандитских перестрелках. Я имею в виду что-то конкретное. Когда ты просыпаешься и вдруг чувствуешь, будто что-то изменилось – может быть, что-то незначительное, а может и нет. Будто что-то… не на своём месте. А весь мир продолжает жить как ни в чём не бывало, и ты единственный почувствовал что-то странное?
– Нет.
– Теперь почувствуешь. Мне как-то написал один парень: он говорил, как однажды пришёл домой и стал ждать в коридоре, пока к нему подбежит собака. А потом вспомнил, что у него нет собаки. Ещё одна женщина клялась, что никогда раньше не слышала про мясо с кровью – она узнала об этом только в прошлом году. Она говорила, что хорошо помнит время, когда в ресторанах могли уволить повара, если его стейк окажется красным в середине. А сейчас – закажи прожаренный стейк, и тебя примут за реднека. Когда я слышу гангста-рэп, когда вижу, как тринадцатилетние девочки с «Айподами» напевают песни, где чувак хвалится, как он искалечил шлюху, я думаю: такого не может быть в этой вселенной. Это неправильно. Не то чтобы морально неправильно, скорее… неуместно. Потому что я очень чётко представляю себе мир, в котором этого не нет.
Последовала пауза; Фальконера выдавало его же лицо: я видел, как он старается всё обдумать. Он, конечно, не признает, что я прав – точно не здесь и не сейчас – но я видел, что задел какую-то струну его души. Он только проговорил:
– Давай ближе к сути.
– А теперь вспомни, что я говорил про человека-тень и про девушку. Экстраполируй. Эти существа, кто бы они ни были и откуда бы ни пришли – подумай, что они могут сделать с нашим миром. Они могут перемещаться назад во времени и менять прошлое; они в силах изменить события и запустить цепную реакцию, которая придаст миру ту форму, какую они захотят.
Я замолчал, надеясь, что мои слова произведут эффект. Джон сказал:
– Я вроде даже помню, как Эл Гор стал президентом.
Фальконер пожал плечами:
– Ну… чёрт, я тоже помню…
– Нет-нет-нет, – ответил Джон. – Я не про ту херню с пересчётом голосов. Я помню, как его избрали президентом в девяносто седьмом году, потому что Билла Клинтона убил какой-то псих из движения против абортов. Эл Гор стал президентом и был им до двухтысячного года. И вот однажды я просыпаюсь, включаю телек, а там на всех каналах показывают пресс-конференцию губернатора Техаса. И я думаю, этот чувак что, попался с шлюхой? С каких пор кого-то волнует, что говорит сынок Джорджа Буша? А потом я смотрю на подпись на экране, и там написано «Речь Президента из Овального Кабинета», и у меня гудит башка, как с похмелья, и я думаю, ах, да, всё верно. Он же президент.
Никто ему не ответил. Джон достал пачку сигарет.
– Одна девчонка из Огайо прислала мне журнал. Она нашла его в подвале в библиотеке. Июльский выпуск «Тайм» девяносто седьмого года. На обложке Билл Клинтон – мёртвый, как Линкольн. Я запомнил эту фотографию сразу же, как увидел. Но если посмотреть архивы выпусков «Тайм», на том номере будет фотография марсохода. И Билл Клинтон, очевидно, всё ещё жив. Но тот журнал, тот самый выпуск – настоящий. Я держал его в руках. Он каким-то образом уцелел.