юдьми. Они сказали: «Сегодня мы голосовали сто двадцать восемь раз»». Возможно — за него. Ведь Патрик Кеннеди уже большая шишка — член законодательного собрания штата Массачусетс. Куда его избирали пять раз.
И пришел тот час, когда его пригласили в «Стратегический комитет» — закрытый клуб боссов, хозяев политики демократической партии в штате Массачусетс. Это они ставили своих людей на ключевые посты. Это они распоряжались избирательными фондами. Это они решали, кому быть в числе «бостонских воротил». Пата приняли в этот клуб.
Они встречались на Браттл-стрит. Там он познакомился с молодым, но видным политиком — Джоном Фицджеральдом по кличке Хани Фитц — Медовый Фитц.
Он был родом из Бостона, третий в череде из девяти детей. Подростком потерял родителей. Но попал на хорошее место — Бостонскую таможню. Под руку старого босса Леверетта Саптонстолла. Тот быстро приметил толкового парня. И вот он уже в городском совете. А вот — в Конгрессе США. А то и в мэрах Бостона…
Так бывает в жизни. Бывает в политике: Пат и Фитц стали друзьями и партнерами. И с той поры оставались ими, что бы ни творилось в их личной политической судьбе. Вскоре их ввели в круг FIFs — First Irish Families — лучших ирландских фамилий. Прилежные прихожане и элегантные молодые люди (как и любой ирландец-демократ, желавший преуспеть), вскоре они женились на девушках из приличных семей.
В 1910 году Фитц (не без помощи Пата) стал мэром Бостона и первым рожденным в США ирландцем, занявшим этот пост. Ну, а вокруг уже сидело немало его соотечественников.
Бостон рос. Его заполняли иммигранты. Ирландцы стали в нем своими. У них просили помощи новички — славяне, итальянцы, немцы. От них часто зависели работа, жилье, торговля.
Победа на выборах мэра побудила амбициозного Фитца бороться за пост губернатора и кресло в Сенате. Этот пыл остудил суровый политический ветеран — республиканец Генри Кэбот Лодж. Это он в 1916-м победил Медового Фитца на выборах в Сенат. За что спустя сорок лет расплатится его внук. Но в ту пору «старая республиканская гвардия» бостонских янки крепко держала штат, и молодой политической машине демократов-ирландцев пришлось притормозить.
Но политика — политикой, а семья — семьей. Жена, дети, родственники — прежде всего. Даже для прожженных воротил, как Пат и Фитц.
— Роуз Фицджеральд выходит за Джо Кеннеди! — Об их помолвке говорил весь Бостон. Сын одного из ключевых теневых боссов города брал в жены дочь мэра. Для одних — политическая сделка, для других — династический брак, для них — узы любви на долгие годы.
Их обвенчали в октябре 1914-го в личной часовне кардинала О’Коннелла. На свадьбе был весь цвет города — Пат и Фитц имели солидные связи…
Они подходили друг другу: Роуз — красавица, одна из лучших невест города, Джо — молодой способный бизнесмен. Она — училась в Европе, знает языки, любит музыку, умеет занять гостей. Он — хваткий делец и добрый католик, готовый стать прекрасным мужем. Настоящий сын своего отца Патрика Джозефа Кеннеди.
Тот, кто вставал с зарей и с кульками орешков бежал к бухте. Тот, кто сидел в «Бостон Лэтин» с детьми богатых янки. Тот, кто получил Кубок мэра по бейсболу из рук будущего тестя.
Мать и отец мечтали видеть его студентом Гарварда. И он туда поступил. Но учился так себе — уже тогда понимал: спорт, наука, политика, даже богатство и положение в обществе — все покупается за доллары. И сперва он будет делать их, а уж потом — все прочее. Сказано — сделано: на паях с дружком наняв в каникулы автобус, Джо катал по Бостону туристов. А пересчитав свою долю — несколько тысяч долларов, — рассмеялся: в тридцать пять заработаю миллион.
И сдержал слово.
Окончив университет, стал банковским инспектором. На кончиках пальцев освоил науку финансов. И когда банк, среди совладельцев которого были члены его семьи, хотел поглотить другой, более крупный, банк, Джо, собрав с помощью родственников паевые доверенности, был избран его президентом. А ведь до тридцати пяти ему оставалось еще десять лет…
Роуз не жаловалась. Первое, что сделал Джо, будучи по макушку в долгах, — занял денег на взнос за дом в предместье Бостона — Бруклайне. Сумма ипотеки была приличной (по тем временам) — шесть с половиной тысяч долларов. Но Роуз не тревожилась. Что-то говорило ей: долги он скоро вернет. И заработает еще. Много.
Бруклайн — обитель среднего класса — столпа и оплота Америки. Тихий пригород, расположенный близ Бостонской почтовой дороги, проложенной в 1670 году — вскоре после прихода первых поселенцев. А в прочем — маленький город к юго-западу от Бостона, основанный в 1705 году. Его имя — сочетание слов brook и line — «ручей» и «линия, граница». И действительно, именно ручьи отделяли его от соседних селений.
«Это своего рода сад, — писал о Бруклайне Эндрю Джексон Даунинг, родоначальник ландшафтного дизайна. — В Америке, пожалуй, нет городка, схожего с ним очарованием.
