– Мне нравится, идея просто супер, – сказал Стик, когда Грифф показал ему мои работы.
Тьери тоже согласился.
– Концепция отличная, – кивнул он. – И мне нравятся твои рисунки, Джон. Из тебя явно может что-нибудь выйти.
Оба они держались дружелюбно и ободряли меня. Их оценка невероятно много значила для меня. Я чувствовал, как в крови бурлит адреналин. Рядом со мной сидели два известных и уважаемых художника, и они не только тратили на меня свое время, но и всерьез рассматривали идею о совместной работе. Более того, они дали понять, что готовы работать бесплатно, чтобы помочь проекту встать на ноги, ведь они прекрасно понимали, каково это – сидеть, как я, на улице и начинать с нуля.
Позже я узнал, что Грифф сказал им, что я был, по его выражению, «парнем что надо» и поистине воспитан улицей. Я по-прежнему работал на тротуарах, рисовал, чтобы выжить, и они уважали меня за это.
Я протянул Тьери портрет Джорджа, а Стику – несколько других рисунков, которые оказались у меня с собой; мне хотелось что-нибудь подарить им. Они поблагодарили меня и пожелали удачи.
После встречи я отправился вместе с Гриффом в его офис на Ривингтон-стрит, чтобы обсудить деловые вопросы. Джордж тоже пошел с нами.
– Что именно ты можешь для меня сделать? – спросил я Гриффа, когда мы разместились у него за столом.
– Джон, а что ты хочешь, чтобы я сделал? – ответил Грифф.
– Сделай меня богатым художником! – полушутя, сказал я.
– Это я смогу! – воскликнул он.
– Почему ты хочешь мне помочь?
– Потому что ты хороший парень.
Он сказал это с долей иронии, но мы с Джорджем все равно переглянулись.
«Чепуха!» – было написано над нашими головами, словно мы были героями комикса.
Я прямо спросил Гриффа, чего он потребует, если я соглашусь, чтобы он стал моим галеристом. Он сказал, что для начала мы будем делить выручку с каждого проданного рисунка.
– Пятьдесят на пятьдесят? – переспросил я, засмеявшись. – Бог мой, да ты на ходу подметки режешь!
К концу разговора мы оба улыбались и, ударив по рукам, заключили сделку. Я не собирался торговаться, но и подписывать тоже ничего не собирался. Грифф не возражал. Я ему этого не говорил, но мне очень не хотелось провести еще одну зиму на улице, и я надеялся, что он сможет мне помочь.
Грифф дал меня огромное количество отличной бумаги и ручек, и я вернулся на тротуар и продолжил рисовать панорамы города с плакатом. Вскоре Грифф опять явился с очередным ворохом идей и новостей. Согласие Стика и Нуара позволяло надеяться, что он сможет привлечь к сотрудничеству художников со всего мира – причем художников не абы каких. Грифф собирался разослать копии рисунка всем знаменитым уличным художникам мира, которых он знал и которые жили в разных городах и странах, от России до Берлина и от Колумбии до Лос-Анджелеса.
На мой взгляд, это звучало очень амбициозно. Я понятия не имел, насколько обширны знакомства Гриффа, поэтому не мог судить, насколько реалистична его затея, но после встречи со Стиком и Нуаром я ему доверял. Не спрашивайте почему, но я был уверен, что у него все получится.
Грифф предложил мне рисовать более крупные здания, чем раньше, и набросать больше видов Хай-стрит и портретов Джорджа.
– Зачем? – спросил я, не видя необходимости в этих рисунках. Они вроде бы не вписывались в его идею.
– Если работ будет достаточно, мы сможем организовать выставку, – сказал Грифф.
Я остолбенел. Неужели мои рисунки окажутся в галерее? Более того, выставка будет персональной, и, если все пойдет по плану, мое имя окажется вписанным в мировую историю уличного искусства. У меня это просто в голове не укладывалось.
– Сколько же рисунков для этого нужно? – спросил я.
Как бы взволнован я ни был, я должен был понимать, смогу ли выполнить то, о чем просил Грифф.
– Считая совместные работы с уличными художниками? Пятьдесят видов Хай-стрит и пятьдесят портретов Джорджа, – сказал он.
Работы было невпроворот, тем более что я не привык рисовать под давлением.
– И когда ты планируешь эту выставку? – неуверенно спросил я.
– Месяца через четыре. Или через пять.
– Где?
– Об этом я еще не думал.
– Ладно, тогда мне нужно чертовски быстро приниматься за работу, – сказал я.
Я не мог сдержать улыбки, но в душе очень переживал. На мои плечи еще никогда не ложился такой груз ответственности, но я совершенно определенно не хотел ни словом, ни делом лишить себя этой возможности. Это был лучший шанс за всю мою жизнь. Моя главная надежда, что мне наконец-то удастся обеспечить нам с Джорджем безбедное будущее. И это был мой шанс дать своей семье повод для гордости.
Глава девятнадцатая
– Джон, признавайся. У тебя проблемы? – это был Грифф, и я впервые видел его взбешенным.
Я сразу понял, что он имел в виду, и робко поднялся на ноги. Разговор предстоял серьезный.
– О чем ты?
– Выпивка, наркотики?
Обманывать его не было смысла. Он чертовски много сделал для меня, и мне не хотелось разрушать доверие, которое между нами установилось.
– Да, у меня проблема. Я уже много лет употребляю наркотики. Я могу объяснить…
Стыдно было признавать, но мне так и не удалось справиться с зависимостью, даже после того, как у меня появился Джордж. Каждый день я принимал маленькую дозу героина, которой было достаточно, чтобы снять симптомы начинавшейся ломки. Те, кто видел меня на Хай-стрит, никогда бы не подумал, что у меня вообще есть такая проблема. Гриффу понадобилось время, чтобы выяснить это. Я вел нормальную жизнь и не был похож на дрожащего наркомана с плохой кожей и темными кругами под глазами. Я приводил себя в порядок, потому что у меня было жилье, и мне каждый день удавалось работать и общаться с людьми на улице. Но я просто не мог побороть привычку к наркотикам, хоть и пытался много раз.
Я рассказал Гриффу все, чувствуя, что должен говорить правду. Я хотел, чтобы он знал: я не пытаюсь пустить ему пыль в глаза. Я настолько привык контролировать свою проблему, что это стало моей второй натурой, и я просто не думал, что должен это с кем-то обсуждать.
Он выслушал меня, а затем спокойно сказал:
– Джон, я должен быть уверен, что ты справишься с выставкой. Могу я положиться на тебя? Рисунки будут готовы?
– Да, будут. Я тебя не подведу, – ответил я. – Завтра же пойду к врачу и запишусь на реабилитацию. Раньше у меня никогда не было такого стимула. Я сделаю это.
И Грифф, по его собственным словам, «перешел Рубикон» и принял решение – полагаясь больше на чутье, чем на перспективы получить выгоду. Он предложил мне аванс в тысячу фунтов за все виды Хай-стрит и портреты Джорджа, надеясь, что это поможет мне сосредоточиться на работе и даст необходимый толчок, чтобы я выполнил свои обязательства.
– Я возьму сто фунтов, – сказал я. Не хотелось спустить все деньги на ерунду, а банковского счета у меня не было. – Можно, остальные девятьсот будут пока храниться у тебя?
Думаю, Грифф удивился, но согласился и оставил мои деньги у себя в офисе. Он сказал, что я смогу получить их, когда захочу.
Потом он рассказывал, что никогда не испытывал такого напряжения, как в те месяцы перед выставкой. «Не от каждой выставки зависит человеческая жизнь», – говорит он теперь, но в моем случае все оказалось именно так. Эта выставка стала переломным моментом в моей жизни, финансах, здоровье. От нее зависело и будущее Джорджа.
Теперь Грифф подшучивает над этим, но тогда нам было не до смеха. Когда мы запланировали выставку, он всего несколько лет был в арт-бизнесе, но уже потратил кучу денег на организацию фестивалей уличного искусства в Далвиче и Чичестере. Он потратил много сотен фунтов на покупку материалов для меня и привлек к сотрудничеству двух лучших уличных художников, Стика и Тьери Нуара, чтобы все закрутилось по полной.
И дал мне аванс, когда рисунки для совместного проекта еще даже не были закончены, и нередко сам работал до двух часов ночи, чтобы все получилось. Все должно было идти по плану. Только так, и никак иначе.
Несмотря на все это давление, в голову Гриффу пришла еще одна гениальная идея. Если бы ему удалось организовать мне доступ на крышу одного из окрестных зданий, я смог бы включить в свой рисунок стену клуба «Виллидж Андерграунд», которая стала бы даже лучшей площадкой для уличного искусства, чем плакат. Панорама Лондона с крыши в районе Шордич-Хай-стрит тоже смотрелась бы изумительно, а у меня появилось бы новое поле деятельности. Он очень много сделал, чтобы обеспечить мне доступ на крышу офисного центра позади «Теско», который находился прямо напротив моего обычного места и возвышался над Хай-стрит. Грифф в буквальном смысле сдернул меня с тротуара и затащил на самую верхотуру – меня, мольберт, Джорджа и все остальное. Если он не мог прийти сам, то посылал свою ассистентку Карину присматривать за мной. Место оказалось превосходным. Оттуда открывался вид не только на стену «Виллидж Андерграунда», но и на переделанные вагоны позади него, в которых были художественные мастерские; дальше высились небоскребы Хирон-Тауэр и Бродгейт-Тауэр, а слева выглядывала верхушка «Лондонского огурца»[8]. На переднем плане находилась надземная железная дорога; ее ветка заворачивала налево, а под ней проходила оживленная трасса. А дальше за ней между путями была зажата печально известная сауна «Колесницы»[9].
Едва начав работать над панорамой, я поверил в себя, как никогда. Мне хотелось, чтобы рисунок получился идеальным, поэтому я не спешил и усердно работал день за днем. Процесс шел медленно, да и условия были не из лучших. Офисные работники воротили нос, когда видели, как мы с Джорджем поднимаемся наверх мимо их кабинетов, таща с собой мольберт и прочее барахло. Погода тоже не радовала, и несколько дней оказались потерянными, потому что было слишком сыро и ветрено, чтобы сидеть на крыше. Со временем у меня появились фотографии панорамы, благодаря которым я смог работать над рисунком по вечерам в своей квартире.