Улицы и переулки ведут от одного коттеджа или виллы к другой… Манящие виды сообщают месту благодатный сельский дух свободы и услады. Живописные аллеи пролегают среди деревьев и обильного кустарника, порой образующего арки из ветвей и трепещущей листвы…»
Таким, в целом, был Бруклайн и в начале прошлого века, хотя улицы стали шире, а к 1917 году проложили и железную дорогу. Но на Биилз-стрит, где жили Джо и Роуз, грохота поездов слышно не было. Здесь, в тиши, вскоре явился на свет их первенец — Джозеф Кеннеди.
Следом — еще один брат, получивший второе имя в честь деда по матери. Потом Розмари, Кэтлин, Юнис, Патриша и Джин. После, в 1925-м — Роберт, а через семь лет Эдвард.
В ту ночь 29 мая 1917 года, с которой мы начали этот рассказ, когда готовый ко всему джентльмен в домашнем костюме, прервав молитву, открыл дверь на стук, Джо Кеннеди — а это был он — узнал, что только что, в три часа пополуночи, у него родился второй сын.
Джозеф Патрик Кеннеди, сын хозяина бара и теневого босса, делец и финансист, благодарил Господа Бога и Деву Марию за то, что сохранили жизнь жене и даровали ему сына.
Вскоре мальчика нарекли Джоном Фицджеральдом — в честь Евангелиста Иоанна и отца Роуз, Медового Фитца. А дома сразу стали звать Джеком.
Прошло чуть больше месяца с тех пор, как Штаты вступили в Первую мировую войну.
Эскадры и транспорты с войсками плыли в Европу, но Джо не взял винтовку, не надел каску. Он стал помощником директора компании «Бетлехем Стил», строившей по госзаказу боевые суда. В армию оттуда не брали. А вскоре война завершилась, и Джо двинулся прямиком к своему первому миллиону — ринулся в круговерть Нью-Йоркской фондовой биржи. Финансовый рынок требовал особого стиля. Но он уже научился копировать манеры поведения янки. Его приметили — сделали главой инвестиционного отдела банка «Хэйден, Стоун энд компани».
Вскоре Джо стал сам играть на бирже. И добился там уважения. Он рисковал, много терял, но возмещал с лихвой. О нем говорили: вот кто умеет делать деньги. Этому помогли два обстоятельства: в начале 20-х он понял, сколь важным искусством становится кино, и купил сеть кинотеатров — тридцать один зал, — а на прибыли от биржевых операций стал финансировать киносъемки. Вскоре он уже контролировал ряд кинокомпаний, реструктурировал их и продал с выгодой. Выступал он и как продюсер — вложил деньги в картины с участием суперзвезды Глории Свенсон. Впрочем, прокат одной отменил: верный католик не счел возможным пустить на экран сцену совращения монахини. Но от романа с Глорией не отказался.
Вообще, Джо отличала немалая склонность к амурным приключениям. Как это вязалось с его усердием католика? Бог весть. Слаб человек…
Что же до бизнеса, то фондовая биржа конца двадцатых годов — рай для отважных дельцов и аферистов — была как раз для него. О Джо заговорили как о крутом брокере, авантюристе и человеке экстравагантных взглядов. Он подтвердил эту репутацию, поддержав на президентских выборах 1924 года «Партию прогресса» — крайних либералов[3] Роберта Ла Файетта и Бертона Уиллера, выступавших за права профсоюзов, низкие налоги для бедных и национализацию ряда отраслей. Ла Файетт и Уиллер взяли на выборах всего 17 % голосов. Но у Кеннеди были миллионы, и причуды ему прощали.
Когда в 1929-м Уолл-стрит погрузилась в кошмар, а страна — в Великую депрессию, и брокеры скакали из окошек небоскребов, он делал деньги на спиртном и недвижимости, руля столь экзотическими аферами, что только сам мог бы рассказать, что в них было к чему. Говорят, среди них были и незаконные операции с импортом виски, но его причастность к ним не доказана.
Так или иначе, пришел день, когда капитал, образование и воспитание, полученное в доме, где главным делом была политика, направили его амбиции в эту сферу. Но не туда, где заключают сделки средней руки. С миллионами в кармане Джо желал вершить судьбы страны.
Его отец был видным демократом. И в 1932-м Джо ставит на Рузвельта и вносит в его фонд сперва 15 000, а затем 50 000 долларов. По тем временам — немалые деньги.
Впрочем, говорят, он пожертвовал больше, но — тайно.
Рузвельт одолел бывшего президента Гувера, чья репутация была подорвана депрессией. Но дело не в этом (предотвратить крах биржи и спад экономики тогда не смог бы никто), а в том, что Рузвельт нес стране новую энергию. Хотел мобилизовать ее на борьбу с кризисом и отчаянием. Ведь депрессия была не только в экономике. Для людей экономика была почти пустым звуком. Депрессия прокралась в умы. Пора было пробудить в них стремление к переменам. А значит — воображение. Побудить вообразить новую Америку. И себя в этой Америке. Здесь была суть рузвельтовской New Deal — Новой сделки, известной в России под именем Новый курс.
Так перевели название проекта Рузвельта в СССР. Просто потому, что его жителям слова «Новая сделка» были бы не понятны: что за сделка? с кем? А в Штатах не было ничего яснее: до кризиса власть и общество, элиты, средний класс и наемный труд жили по правилам прежнего социального договора, старой сделки о предельно свободном рынке, где кто сильнее — тот и прав, кто смел — тот и съел, кто первый встал — того и тапки. Ее заключили еще при Аврааме Линкольне — в пору первого промышленного переворота, мощного роста индустрии и сельского хозяйства — бурного развития ничем и никем не ограниченного капитализма.